янулись между грядами дюн в направлении примерно с юга на север, абсолютно безжизненные, если не считать кустов с ярко-зеленой, мясистой, набухшей от влаги листвой, которые мы встречали раз в два-три дня – свежие, сверкающие и одинокие. Пейзаж, созданный ветром, очертаниями напоминает красоту горных снегов: как на альпийских пиках, на гребнях дюн ветер закручивает пыль, но в горах посреди снежных полей постоянно торчат грубые зубья скал, а в пустыне ничто не нарушает чистоту песчаной глади. Верхушки дюн белые, но с желтыми вкраплениями – другая белизна, чем у снега; а цвет подножий и долов разнится от масляно-желтого до нежно-розового: волнистые или идеально гладкие, по утрам они ярко раскрашены, а на полуденном солнце блекнут, становятся невзрачно-серыми. С самых высоких точек взгляду открывается бескрайнее переплетение хребтов, бритвенно-острые гребни кряжей, полумесяцы холмов, почти отвесные склоны, прорисованные с безупречной точностью. В природе нет ничего элегантнее песчаной пустыни.
Наш маршрут под прямым углом одну за другой перерезал гряды барханов: машины преодолевали их с великим трудом. А плоская поверхность таила опасность: когда машина плыла по ровной, как стол, долине, я вдруг чувствовал, что колеса вязнут, а безликая песчаная лента вдруг тормозит и останавливается. Оглядевшись, я видел, что другие машины справа и слева тоже увязли и только маленький джип майора, обогнавший нас, все еще ползет впереди. Джейк ориентировался в пустыне лучше многих из нас, он умел различать опасные участки песка там, где мы не замечали ничего. На ровной поверхности каждый экипаж освобождал свой грузовик самостоятельно. Под колеса подкладывали двухметровые стальные мостки, водитель осторожно управлял машиной, остальные толкали, и так, метр за метром, грузовик выбирался на твердую землю. А вот подъем на склоны и преодоление гребней требовали бесконечно больших усилий, и случалось, что всем трем группам вместе приходилось толкать одну машину через сложный участок. Мостки выкладывали в ряд, словно рельсы: впереди выжидали бойцы, готовые подложить новые мостки, если колеса начнут пробуксовывать. Искусство такого подсовывания требовало особой сноровки: те немногие, кто овладел им, ценились очень высоко.
Тяжело груженный джип с канистрами с топливом и водой по дороге на Барку. Джейк Изонсмит делает записи в тени машины
Многое зависело от выбора маршрута. К каждой новой гряде первым отправлялся на своем джипе Изонсмит и пытался преодолеть ее, прокладывая надежный путь до вершины. Твердые склоны обычно круты, а сыпучие и вязкие – пологи. Приходилось искать золотую середину. Кроме того, склоны, по которым мог подняться заполненный грузовик, часто практически отвесно обрывались за гребнем. Мы придумали гнать грузовик вверх по склону, а на вершине намеренно увязать в песке. Затем группа, заранее поднявшаяся на гребень, осторожно, буквально на руках ставила машину на спуск. Если увязнуть слишком рано, грузовик потом не удастся дотолкать наверх, а если слишком поздно, он пролетит по воздуху десять – пятнадцать метров. Это была долгая и выматывающая работа, но мы не падали духом, поскольку знали о трудностях и не рассчитывали на быстрое продвижение. Никто не расстраивался, если за день мы преодолевали всего двенадцать километров. Наоборот, мы радовались, потому что сумели ловко перетащить все машины через такую труднопроходимую гряду.
Я пересекал пустыню всего второй раз. Подозреваю, что мои спутники делали скидку на мою неопытность и, возможно, на возраст. В этой экспедиции меня прозвали Старым майором (в противоположность Молодому майору, Джейку Изонсмиту). Думаю, на меня взваливали куда меньше, чем полагалось, обязанностей по части рытья, перетаскивания и подсовывания железных мостков. К вечеру я не успевал полностью вымотаться и у меня оставалось достаточно сил, чтобы наслаждаться чистым великолепием этой земли.
Командир гвардейского патруля обаянию Изонсмита не поддавался. Однажды утром мы стояли у подножия высокой дюны. Новозеландцы во главе с Ником Уайлдером выдвинулись вперед, прокладывая трассу, а гвардеец с досадой бросил:
– К чему тратить столько времени? Джейк думает, что только он знает пески? Я сам найду дорогу!
Он рванул вперед на джипе, а его группа покатила следом. Возмездие наступило пугающе быстро: через полчаса над барханами в трех-четырех километрах от нас взлетели ракеты – сигнал бедствия. Гвардейский офицер помчался по неразведанному подъему и на максимальной скорости вылетел на острый, как бритва, гребень. Его джип кубарем полетел вниз по противоположному склону, придавив и самого водителя, и стрелка. Офицеру зажало голову, а стрелок сломал позвоночник и остался парализованным ниже пояса. Он умер через много месяцев в госпитале. Офицер же поправился без особого ущерба для здоровья, только лицо стало длиннее и у́же, чем прежде. Джейк, не проронив ни слова, дождался, пока сопровождавший нас военврач осмотрит пострадавших и оценит их состояние. Затем он отправил радиограмму, что двоих раненых нужно эвакуировать самолетом от Большого тура.
Большой тур, пирамиду в два метра высотой, перед войной насыпал Клейтон на западном краю Великого песчаного моря посреди голой пустыни. Пирамида служила постоянным ориентиром при операциях LRDG, а в нашем случае – еще и местом, где нас ждали бензин, вода и провиант, доставленные из Куфры. Оттуда же за четыреста километров прилетел самолет, чтобы забрать раненых. С первого раза пилот не нашел Большой тур, но на следующий день добрался до нас, и мы двинулись дальше. У нас в запасе оставались считанные часы, чтобы достичь Барки к 13 сентября.
12‐го, больше нигде не задерживаясь, мы двигались на запад вдоль южного подножия Джебель-Ахдара, чуть южнее Маравы, и вдруг наткнулись на свежий след танковых гусениц. Я заверил Изонсмита, что месяц назад, последний раз, когда здесь проходили мои люди, никаких вражеских танков тут точно не было. При обычном положении дел противнику не имело смысла перебрасывать танки в такую глухомань, почти в девятистах километрах от передовой. Я сказал: «Бармен в Cosmopolitan держал ухо востро».
Джейк промолчал, лишь загадочно усмехнувшись. Я подумал, что мы зря потратили силы на этот изнурительный рейд через Песчаное море. У немцев нашлись информаторы.
Наутро, 13 сентября, в вади, поросшем редким леском, в десятке километрах от Бении и в двадцати пяти на юго-восток от Барки, Джейк дал сигнал остановиться. Днем раньше нас покинул родезийский патруль, чтобы присоединиться к отряду Стирлинга западнее нас. Они собирались ударить по аэродрому Бенины. Оставшиеся пятнадцать машин мы рассредоточили по вади и замаскировали.
Согласно изначальному плану, мы рассчитывали прибыть на два дня раньше: два ливийских араба, которых я взял с собой, должны были отправиться в Барку и, встретившись там с соплеменниками, собрать сведения о противнике и принести их в наш лагерь, из которого в ночь на 13‐е мы собирались начать атаку. Из-за происшествия в Песчаном море мы оказались на месте слишком поздно, чтобы воплотить задуманное. Но присутствие танков тем более требовало собрать информацию о том, что же творится в Барке. Джейк решил отвезти моих арабов так близко к городу, насколько это было возможно при свете дня, а высадив их, вернуться в лагерь. Я дал арабам задание побыстрее собрать всю возможную информацию и в пять вечера того же дня явиться ко мне в Сиди-Селим, гробницу шейха, расположенную километрах в десяти от Барки. Я выдал им денег – пожалуй, больше, чем нужно. Небольшой запас времени, которым они располагали, вряд ли позволял вызнать что-то полезное, но другого выхода у нас не было.
Я остался в лагере и выслал разведчиков с заданием останавливать любых арабов, обнаруженных поблизости, и доставлять их ко мне. Цели мои были двояки: добыть информацию и одновременно не допустить, чтобы новость о нашем присутствии дошла до итальянцев. К обеду у меня собралось с десяток арабов, которые достойно приняли свое временное заключение. Один из них накануне побывал в Барке и подтвердил прибытие нескольких танков; а еще он слышал, будто в большом воинском лагере в Эль-Абьяре, расположенном в пятидесяти километрах к западу, сосредоточилось двадцать тысяч солдат.
Все утро оба наших отряда лениво чистили оружие и приводили в порядок снаряжение, а затем устроились спать в тени грузовиков. В три часа Изонсмит собрал всех под деревом и поставил задачи.
У противника, в основном представленного итальянскими частями, здесь был небольшой аэродром на окраине города, в двадцати пяти километрах от нас. Там стояли самолеты. А штаб располагался на главной улице города, в отеле. Гарнизон, каким бы он ни был, размещался в казармах за городом на дороге в Эль-Абьяр. Возможно, в распоряжении врага было несколько легких танков. А также легкие зенитные установки.
У нас – два патруля LRDG. В сотне километров к юго-западу, на окраине Бенгази, – британская рейдовая группа. А основные наши силы – под Эль-Аламейном, почти в девятистах километрах на восток.
План майора заключался в том, чтобы ближайшей ночью уничтожить самолеты на аэродроме и одновременно для отвлечения внимания ударить по штабу и казармам. В мою задачу входило в четыре часа дня отправиться на джипе в Сиди-Селим, дождаться возвращения моих арабов, разобрать принесенные ими сведения и быть готовым доложить обстановку по прибытии основных сил.
После ужина в шесть с четвертью, с закатом, два патруля под командованием Изонсмита выдвинутся в Сиди-Селим и прибудут туда к семи. Радиогрузовик патруля «Т» останется там, чтобы поддерживать связь со штурмовой группой Стирлинга в окрестностях Бенгази. Тут же будет находиться наш военврач Дик Лоусон, чтобы, в случае необходимости оказать помощь раненым.
В девять вся группа выдвинется из Сиди-Селима в Барку. На окраине надо будет разойдись: патруль новозеландцев двинет на аэродром, гвардейский – к казармам, а Попски с одним из грузовиков гвардейцев блокирует дорогу из города.
Для отставших была указана точка рандеву.