С Шэном Хэккеттом мы оказались родственными душами. К любой задаче он подходил изобретательно и никого не воспринимал слишком серьезно: я со своей тяжеловесной дотошностью всегда стремился к чему-то подобному (тщетно). Шэн предложил мне принять участие в одном из планировавшихся рейдов. А по возвращении мне нужно будет, рассуждал Шэн, создать собственный отряд, чтобы действовать согласно той тактике, которую я описал в рапорте, когда-то отправленном из Джебеля. Меня удивило, что он его, судя по всему, прочел.
Итак, я увидел бедлам операционного планирования во всей красе. В конце августа 1942 года ожидалось наступление Роммеля на позиции 8-й армии под Эль-Аламейном; операции, в которых меня задействовали, проводились, чтобы нарушить коммуникации врага на линии Бенгази – Тобрук и помешать снабжению во время битвы. То, насколько беспечно в Каире подходили к делу, казалось мне просто неприличным: на десять процентов планирования приходилось девяносто процентов принятия желаемого за действительное. К военным вопросам я относился очень щепетильно и считал себя экспертом; кроме того, был страстным поклонником LRDG и даже помыслить не мог, чтобы какое-то иное подразделение имело право действовать в пустыне – нашей пустыне.
Кабинеты штаба Ближневосточного командования, занятые 4‐м оперативным отделом разведки, переполнял мальчишеский задор: зеленые юнцы придумывали безумные схемы по уничтожению Роммеля и Африканского корпуса вермахта. Располагая несколькими сотнями человек, вряд ли вооруженных чем-то посерьезнее трубочек для стрельбы горохом, эти стратеги намеревались захватить всю Киренаику от Бенгази до Тобрука и лишить вражеские войска под Эль-Аламейном тылового обеспечения – видимо, предполагалось, что все немцы на фронте тут же помрут от испуга. Джон Хейзелден, мой ровесник, который, казалось бы, должен был что-то понимать, проявил себя мальчишкой похлеще прочих. Он планировал, что в Тобрук въедут восемьдесят солдат (преимущественно коммандос) под видом британских пленных, с томмиганами, спрятанными под шинелями. Немецкие евреи в форме солдат вермахта повезут их на трех грузовиках, изображая конвой. Так они без труда минуют дорожные посты, не вызвав никаких подозрений, в сумерках проникнут в порт и захватят береговые артиллерийские батареи. На рассвете британский флот высадит с двух эсминцев и нескольких торпедных катеров десант, который возьмет под контроль и удержит весь порт, освободив четыре тысячи наших пленных. А что произойдет дальше, оставалось неясно.
Хейзелден хотел, чтобы я присоединился к его предприятию: мы обсудили план, и я понял, что провизией и боеприпасами он рассчитывает разжиться уже в Тобруке.
– Не глупи, – сказал он. – Ничего не сорвется. В Тобруке всего полно.
В авантюру Хейзелдена я решил не ввязываться и сообщил ему, что предпочту отправиться в Дерну, окрестности которой знаю гораздо лучше. В итоге рейд на Дерну, который готовила LRDG, отменили, но я добился перевода в рейд на Барку, тоже с моими друзьями. Чуть позже я о нем расскажу. Кроме того, на ту же ночь 13 сентября 1942 года намечалось еще несколько атак: LRDG – на аэродром Бенины, Сил обороны Судана – на Джалу, Стирлинга с парашютистами SAS – на Бенгази. Последний план был особенно амбициозен. Предполагалось взять Бенгази силами двухсот человек, затем освободить из застенков шестнадцать тысяч заключенных, вооружить их трофейным оружием и удерживать город вместе с портом неделю, пока с Мальты не подоспеют корабли с десантом. Я возражал, что в застенках Бенгази военнопленных нет, – я точно знал, что все лагеря находятся гораздо южнее. Хорошо, тогда приведем их с юга!
За исключением рейда на Барку, все эти планы провалились. Отряд Хейзелдена въехал в Тобрук и был практически полностью уничтожен, уцелели только двое, а флот потерял два эсминца и несколько катеров. Стирлинг не сумел войти в Бенгази и отступил с потерями. До Бенины и вовсе не удалось добраться. А ведь трудно даже оценить, каким мог быть успех, если бы удалось добиться внезапности – единственного условия, на котором все строилось. Ночь 13 сентября 1942 года вполне могла обернуться кошмаром для врага, если бы неизвестные соединения неожиданно атаковали его коммуникации в пяти разных точках, разбросанных на участке протяженностью в четыреста километров. Немецкие и итальянские штабы завалило бы противоречивыми донесениями: отряд парашютистов на взлетной полосе аэродрома в Бенине, бронетанковая дивизия в Барке… Наступила бы сущая неразбериха. Однако, к несчастью, наших блестящих молодых офицеров слишком переполняли эмоции, чтобы держать язык за зубами. По вечерам, покинув штабные кабинеты, они собирались в каирских барах и клубах, чтобы еще раз обсудить свои ребяческие планы. К ним присоединялись друзья с советами, позаимствованными из детских книжек, которыми они всерьез зачитывались еще несколько лет назад. Мечтая превзойти Дрейка и сэра Уолтера Рэли, Моргана и буканьеров, они неустанно сыпали новыми идеями. Между тем вокруг взбудораженных юнцов собирались восхищенные левантинцы, и бармены напрягали слух, пока вроде бы равнодушно смешивали коктейли. А ночью прекрасные темноволосые сирийские девушки на смятых простынях внимательно прислушивались к словам своих белокурых любовников: военные планы мешались с простодушными возгласами неискушенной страсти. И ранним утром телефоны в Гезире и Каср-аль-Дубаре жужжали пронзительными левантийскими голосами, диктовавшими донесения на французском, итальянском и греческом с вкраплениями английских военных терминов и названий воинских подразделений. Каирцам нравилось впечатлять приятелей знанием военных планов, поэтому они спешили разгласить любые сведения, которые только им удавалось раздобыть. Среди них, неотличимый от прочих, присутствовал какой-нибудь итальянский агент, типичный левантинец за партией в бридж. Он хорошо устроился на совершенно непыльной работе. Никаких тебе игр с переодеванием, никакой охоты за секретными документами, никаких контактов с ненадежными сообщниками, ни риска, ни трат, ни трудов: просто сиди дома и отвечай на телефонные звонки. Множество увлеченных добровольных помощников, невольных и непрошеных, снабжали его добротным материалом для ежедневных отчетов, которые потом в виде шифровок отправлялись в эфир с тайного радиопередатчика на вилле в районе Пирамидс-роуд.
Как легко молва и постельные откровения становятся достоянием военной разведки, я убедился спустя год – в полночь 9 сентября 1943 года, через несколько часов после прибытия в Италию. Я зашел к командующему итальянской дивизией во Франкавилле, что на полпути между Таранто и Бриндизи. Пока генерал выбирался из постели, я болтал за бутылкой виски с одним из штабных капитанов, смышленым парнем, который когда-то занимал «разведывательную» должность в генеральном штабе в Киренаике. Он по памяти перечислил состав всех наших частей в пяти рейдах 13 сентября и сообщил, что все данные были у него собраны и разложены еще за десять дней до операции. Не получил он сведений лишь о маршрутах и времени выступления: за это отвечала LRDG, а там умели держать язык за зубами.
Глава IIБуффало Билл
Мы отправились в Барку из Эль-Файюма, не имея понятия, известен ли наш замысел врагу: меня не на шутку встревожили каирская бестолочь и их длинные языки, но я надеялся, что наша операция, полностью подконтрольная LRDG, оставалась секретной. Моя строгая концепция военных действий не согласуется с планированием, основанным на фантазиях; считая себя профессиональным солдатом (непонятно, на каком основании, мне ведь даже пострелять толком не довелось), я презирал любительский наскок зеленых юнцов, которые вскоре жестоко поплатились за свой неосмотрительный энтузиазм. Я был рад отдалиться от всего этого и снова отправиться в путь, проведя в Египте чуть больше недели. У меня и мысли не возникло, что после пяти месяцев во вражеском тылу мне, наверное, стоило бы отдохнуть подольше.
Своеобразным отпуском для меня стала сама экспедиция, в которую мы отправились: все мои обязанности заключались в сборе данных на местности, когда мы прибудем под Барку; кроме того, нами командовал офицер, которого я любил и которым восхищался. Джейк Изонсмит, бывший виноторговец из Бристоля, в ту пору носил звание майора и командовал батальоном LRDG. Это был открытый и простой человек, его прямота придавала уверенности смущенным умам. Взвешенная речь Изонсмита, смягченная легкой улыбкой, отражала внутреннее спокойствие, душевное равновесие и зрелое понимание жизни и смерти; она примиряла меня с действительностью и с самим собой, как ничья больше. Если его когда-либо и одолевали сомнения, он их умело скрывал. С ним все чувствовали себя в безопасности. Невозмутимый, бесстрашный, он поднимал наши жизни над суетой, в чистый мир духовных ценностей, где обязанности солдата ясны и приятны. Под его началом все выкладывались по полной, не беспокоясь об успехе. Чтобы командовать, Джейку не приходилось специально возвышать себя, поскольку исполнять его приказы мы считали за честь: мы словно присоединялись к увлекательному приключению, будто он владел неким тайным знанием, которое делало любой земной успех эфемерным, но придавало особую ценность самому стремлению. Важно было только следовать за ним с той же страстью. Изонсмит не любил пустословия и никогда не опускался до сплетен; в свою жизнь никого не пускал, и мы не знали, каким мыслям он предается в свободное время. Я служил ему преданно, как никому и никогда больше.
Джейк Изонсмит, майор, LRDG
2 сентября 1942 года мы выдвинулись из Эль-Файюма тремя группами (новозеландцы, родезийцы и гвардейцы) на двадцати трех машинах и взяли курс на Великое песчаное море – маршрут небывалой сложности, который мы выбрали, потому что никому в здравом уме и в голову бы не пришло, что мы туда сунемся.
Пески начались в Айн-Далле, и следующие пятьсот километров мы осторожно плыли на своих джипах и грузовиках по величественным дюнам. Один за другим простирались бесконечные барханы, каждый по полторы сотни метров, а то и больше, от подножия до гребня. Изгибы их были крутыми и четкими, на мягких склонах лежали резкие тени. Песчаные долины, некоторые до пяти километров шириной, т