Обе немецкие армии снабжались через тунисские порты Бизерту, Тунис, Сус, Сфакс и Габес. Шоссе и железные дороги, выходящие оттуда, представляли собой отличные цели для небольших диверсионных групп. Там мы могли нанести врагу урон, несоизмеримый с нашей численностью, а наши действия заставили бы его направить часть сил на сопровождение конвоев и охрану мостов.
В воздухе немцы значительно уступали объединенным силам 1-й и 8-й армий в ударной мощи, но обладали существенным преимуществом – огромным количеством аэродромов, разбросанных по центральным равнинам Туниса. Небольшие и рассредоточенные аэродромы – слишком невнятные и трудные цели для авиации, но они уязвимы как раз для наземных сил. Я решил, что уничтожение части самолетов, оставшихся в распоряжении Оси, – посильная для нас задача и стоит попытаться ее выполнить.
Чтобы добраться до предполагаемых целей – транспортных конвоев, железнодорожных составов и мостов, самолетов на аэродромах, – я рассчитывал проникнуть в тыл врага либо через бреши в линии фронта на участке фон Арнима, где действовала 1-я армия, либо обойдя открытый фланг к югу от Гафсы. Территория, где предстояло действовать, по нашим пустынным стандартам считалась небольшой, и сам характер местности, открытой и густо населенной враждебными нам арабами, исключал возможность пребывания в секретном лагере дольше одного-двух дней. Поэтому наши рейды должны быть короткими, не превышать трех-четырех суток, а то и меньше, а базовый лагерь должен располагаться на дружественной территории, по нашу сторону фронта. В нашем распоряжении больше нет открытой пустыни, где можно затеряться. Прежде оголенный фланг противника растягивался почти на полторы тысячи километров, а теперь врага осадили практически со всех сторон. Чтобы ударить по жизненно важным объектам врага, придется сначала найти брешь в его обороне, затем проскользнуть туда, сделать свое дело и убраться восвояси (а для этого нужно, чтобы брешь не сомкнулась за нашей спиной).
При такой тактике мне понадобится значительно меньше ресурсов, чем требовалось в открытой пустыне: радиосвязь больше не имеет решающего значения, не нужны полевые склады топлива и, поскольку моя база будет расположена неподалеку от армейских хранилищ, не придется таскать с собой кучу запчастей (как для машин, так и для оружия), оборудования или обмундирования.
Я решил, что, как только получу в свое распоряжение пять подготовленных джипов с оружием и снаряжением для экипажей, тут же начну проводить небольшие операции, тем временем наращивания необходимые резервы.
В Тебессе мы неофициально договорились с офицером, заведовавшим мастерскими корпуса, о капитальном ремонте наших джипов. Через два-три дня я услышал, что какой-то высокопоставленный британский офицер из штаба 1-й армии, объезжая разношерстные части, из которых сформировали это объединение, на несколько дней остановился в Тебессе. Сложно было найти более подходящий момент, чтобы выторговать разрешение на временное прикрепление PPA к 1-й армии и приказ для 2‐го корпуса на наше оснащение. Я тщательно готовился к беседе с офицером британской 1-й армии: мне доводилось слышать много разных историй о командирах, поэтому надо было позаботиться о костюме. Конечно, я не планировал идти на чрезмерные уступки, но собирался произвести хорошее впечатление, поэтому предусмотрительно исключил все вещи американского происхождения (кроме белья) и скомбинировал для себя такую униформу: замшевые ботинки на каучуковой подошве в хорошем состоянии, белые вельветовые брюки, аккуратно заштопанные, недавно постиранные и отглаженные (штанины по краям немного размахрились, но это можно было исправить, только совсем их обрезав), сверху форменная рубашка цвета хаки, недостатки которой прикрывал серый новозеландский свитер, поверх свитера – исключительно элегантная кожаная куртка (полтора года назад я выменял ее у майора в Тобруке на пару летных ботинок). На спине, правда, зияла изрядная прожженная дыра – последствия неосторожного сна у костра, – но это не имело особого значения, так как поворачиваться спиной к старшему по званию не положено. На голове черный берет со значком PPA. Галстук я не стал бы надевать, даже если бы он у меня был, но в знак уважения пошел на компромисс: повязал новехонький алый шелковый шарф, неведомо как уцелевший каирский прощальный подарок мадам Жаке, и аккуратно заправил концы под ворот гимнастерки.
Принарядившись таким образом, я без малейших колебаний обратился к адъютанту необходимого мне старшего офицера и объяснил, что возглавляю подразделение 8-й армии, которое первым вступило в контакт с 1-й, и прошу доложить о моем прибытии командиру.
Этот молодой человек в идеальной форме с портупеей Сэма Брауна и прочими аксессуарами уточнил:
– Вы хотите поговорить с командиром?
– Так точно, только что пересек пустыню, выйдя из расположения Восьмой армии, и хочу доложить. Я всегда докладываю штабу армии, когда возвращаюсь из пустыни. Да, я хотел бы побеседовать с вашим начальником. Вот мои документы, если они нужны.
Я протянул предписание, выданное мне подполковником Прендергастом в Швейрифе, где передо мной ставилась задача наносить урон противнику по своему усмотрению и согласно своему плану на занятой врагом территории севернее Маретской линии (ну или что-то в этом роде). Капитан уставился на меня с недоумением, удивлением и отвращением.
– Вы хотите говорить с моим командиром в таком виде?
Наш диалог был слишком восхитительным, чтобы происходить на самом деле. Внутренне настроившись, я внимательно фиксировал каждую деталь разговора, чтобы потом записать.
– А в каком виде, по-вашему, я должен с ним говорить? Скажу вам правду, у меня нет ничего другого. Я только что провел три месяца в пустыне, почти пять тысяч километров ехал из Каира на джипе. А после одного недоразумения с «мессершмиттами» нам пришлось пройти свыше двухсот сорока километров пешком. Так что, пожалуйста, будьте хорошим мальчиком и организуйте мне аудиенцию прямо сейчас.
Тут он оказался бессилен что-либо возразить и, прихрамывая, отправился в вагончик командира.
Меня представили, я молодцевато отсалютовал (не зря заставил Уотерсона, бывшего полкового старшину королевских гвардейских драгун, меня помуштровать) и вытянулся по стойке смирно. Старший офицер, нисколько не сомневаюсь, отличался недюжинной храбростью, но, к несчастью, смахивал на кролика, да и вел себя соответствующе. Я стоял навытяжку, а он сидел, уткнувшись носом в стол, и, не поднимая глаз, заметил:
– Я так понял, у вас возникли трудности с обмундированием.
Затем он перевел взгляд на меня. В его выпученных глазах и поджатых губах читались боль, отвращение и тревога. Канитель с формой изрядно меня утомила.
– Никоим образом, сэр. Ваш капитан, должно быть, неверно понял меня, сэр. Эту форму я надеваю, когда докладываю командующему Восьмой армией, сэр!
– Ну а чем я могу быть вам полезен? – кротко спросил Кролик.
– Я хотел бы выполнить приказ, который сейчас лежит у вас на столе, сэр. Это, как вы убедитесь, дело, в общем-то, неотложное. В результате действий противника я потерял большую часть машин и оборудования, и в данный момент мое соединение не в состоянии выполнять боевые задачи, сэр. Я уверен, что генерал Монтгомери будет крайне вам благодарен, сэр, если вы отдадите распоряжение Второму американскому корпусу переоснастить мой отряд, сэр. Я установил, что все необходимое мне имеется на их складах в Тебессе. Нужно лишь одно – ваш приказ, сэр.
Жаловаться на Кролика было бы нечестно с моей стороны. Он больше не спрашивал ни о чем и обеспечил мне всё, в чем я нуждался. Нас приписали ко 2му корпусу для переоснащения и снабжения, при этом мы не подчинялись ему оперативно. Отчитываться нам полагалось перед командованием 8-й армии: предполагалось, что мы вернемся под ее подчинение, как только две армии соединятся.
8-ю армию в Северной Африке не то чтобы любили. Но она пользовалась высоким авторитетом, и я бы сказал, что все с нелегким сердцем признавали: без ее вмешательства на Тунисском театре военных действий 1-я армия, немногочисленная и все еще недостаточно подготовленная, не сумела бы добиться решающего перевеса или хотя бы просто выстоять под натиском противника, если бы он перешел в наступление.
Полковник Майерс и майор Монтгомери, начальник мастерских, увлеченно нам помогали. Оба были новичками на войне и не имели опыта: в нашей маленькой команде они увидели отражение своих романтических грез, и мы стали для них, как ни стыдно в том признаваться, любимыми избалованными детьми.
По поводу нашего оснащения четких предписаний не существовало и никакого списка необходимого оборудования тоже не было. Так что мы просто брали из предложенного все, что могло, как мы думали, нам пригодиться. Штаб 2го корпуса официально выделил нам два джипа, один из которых предназначался персонально для Майерса, а за второй мы отдали ящик виски. В армии США на тот момент действовал сухой закон, а мы покупать спиртное могли, поэтому я и Юнни проехали почти двести километров до Константины, где находился ближайший магазин NAAFI. Я отправился туда первым и рассказал душещипательную историю, которая принесла мне ящик виски для командира PPA; Боб Юнни, лжец еще более изворотливый, заработал два ящика для заместителя командира «1‐го истребительного батальона». С такой добычей мы стали популярны среди наших американских друзей и обнаружили, что нам есть чем расплатиться за все оказанные нам услуги.
Мы обменяли пистолеты-пулеметы STEN на американские карабины, а немецкий «люгер» сержанта Уотерсона – на пару спаренных установок скорострельных пулеметов Браунинга 30‐го калибра, снятых со слегка поврежденного на аэродроме в Юк-ле-Бен истребителя «лайтнинг».
Я избавился от устаревших и неудобных Vickers-K, заменив их ленточными «Браунингами», отличным оружием, которое редко клинило, легко обслуживалось и почти не боялось песка и грязи. На джипах я установил пулеметы 30‐го и 50‐го калибра. Более тяжелые из них вполне могли справиться с бронемашинами – совершенно необходимое качество, как подсказывал горький опыт, полученный в вади Земзем. В дальнейшем я убедился, что низкий и проворный джип, вооруженный пулеметами 50‐го калибра, – крайне достойный противник для медлительной и полуслепой бронемашины или даже легкого танка.