же дорога стала полегче, и в 3:30 утра Лоусон объявил привал. Он хотел дать отдых слабеющему на глазах Паркеру. Мы преодолели почти двадцать пять километров. Устроив привал и на рассвете продолжив путь, мы к моменту, когда самолеты поднимутся в воздух, оторвемся от исходной точки по меньшей мере на сорок километров. Чтобы нас найти, им придется обшарить территорию площадью в две с половиной тысячи квадратных километров.
Так что мы остановились на песчаной прогалине, заварили чаю и прилегли на пару часов поспать. Песок под грузовиком был мягкий, но предрассветный час выдался крайне холодным, а для меня не нашлось ни одеяла, ни шинели, поэтому я проснулся с первыми лучами солнца и, превозмогая боль, разогнул одеревеневшее колено и увидел в грузовике Лоусона, склонившегося над неподвижным телом Паркера. Пухлое лицо доктора, несмотря на утомление и две бессонные ночи, разрумянилось. Я хмыкнул, доктор бодро кивнул: вопреки всем опасениям, Паркер был еще жив. Мы немедленно тронулись в путь.
Наш водитель Уорбрик был наполовину маори, чернобородым неунывающим оптимистом. Он отрицал, что ночью пару раз чуть не опрокинул грузовик: якобы он прекрасно знал, куда ехать, да и вообще все маори видят в темноте. Штурмана Дэвиса, коротышку-новозеландца, отличали задумчивое лицо и вспыльчивый нрав. Наши жизни зависели от него, и ему предстояло решить трудную задачу: на протяжении тысячи ста километров сверять путь только по магнитному и солнечному компасу, не пропустив остановок в Бир-Джерари и LG-125. Без теодолита и радио он не мог определить наше положение по звездам. Исходная точка после ночного броска тоже вызывала сомнения, но первую остановку, грузовик в окрестностях Бир-Джерари, найти будет довольно легко, поскольку он стоит в вади, заросшем густым бурьяном и кустами, хорошо заметном посреди голой пустыни и знакомом многим из нас – мы часто использовали его как тайное убежище во время операций в Джебеле и Тарик-аль-Абде. Отыскав грузовик, Дэвис получит надежную точку отсчета для следующего отрезка пути, ведь астрономические координаты этого места известны. Хотя свой теодолит Дэвису сохранить не удалось, но карты и путевой журнал были у него при себе.
Все утро мы ехали без остановки, к обеденному привалу уже оставив за спиной поросшие деревьями предгорья Джебеля. Вокруг нас высились красивые желтые холмы, а между ними разбегались овраги, густо заросшие кустарником. Солнце сильно припекало, поэтому мы загнали грузовик в тень самых высоких кустов. Паркер чувствовал себя слишком плохо, так что его мы не трогали. Он был одурманен морфием и не приходил в сознание, но сердце у него все еще билось ровно. Ника Уайлдера спустили из кузова и уложили на песок, подстелив одеяло. Когда я подошел, он злобно уставился на меня, словно во мне заключалась причина его беспомощности. Он чувствовал себя полностью здоровым и сокрушался, что ему не разрешают пользоваться ногами. Повязка на лице придавала ему комичный вид, что вызывало плохо скрытые усмешки и лишь усугубляло его недовольство. Пока готовили еду, я попросил Ника рассказать о его приключениях на аэродроме и улицах Барки. Как всегда немногословный, сейчас Ник говорил скорее ворчливо, чем в своей обычной отрывистой новозеландской манере. На основе его рассказов, насколько мне удалось их понять, я описал события в предыдущей главе. Пока мы болтали, настроение Ника немного улучшилось, и, заслышав в конце обеда отдаленный гул самолета, он внезапно расплылся в очаровательно простодушной улыбке восьмилетнего мальчика и хохотнул:
– В этот раз будем драться. Старины Джейка здесь нет, запретить некому.
Ничего подобного не понадобилось, потому что самолет, мелкая букашка в поднебесье, не заметил нас и медленно скрылся за горизонтом. Мы снова отправились в путь и около четырех достигли вади Джерари. Дэвис, отмахиваясь от непрошеных советов, будто стряхивая капли дождя, без единого слова провел грузовик извилистым путем по дну вади и остановился наконец напротив зарослей кустов, где мы и обнаружили на совесть замаскированный грузовик, который искали. За час мы загрузили бензин, воду и провизию, а также запасное колесо и оставили Джейку записку, в которой сообщили, что приехали на место 15 сентября в 16:00, а в 17:00 отправились дальше, к LG-125.
Мы ехали до наступления темноты, а потом проспали десять часов – первый настоящий отдых с утра 13‐го.
На следующее утро, 16 сентября, Паркер был все еще жив, но очень страдал. Похоже, морфий перестал на него действовать; он был в сознании и извинялся, что стал для нас обузой, хотя я в жизни не видел более смирного пациента. Он не мог ни есть, ни пить. Единственное, что мы могли для него сделать, – это уложить поудобнее в кузове грузовика, где Лоусон раз в несколько часов колол ему обезболивающее. Пуля вошла в один бок и вышла из другого, оставив в животе длинную рваную рану. К счастью, по мере продвижения на юг дорога становилась ровнее, и тряска в кузове «шевроле» уже не причиняла ему такой страшной боли.
Погода выдалась отменная: полностью чистое небо, искрящееся солнце. Ехали мы уже по пустыне, еще не совсем голой, но слишком далеко от источников воды, пригодных для людей или скота. Северный ветер, слегка смягченный приближением зимы, утратил летнюю обжигающую сухость. Горизонт раздвигался и сужался для нашего одинокого грузовика, то взбиравшегося, то спускавшегося по длинным грядам золотых холмов, безмолвных и недвижных, но не лишенных жизни. Ранним утром я заметил под кустом огромную гиену, которая крутилась на месте, как собака, устраивающаяся вздремнуть, а спустя час увидел пару ориксов. Крупные, с большого теленка размером, с молочно-белым мехом и длинными изогнутыми рогами, они объедали ветви каких-то сладко пахнущих кустов. Мы остановили машину, чтобы немного полюбоваться. Никто из нас за время странствий по пустыне еще не встречал этих животных. Да и впредь я их больше не видел. Мы даже приподняли Паркера, чтобы он тоже взглянул на ориксов. Нам казалось важным, чтобы он увидел их, пока жив.
С первых лучей солнца до наступления темноты мы ползли вперед, двигаясь медленно, чтобы избежать лишней тряски, но упорно, делая лишь короткие остановки, чтобы дать раненым перевести дух да наскоро перекусить в полдень. Мы стремились как можно скорее достичь LG-125, поскольку надеялись встретить там один из патрулей, которые, как мы предполагали, время от времени посещают это место. Но, по нашим прикидкам, патруль не останется рядом с аэродромом дольше, чем на несколько часов, поскольку укрыться там вообще негде, а люфтваффе туда иногда наведывается. Если мы встретим патруль, они вызовут по радио самолет из Куфры, который за считанные часы доставит Паркера в египетский госпиталь. Если же мы не встретим никого, то нам придется самим добираться до Куфры, и Лоусон был уверен, что Паркер не переживет дорогу в восемьсот километров, местами очень неудобную и тряскую.
В тот день мы проехали больше ста шестидесяти километров. Устраиваясь на ночлег, я прикинул, что до LG-125 осталось не больше пятидесяти. Впрочем, я мог ошибаться, потому что Дэвис ревниво относился к своей навигации и уклонялся от моих вопросов. На моей карте аэродром отмечен не был, и мне приходилось полагаться только на память.
На следующее утро, 17 сентября, мы проехали два часа. Дэвис, следивший за спидометром, велел водителю остановиться, влез на спинку своего кресла и внимательно осмотрел горизонт. Позади, будто кильватерный след корабля, уходила вдаль оставленная нами колея, и больше ничего не было видно, кроме гладкой волнистой пустыни с мелким, как мука, песком, забросанным блестящими серыми валунами. От Бир-Джерари мы удалились на двести двадцать пять километров по азимуту в сто сорок градусов и, если верить расчетам Дэвиса, уже должны были попасть на аэродром. На деле мы очутились в другом месте, и Дэвис это понимал. Но он также знал, что от цели нас отделяют лишь несколько километров. Я, осмотревшись по сторонам, как ни странно, тоже проникся его уверенностью, хотя бесплодная пустыня вокруг оптимизма не внушала. Спустившись, Дэвис объявил:
– Скоро найдем.
– А что мы ищем? – спросил я, поскольку прежде на LG-125 не бывал.
– Хвост разбитого «харрикейна», воткнувшегося носом в песок.
По указаниям Дэвиса мы медленно проехали три километра строго на запад, затем еще три строго на юг, затем по три на восток и на север. Квадрат замкнулся, а «харрикейн» мы так и не обнаружили. Тогда Дэвис распорядился проехать по квадрату со стороной в шесть километров, и на середине второй стороны я похлопал его по макушке и указал на запад, где виднелось что-то непохожее на окружающую пустыню.
– Не оно ли?
– Может быть, – ответил Дэвис, приглядевшись.
Опасаясь, что поблизости могут находиться какие-нибудь немцы, мы осторожно подобрались к объекту. Да, это был «харрикейн», воткнувшийся носом в землю, а вокруг показались и другие разбитые и сгоревшие «бленхеймы» и «харрикейны». Убедившись, что достигли цели, мы сделали большой крюк вокруг аэродрома, так что на некоторое время он исчез из виду. Мы искали свежие следы колес, но ничего не нашли. Тогда мы смело пересекли летное поле и, отыскав в дальнем конце несколько старых землянок, в одной разместили раненых, а в другой обустроили врачебный кабинет для Лоусона. Паркер совсем ослаб, и доктор хотел заняться им в спокойной обстановке.
Врагов на аэродроме не оказалось, но и друзей поблизости не было. Выходило, что придется тут задержаться на несколько дней, а в таком случае нам не хватит продовольствия и воды. Я подумал, что на аэродроме получится найти какие-нибудь остатки запасов Королевских ВВС, которые стояли здесь прошлой осенью, а затем поспешно отсюда убрались. Вместе с Уорбриком я отправился на поиски. К Лоусону мы вернулись под вечер, обнаружив более четырехсот литров бензина (в нем мы не испытывали нужды), семь дюжин упаковок галет, двадцать две банки мясных консервов и девяносто литров воды. С этим добром, если понадобится, мы бы просидели тут пять-шесть дней, да еще и на дорогу до Куфры осталось бы. Лоусон решил задержаться на LG-125, пока жив Паркер. Состояние бедняги настолько ухудшилось, что пытаться везти его дальше на грузовике было немыслимо.