Пока мы разыгрывали спектакли, Боб Юнни с четырьмя своими людьми занимался гораздо более сложным делом в долине Тенны. Они прятались за кустами, в стогах, в зарослях кукурузы, в самой гуще отступающей немецкой армии и подмечали все, что происходит на двух дорогах, пересекающих реку. Противник, опасаясь ударов с воздуха, днем не высовывался, но, как бы старательно он ни маскировал свои позиции, наши самолеты, которые Боб направлял по радио, казалось, всегда знали, где сбросить бомбы и какой перелесок обстрелять из пулеметов. Когда наши войска были уже близко, Боб сосредоточился на спасении мостов. Собрав горстку нерешительных местных партизан и каким-то образом их воодушевив, он атаковал немецких саперов, которые как раз минировали мост, отогнал их прочь, а потом удерживал мост, пока по нему не прошли передовые польские броневики. Тогда Боб посадил свой отряд в захваченную немецкую машину и поспешил к месту встречи у подножия хребта, где я его ждал. Не помню, чтобы я хоть как-то похвалил его при встрече, поскольку у нас такого обычая не водилось, но, увидев, как он вылезает из машины – исхудавший, осунувшийся, с темным обветренным лицом, – а следом Оуэн, Слоун, О’Нил и Джино, я испытал облегчение и гордость, выразить которые так и не решился. Кажется, я сказал что-то вроде: «Идемте, доходяги вы чертовы, пропустим по стаканчику», – и мы молча прошествовали в деревенскую тратторию.
После обеда мы разговорились. Из всех своих достижений Боб и его люди сильнее всего гордились тем, как они хитростью заставили немецкого сержанта не только добыть для их радиостанции новые батареи взамен севших, но и дотащить их до тайного лагеря, где немца и взяли в плен. Провести противника у нас всегда считалось законным поводом для хвастовства. О пережитых опасностях и сражениях бойцы почти ничего не говорили – да, думаю, и не помнили.
Я дал им ночь, чтобы отдохнуть, а утром мы перевалили на другую сторону хребта. Перспектива вновь оказаться среди друзей и, как положено, сражаться на джипах, а не таиться по канавам помогла справиться с усталостью. А вот у сержанта Кертиса, который пришел вместе со мной встречать своего командира, неожиданно проявились признаки переутомления. На перевале он сообщил мне о подозрительном транспорте на холме в шестистах метрах под нами. Я поднес к глазам бинокль.
– По-моему, это телега с сеном, – сказал я.
– Мне кажется, это замаскированная бронемашина.
– Да вроде телега. – Я взглянул еще раз. – Но даже если это бронемашина, мы ничего с ней поделать не можем. Идем.
Через секунду он опять остановился, и в его взгляде промелькнуло что-то странное.
– Думаю, это все-таки броневик. Может быть, нам лучше не идти по гребню?
Это был тревожный сигнал: Кертис надломился. Эта странная болезнь настигала даже самых сильных из нас. Перед ней не устояли Уотерсон и Локк. Я сказал Бобу Юнни, что временно отстраняю его сержанта: пока что пускай он займется снабжением, но его придется кем-то заменить. На такой случай про запас мы имели в виду Ричеса. Через две недели Кертис поблагодарил меня и попросил разрешения вернуться к боевой работе; мы определили его ко мне в патруль «Блиц», он снова стал хладнокровным и рассудительным. А я задумался: не настигнет ли тот же недуг со временем меня самого?
Немецкому командиру мы дали двадцать четыре часа, чтобы переварить новости, которые принес сбежавший пленный, а сами тем временем продолжили отсылать фальшивые радиограммы и создавать помехи вражеским радистам. На следующее утро я закатил свое представление.
Несколькими днями ранее с помощью двух с лишним сотен крестьян, валивших деревья и рубивших подлесок, мы проложили просеки в лесу, окружавшем городок. По ним мы подъехали на джипах, разбившись на два отряда, которые остановились на расстоянии восьмисот метров друг от друга. Мы замаскировались так, чтобы оставаться практически невидимыми, но иметь хороший обзор городских стен, и открыли огонь из всех стволов. В бинокли мы наблюдали, как трассирующие пули отскакивают от стен и бьют черепицу на крышах. В результате этого бессмысленного действия загорелось несколько чердаков, никакого иного вреда противнику оно не причинило. Через десять минут один из отрядов переместился на новую позицию и продолжил обстрел; потом на другое место перебрался и второй. Так мы забавлялись весь день – хоть и делали перерывы, чтобы экономить боеприпасы, – пока не обстреляли город со всех углов и с множества позиций. Я полагал, что немецкий командир увидит, что обстрел ведется из леса, который считался непроходимым для машин, и придет к выводу, что там засела пехота. Далее он, естественно, предположит, что на всех позициях, с которых велся огонь, люди находятся одновременно – ведь ни один пехотинец не пробежит полтора километра за пять минут с тяжелым крупнокалиберным пулеметом. Наконец, умножив количество стволов, стрелявших с каждой стороны, на количество позиций, немецкий командир, как я надеялся, поймет, что для него, окруженного силами двух или более пехотных бригад, лучше всего будет отступить перед угрозой уничтожения. С другой стороны, оставалась вероятность, что он сочтет врага, тратящего время и патроны на обстрел каменных стен из пулеметов, слишком тупым и не станет ничего предпринимать. В такой ситуации, конечно, стоило бы использовать минометы, но все наши мы потеряли во время неудачной высадки с моря.
Джипы PPA в Италии: огневая подготовка
До заката оставался час, а с городских стен нам всё не отвечали. Утром мы видели, как солдаты передвигаются по улицам, но с полудня город будто вымер. Возможно, гарнизон отвели, но я не мог представить, как они ускользнули незамеченными, поскольку на их главном пути отступления располагался наш наблюдательный пост.
Я выстроил на этой дороге все десять джипов и повел их на город, собираясь вызвать ответный огонь и еще больше озадачить немецкого генерала, показав, что, кроме пехоты, наводнившей лес, против него каким-то непостижимым образом бросили и технику.
Дорога вышла из леса в поля и начала петлять между невысоких холмов, то открывая, то заслоняя вид на южные ворота города, оказавшегося теперь значительно выше нас. Я подумал: как странно будет, если мы доберемся до главной площади и обнаружим там немецкого генерала, готового капитулировать. Как мне в таком случае заставить его поверить, что помимо двадцати пяти бойцов на джипах в моем распоряжении еще несколько тысяч солдат в лесу?
Я почти достиг подъема, ведущего к воротам, когда гриб черного дыма и земли взметнулся впереди слева от дороги, потом еще несколько – с другой стороны и сзади. Тейлор, сидевший рядом со мной, навел пулемет туда, где, как ему казалось, располагались вражеские минометы. Я съехал с дороги и остановился. За моей спиной остальные джипы рванули в разные стороны и тоже открыли огонь. Через некоторое время минометчики обнаружили нашу позицию и начали плотно нас обстреливать. Наше положение очень меня встревожило – в любую секунду мина могла уничтожить любую из машин. Я решил отступать. Петляя между разрывами, я проехал в конец колонны, подавая каждому джипу сигнал разворачиваться, затем остановился. Джипы проезжали мимо меня, отстреливаясь на ходу. Я знаками приказывал не задерживаться, так как хотел теперь не возглавлять колонну, а замыкать ее и заодно собирался применить дымогенераторы, которые мне установили, – новое устройство, еще не испытанное в бою. Юнни, ехавший последним, не понял моих указаний и ждал, пока я проследую в голову колонны. Две мины разорвались рядом с его джипом, который тут же скрылся из виду. Дым медленно рассеялся: Боб остался цел и улыбался, хотя все лицо ему залепила черная грязь. Перекрикивая грохот, я заорал:
– Проезжай, я хочу пустить дым!
Он показал жестом, что не понимает.
– Дымить! – закричал Тейлор и поднес руку ко рту, будто курил.
Юнни выставил из джипа свои длинные ноги, спрыгнул и зашагал к нам. Новый разрыв заслонил его, но он благополучно добрался до нас и протянул мне сигарету!
Мы отправились дальше, я замыкал колонну. Все девять джипов пока что оставались на ходу. Я нажал кнопку на приборном щитке: с шипением позади меня поднялось облако белого дыма, которое тут же расползлось в разные стороны и заполонило всю узкую долину, скрыв от нас город, будто занавесом. Минометы смолкли: артиллеристы, видимо, решили, что одним удачным выстрелом уничтожили нас всех.
Никого из наших не задело, хотя на джипах обнаружилось несколько царапин. Мы остановились в лесу и ждали, пока с нашего наблюдательного поста свяжутся с нами по рации. Когда стемнело, нам сообщили, что небольшая колонна грузовиков выдвинулась из города на север, а позже за ней последовала пешая колонна. Немецкий генерал действовал именно так, как я и хотел. Он угодил в мою ловушку.
Я приказал Ферри ввести своих людей в город, как только немцы уйдут, и хватать всех, кто будет оказывать сопротивление, но избегать ненужных стычек на улицах. Затем мы посадили в каждый джип по два партизана и не спеша тронулись по горному проселку, который выводил на главную дорогу на полпути между городом и мостом через Потенцу. Времени у нас было в избытке: я не собирался с двадцатью пятью бойцами наскакивать на целую немецкую дивизию. Мы высадили партизан, которые в темноте направились к мосту: под ним мы заложили мины с электрическим детонатором и очень длинным кабелем, а сами остались у дороги в ожидании, когда мимо промаршируют немецкие солдаты с обозом из гужевых повозок в хвосте. Колонна сильно растянулась; затем нам сообщили с наблюдательного поста, что по дороге прошла последняя группа штабных машин и грузовиков с солдатами, предположительно штаб и арьергард. Мы двинулись по пятам и, когда дорога, зажатая между горным склоном и обрывом, ушла за поворот, скрываясь из виду, открыли огонь. Возникло некоторое замешательство, и какое-то время нам ничего не угрожало, поскольку в голове колонны далеко не сразу поняли, что хвост попал в беду. Наконец мы прекратили огонь, остаток колонны прибавил ходу, а мы двинулись следом. Оказавшись на расстоянии полутора километров от реки, мы подали условленный сигнал – две красные и две зеленые ракеты; партизаны нажали на ключ подрывной машинки, и мост взлетел на воздух. Бросив грузовики и телеги, немцы в пешем строю организованно пошли через реку вброд. Мы усердно били по ним с позиции на возвышенности из более мощного оружия, чем у них, но они не побежали, а выставили заслон, который удерживал нас, пока последние уцелевшие не перешли реку. Мы обошлись без потерь, у партизан убило двоих, а вот немцев погибло около сотни. Также они лишились большей части ценной техники и почти всего снаряжения, которое партизаны забрали в качестве трофеев. Гражданские сообщали, что среди убитых оказался и сам немецкий генерал, но тела я не видел. Мы сохранили в качестве сувенира его машину: прошитую пулями, но все еще в рабочем состоянии.