– Знаете, все время про это думаю. Наваждение какое-то. Вот ведь все-таки как судьба распорядилась. Никто же не мог знать, что тогда в Риме я уже беременная была. А если бы что-нибудь произошло между нами?
Геннадий внимательно посмотрел на Ирину:
– Хорошо, что не произошло. Я вам теперь за это благодарен, – и, помолчав, добавил: – Берегите себя.
А по дороге домой Ирина начала рожать. Геннадий, как всегда, оказался прав. Не зря ему не нравилась ее бледность. Игорь, муж Ирины, разволновался и не понимал, что предпринимать, куда кидаться. Помчался, естественно, к Геннадию. Тот сделал все возможное и невозможное, потому что действительно все сложилось как-то непросто. Организовал и больницу, и роды. Поддерживал Игоря, потом Ирину, следил, чтобы ничего не случилось с ребенком. С ним, как с главным врачом известной клиники, считались.
Оглушенная после кесарева, Ирина лежала в реанимации. Она была счастлива. Теперь у нее был сын. Катю пропустили в палату. Ирина размазывала слезы по лицу, сжимала Катину руку, еще слабая после операции.
– Ничего, ничего! Все позади. Ты справилась, – женщина гладила руку пациентки, но предательские слезы лились и по ее лицу.
– А почему раньше срока на целый месяц?!
– Так бывает. Видимо, сынуля устал слушать мамины сомнения.
Ирина вдруг просияла.
– Вы правы, Екатерина Павловна, вот она – причина. Нет больше никаких сомнений. Все неважно, все встало на свои места. Наваждение прошло, и никто не сможет нас разлучить.
– Ира, Ира, – Катя погладила девушку по спутанным волосам, – благодари Всевышнего за то, что интуиция тебя не подвела тогда, почти год назад. Или это был твой ангел-хранитель?
– Кать, ты куда-то улетела, а я ведь задал тебе вопрос. Все про ту женщину думаешь?
У Мельниковой в голове эта история пронеслась стремительно. Сильный у Иры ангел-хранитель. Поступила-то она правильно, но сколько обдумывала этот самый поступок, как змей-искуситель раздирал ее изнутри, – даже Теме пришлось родиться раньше, чтобы прекратить ее сомнения.
А кто подскажет Кате, как ей поступить? Ведь Андрей ждет ответа. И ей хочется ответить «Да». Но что-то удерживает.
– Давай вечером поговорим, – улыбнулась женщина.
7
Уже открывая дверь кабинета, Катя услышала телефонный звонок. Ключ как всегда не попадал в замочную скважину и в итоге упал на пол. Телефон все звонил.
– Алло, – запыхавшись, ответила наконец попавшая в кабинет Катя.
– От операционного стола, что ли, оторвал?!
– Фима! Практически. В руке зажим, на лице маска.
– То-то тебя слышно плохо. Я коротко, скажи пациенту, чтоб потерпел.
– Он в наркозе, не услышит.
Ох, любила Катя Фиму Загоскина. Вот тот самый редкий случай, когда люди знакомятся уже в зрелом возрасте, еще и живут в разных странах, видятся-то раз в год – но это не мешает им радоваться каждому разговору. Потому что говорят они на одном языке. Понимают друг друга с полуслова, и чувство юмора у них схоже.
– Ну, тогда не тороплюсь. Короче, русская красавица, приезжаю в сентябре, точную дату сообщу дополнительно, останавливаюсь, естессно, в «Балчуге», постельное белье готовить не надо, с тебя два свободных вечера. На один можешь прийти с кавалером, но на второй только одна. Охмурять тебя буду.
– Так, может, мне и на первый одной прийти? – расхохоталась Катя.
– Это был тест на наличие молодого человека. Выходит, никого нет!
– Представь себе, есть!
– Расстроила. Но я тебя отобью! Одного вечера мне достаточно.
– Самоуверенный ты тип, Загоскин!
– Иначе не проживешь!
«Это точно», – подумала Катя.
Ну, вот и хорошо: может, Фима поможет принять решение. После той, первой поездки в Германию у них сохранились не просто рабочие, но и хорошие дружеские отношения. Скорее всего, в этих отношениях Катерина выступала в качестве сестры. Она прекрасно знала о наличии у Ефима девушки Инны, с который Загоскин то расходился, то опять страстно дружил. Инна являлась владелицей аптеки, и каждый раз эта аптека становилась основной причиной то гордости, то ссор.
– Понимаешь, поднялась сама. Приехала в Германию в четырнадцать лет – ты представляешь, что это такое! Я все же переехал сознательным парнем, мне уже двадцать шесть стукнуло. И я сам конкретно хотел уехать. Понимаешь, сам! Это очень важно! А ее родители за шкирку взяли, от друзей, от школы оторвали – и кинули этим фрицам на съедение. Без языка, без привычек. Таким детям очень сложно, остаются комплексы на всю жизнь. Вон, у моей тетки (та в Берлин приехала) дочь после школы уехала в Израиль. Прикинь, в армию пошла! А уж Инку немцы здесь достали, а она все перетерпела. Язык выучила классно, вообще без акцента говорит. Образование получила прекрасное, училась день и ночь, подрабатывала, хотя в Германии это запрещено. Кредит взяла в банке. Тоже, знаешь, это тебе все не Ваня с Маней, это бизнес – план подробный нужно составить, банкиров убедить. Вот так вот.
Такая Инка и ее аптека были со знаком плюс. И практически так же, с пеной у рта, Ефим обзывал разными неприличными словами эту чертову аптеку и в самых ярких красках расписывал ее хозяйку, когда его настроение было со знаком минус:
– Обнаглела, понимаешь, обнаглела! Немку, понимаешь, из себя корежит. Занята она, видите ли. Чем она там занята?! Маникюр себе в своей аптеке делает да маски накладывает! Тебе, кстати, Кать, маски швейцарские не нужны? Такие классные, молодеешь на глазах. Тебе со скидкой, я с Инкой договорюсь. Ну, это я отвлекся. Вот эта моя корова, видите ли, о себе возомнила. Предпринимательша, блин. Лучше б на диету села! А то за рожей смотрит, а задница уже в машине не умещается. Брошу ее на хрен. И чего я, Катька, тебя в сестры записал?
От веселых мыслей женщину отвлек Влад, просунувший голову в дверь:
– Оганезова не можем найти. У тебя один номер его мобильника? Вроде у него их два.
– Сейчас посмотрю, – Катерина потянулась за записной книжной. – Но он к трем должен подъехать.
– Точно?
– Точно, точно. Я слышала, с ним сегодня Главный по телефону говорил. А тебе-то что?
– Да парень у нас тут приблудился с острым животом. На УЗИ все чисто, а анализы подозрение на аппендицит дают. Не пропустить бы.
– И вы что?
– Что, что. Заяц говорит, пусть домой себе отправляется и в следующий раз смотрит, что ест. А мне чего-то неспокойно. Короче, пока положили его, понаблюдаем. Хорошо бы нас Оганезов рассудил.
– Родственники-то ничего, не против за койко-день платить?
– А зачем они его к нам привезли? Везли бы вон в Склиф, а лучше в Первую Градскую. Там в коридоре хорошо на каталочке лежать – продувает, воздух свежий. Не скучно опять же – то медсестра больных шугает, то кто-то от болей стонет.
– Да ладно тебе, никто уже в коридорах не лежит, вспомнил тоже. Не Екатерининский дворец, это ясно, удобства в конце коридора, но в целом…
– Катерина, – строго напомнил Влад, встав у нее над душой, – я в Первой Градской дежурантом работаю. Не учи ученого!
– Вот, нашла два телефона! Звони.
– Хороший ты все ж парень, Мельникова.
– Попрошу не оскорблять, – сурово заметила женщина и рассмеялась.
– Это ж я любя, – и, уже выходя, добавил: – Тебя, кстати, Ленка твоя искала, просила забежать, как пауза будет.
– Спасибо, сейчас, истории допишу.
8
– Лен, у тебя там пациентка? – Мельникова приоткрыла дверь Лениного кабинета. Она сразу обратила внимание на девушку с измученным лицом на диванчике у входа. – Попозже зайдешь, я у себя.
Кузнецова выскочила из-за стола, как будто испугалась, что Катя сейчас повернется и уйдет. Ох, Ленка, Ленка. Кате не хотелось идти в гинекологию. Понятное дело, ничего здесь не стряслось, просто Ленке худо. И сейчас Катерине в очередной раз придется выслушивать, какая сволочь этот Руслан, а с ним и все мужики, вместе взятые. Женщина превращалась в заезженную пластинку. С другой стороны, куда деваться, кто ж ее еще выслушает. И потом, такое узнать про мужика, которого практически мужем считала…
– Нет, нет, она на УЗИ, ждем, когда мочевой пузырь заполнится. Давай заходи! – Лена закрыла кабинет на ключ, чтобы никто не беспокоил. – Пьет хотя бы?
– Ну да, с бутылкой сидит, – Кате не понравилось это запирание двери на ключ, но что делать: не дай бог в такую ситуацию попасть.
– Вот и пусть посидит! Да ты присаживайся, присаживайся, – Лена отодвинула для Кати стул.
Вечная хохотушка, Ленка за последнее время превратилась в другого человека. Она села на диван напротив подруги.
– Да я просто так, поговорить. Знаешь, тяжело, Кать. Вот ведь жизнь. Этот Руслан, гад, из башки не идет. Понимаешь, музыку в машине слушать не могу: что ни песня, все про любовь. Раньше внимания не обращала, а сейчас прям внутри все раздирает! Теперь у меня в машине исключительно тяжелый металл играет. Мама тут с собой потащила в консерваторию, говорит, тебе развеяться надо. Так как органист первые аккорды взял, у меня из глаз слезы ручьем потекли. Кать, ты помнишь, когда я последний раз плакала?
– Я и первый раз не помню. Ты вроде и плакать не умеешь.
– Оказывается, умею. Но было бы из-за кого! В общем, лекарство нашла одно – стихи. Знаешь, очень успокаивает. Прямо хожу и про себя, как речевки, отстукиваю.
– Кого читаешь, Цветаеву?
– Нет, у Татьяны нашла Андрея Дементьева. Просто лежал сверху.
Катя сразу начала вдохновенно декламировать:
Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.
– Вот! Именно! – воскликнула Лена. – Ведь как же здорово. Только все почему-то помнят последнее четверостишье. А на мой взгляд, самое сильное здесь другое:
Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,