Изучив ее метр за метром на обратном пути, мы пришли к выводу, что если сдвинем валуны, откатим обломки и взорвем скалу, то сможем ценой огромных усилий проложить для джипов очень ухабистую, но преодолимую дорогу.
На обратном пути из-за нашей спины вынырнули и пронеслись в тридцати метрах над головами шесть немецких «Штук» в плотном строю. Я выжал тормоз, и мы застыли в креслах. Нас окружало абсолютно голое ущелье с плоским дном, где не спряталась бы даже кошка. Самолеты промчались, не заметив нас, но спустя десять минут вернулись, как казалось, явно за нами. В этот раз я заметил их приближение и успел оттащить упиравшегося Кэмерона, который хватался за пулеметы. Мы отбежали на сто метров и упали вниз лицом. Но чудовища снова не заметили нас. Уже сидя в джипе, когда самолеты скрылись за горами, Кэмерон сказал:
– Жаль, конечно. Так низко шли, я бы точно не промазал.
– У нас не было шансов, Джок. Вшестером они бы разнесли нас в щепки.
– И это, наверное, было бы лучше, чем потерять джип и пешком тащиться обратно, – усмехнулся он в своей флегматичной манере.
Мы расчистили эту дорогу и по ночам отправляли по ней несколько джипов покрутиться среди немецких конвоев. Не в пример остальному Тунису, местность на равнине с немецкой стороны была настолько удобной, что мы свободно перемещались в темноте. Ночь за ночью мы подстерегали конвои на двух дорогах в Эль-Каттар, расстреливали их и, бросив обломки догорать, мчались в другое место подстерегать следующий конвой дальше по трассе. Перед рассветом мы ускользали сквозь нашу «тайную дверцу» и спокойно отлеживались в оливковой роще. Немцы, вероятно, сосредоточились на чем-то другом или оказались слишком несообразительными. Долгое время они даже не пытались узнать, откуда мы приходим. Единственное, что они предприняли, – приказали своим колоннам ездить сомкнутым строем и придали им в усиление по несколько бронемашин, что на самом деле лишь облегчало нам задачу – в крупные мишени проще попасть.
20 марта 8-я армия прорвала Маретскую линию. Я узнал об этом спустя несколько дней. Предположив, что силы Роммеля теперь снова придут в движение, мы отправились патрулировать приморскую равнину. Долгий тревожный день мы переждали в небольшом вади, а в темноте выскочили на прибрежное шоссе. Как я и рассчитывал, здесь мы нашли более крупную цель, чем попадалась нам до сих пор: на север на грузовиках ехал батальон пехоты Африканского корпуса. Мы открыли огонь и изрядно их потрепали, но, как только пламя горящих грузовиков осветило окрестности, нас засекли. Пришлось отступать под плотным огнем – казалось, будто у нас на хвосте несколько батальонов бронемашин. Нам удалось оторваться и вернуться на базу, но, должно быть, противник двинулся по нашим следам, потому что в десять утра Уотерсон, который стоял в карауле на утесе над нашей «тайной дверью», доложил, что броневики приближаются к въезду. Немцы выставили пост, заминировали и взорвали проход со своей стороны гор. Так мы лишились возможности проникать на территорию противника. Через два дня Уотерсон в дозоре с Юнни и новым рекрутом Дэйвом Портером отстал от товарищей и заблудился. Чтобы сориентироваться, он забрался на крутой пик, подтянулся на последний уступ и свалился прямо в пулеметное гнездо к трем ошарашенным немцам, которых тут же прикончил из своего американского карабина. Некоторое время он оставался там, обозревая немецкие позиции у завала. Затем он забрал документы убитых и полевой телефон, разбил пулемет и полез с трофеями обратно к своим. Я застал момент его появления в лагере. На вопрос, где он разжился аппаратом, Уотерсон рассмеялся и несколько смутился. Как и многие наши бойцы, он обожал травить байки о том, как ему повезло выйти сухим из воды, но категорически не желал признавать за собой ни храбрости, ни геройства. За проявленную находчивость я представил Уотерсона к Воинской медали, надеясь, что кого-то из моих слишком осторожных бойцов это научит стрелять сразу, при первой же возможности. Через несколько дней немцы, выведав у арабов из Санада наши позиции, послали шесть «Штук» разбомбить нашу базу в оливковой роще близ фермы под названием Ла-Макнасьен. Никого из нас не задело, но прямое попадание пришлось в джип, где хранилась взрывчатка. Когда пыль осела, от машины не осталось ни одного фрагмента, который не уместился бы на ладони.
Вступив в Санад, мы взяли в плен около трех сотен итальянцев, которые попали в окружение и безуспешно пытались уйти по вади. У них было несколько машин, среди которых обнаружился один из грузовиков LRDG, захваченных у нас немецким патрулем в вади Земзем. Мы завладели воистину отличным трофеем, и я бы с радостью вернул его капитану Лазарусу, но, поскольку тот отбыл в Египет, мы оставили грузовик себе и в итоге выменяли его на трехосный американский грузовик. В те дни приходилось выкручиваться.
6 апреля 8-я армия разгромила арьергард Роммеля в вади Акарит и вырвалась на равнину. Утром 7‐го мы увидели, что немцы убрали пост от нашего прохода. К десяти часам мы обезвредили мины-растяжки, расчистили проезд и, двинувшись по равнине на юго-восток, увидели облака пыли, поднятые наступающими колоннами 8-й армии. Мы влились в нашу 1-ю бронетанковую дивизию и поехали с ней. Тем вечером я опозорился, не сумев найти собственный лагерь, когда ночью вышел из офицерского собрания штаба, где ужинал с моим другом Джоком Бэрроу, на тот момент офицером дивизионной разведки.
Причиной моего конфуза стали не изысканная кухня и вина генеральской столовой, поскольку Джок Кэмерон, который обедал с шоферами, тоже позабыл, где расположился наш отряд (хотя и был егерем). Это кажется особенно странным, потому что ни до, ни после этого случая Кэмерон ни разу не усомнился в правильности своего пути даже в самой кромешной темноте.
PPA несколько раз отправлялась на разведку в прифронтовой полосе для 1-й бронетанковой дивизии, но противник отступал так быстро, что мы настигли его лишь однажды, в районе Кайруана. Преследование продолжалось до самого Энфидавилля. К этому моменту все вражеские войска сосредоточились на самом краю Туниса, на пятачке сто километров в поперечнике, и у нас просто не оставалось места для дальнейших действий. 20 мая мы снялись с фронта и отправились на двухдневный отдых к морю, под Сус, а затем поехали в Алжир, в Филиппвилль, на переподготовку и переоснащение.
Столица Туниса пала 7 мая. Остатки немецкой и итальянской армий оказались блокированы на полуострове Кап-Бон.
Переведенные выдержки
из итальянского военного документа, добытого капитаном Ревийоном посредством его особой методики
Штаб бронетанковой дивизии Centauro (131)
В оперативный отдел, отдел разведки, подразделения под их началом
4 февраля 1943 г. – XXI
Тема: акты саботажа, проведенные английскими патрулями
Диверсионные операции, проводимые в последнее время противником с применением специальных транспортных средств, показывают, что эта особая форма ведения войны, хорошо развитая у англичан, сейчас применяется в Тунисе. Следует ожидать новых акций такого рода.
В Ливии такие диверсионные группы часто передвигались на немецких машинах и были одеты в камуфляжное обмундирование или даже в некоторых случаях в немецкую или итальянскую форму.
Их операции направлены главным образом против складов топлива и боеприпасов, аэродромов, парков техники и в целом линий коммуникаций.
Пока один член отряда, умеющий чисто говорить на немецком или итальянском, отвлекает внимание часовых каким-нибудь вопросом, остальные закладывают мины в удобных местах.
Если эти группы действуют в немецкой или итальянской униформе, то они располагают и соответствующими документами. Следовательно, если субъект вызывает подозрения, недостаточно потребовать от него предъявить воинскую книжку или какой-либо пропуск. Практика показала, что в такой ситуации лучше спрашивать подозрительного субъекта о его росте и весе или, если это американец, о температуре. Подозрительный субъект непременно замнется, потому что обычно англичане и американцы измеряют длину, вес и температуру не в тех единицах, которые используются в нашей стране…
Начальник штаба (подпись) Л. Джакконе, подполковник
Глава VIIВ пустыне Гоби войны нет
Война в Африке закончилась: в отсутствие врага мы чувствовали себя странно, словно дети, которых оставили в школе после окончания учебного года – работы нет, но и отдыхом это не назовешь. С большой горечью мы привыкали к мысли, что сражений в пустыне больше не предвидится. В Тунисе мы получили представление о том, на что похожа война на населенной территории, и нам она не понравилась. В пустыне война ведется чисто: военные против военных, разрушать нечего. Мы не оставляли за собой следа из сожженных дотла домов и вытоптанных полей; на нашей совести было лишь несколько случайных жертв среди гражданского населения. Мы не лишали женщин и детей крова, не творили ужасов и зверств. Нам хватало двух противников: итальянцев, которых мы свысока презирали, и немцев, которых уважали, в каком-то смысле даже симпатизировали им. Местность, где мы вели боевые действия, не могли обезобразить ни взрывы, ни хлам, усеявший землю после боя.
Да и если отставить войну в сторону, аскетичная прелесть пустынного пейзажа, его свобода и нагая чистота запали нам в душу. Теперь все это для нас закончилось, а впереди маячили довольно унылые перспективы. Более того, все, чему мы научились за последние два года, придется отбросить и на новом этапе начинать с нуля, стать новичками, изобретать новые методы. Боб Юнни хотел отправиться воевать в пустыню Гоби, но в тех далеких краях сражаться было не с кем, так что я строго велел ему оставить всякие мысли о войне в пустыне и ждать моего возвращения из Алжира, где я надеялся узнать о новых планах штаба союзников. После этого, сказал я, мы выберем какое-то из тех мест, где продолжаются боевые действия, и будем готовиться и экипироваться соответствующим образом.