КАРТИНКИ
Я был плохой дневниковод. За редким исключением, в дневниках я обнаружил более или менее банальные события и мысли. Что до мыслей, то вполне готов признать, что иных – небанальных – у меня в то время и не было. Что же до событий… самые яркие, видимо, как-то не записывались, а прямо грузились в память и позднее, многократно пересказанные, превратились в картинки-иллюстрации для устных рассказов. Моя Индонезия без них неполная.
Первую я назвал бы «секс по-советски». Наш специалист, отправляемый в загранку, должен был жить монахом весь отведенный ему срок. Нарушивший обет приговаривался к высшей мере наказания – отправке на Родину. На проституток денег у нас не было, с индонезийками-непроститутками мы практически не общались, а посольские и околопосольские незамужние дамы, во-первых, были запуганы не меньше нашего, во-вторых, не имели ни малейшего шанса сохранить «неуставные» отношения в тайне, да и было их раз-два и обчелся. Не знаю, как в других местах, но в Индонезии количество самоубийств среди советских было какое-то несуразно большое – вполне допускаю, что не в последнюю очередь и по этой причине.
Комната нашего общежития. В ней двое: рыжий сорокалетний толковый инженер, отец оставленного в Москве семейства, обожатель крупногабаритных дам, сладко причмокивавший всякий раз, когда из окна нашей машины удавалось углядеть в проплывающей мимо толпе тетку, чаще это бывали китаянки, с непропорционально и даже пропорционально объемным задом.
– Лешка, смотри – ну, ж… двенадцать кирпичей! – восторженно вопил он.
И переводчица из Горького – вожделенная дама обожаемых им параметров. Есть такие молодые «мамки», к которым взрослость при ходит вместе с рано проснувшейся и раздавшейся в габаритах плотью.
Праздничное застолье, где мы, невзирая на жару, порядком врезали, еще шумит, затихая за стенкой.
Он стоит на коленях, обхватив безвольными руками ее бедра, и тыкается заплаканным лицом куда-то ей в живот. Ниже талии на тонком светлом платье – темное пятно от его слез. Он не пьян, он бессилен, он парализован непреодолимостью конфликта между распирающим его желанием и сжимающим его страхом.
Она возвышается крупным литым телом, неподвижная, словно стоит ей пошевелиться, и уже невозможно будет остановить обвал. Руки нелепо застыли в воздухе, не решаясь ни оттолкнуть его, ни прижать к себе. И в глазах – материнская жалость к этому мужику, а может, к себе, а может…
Я тихо прикрываю дверь своей комнаты, где все это происходит, и навсегда уношу эту картину с собой.
Все мы готовились к возвращению и копили подарки для близких и друзей. Надо честно признать, что разнообразием наши вкусы не отличались. Половина купила женам одинаковые мутоновые шубы, половина приобрела детям однотипные восьмимиллиметровые кинокамеры Canon с пятикратным трансфокатором, все от хватили по паре деревянных балийских статуэток, как будто снятых с одной общей полки. Мы были не оригинальны, как тот легендарный летчик-инструктор, который повез в подарок своей эскадрилье двадцать комплектов карт с голыми красотками и двадцать авторучек, где при переворачивании с красоток слизывало платья. Ну, и – заграница все-таки – необходимо было привезти друзьям что-то экзотическое. Общественное мнение сошлось на презервативах с усиками. Товар для мусульманской по преимуществу страны достаточно редкий, тем паче этих… с усиками до того никто из нас не видел. Словом, я был послан на поиски.
Аптеками в Индонезии в основном владели китайцы. Так вот, говорят, что глаза у китаянок становятся круглыми оттого, что они специально подрезают уголки. Я нашел способ более гуманный. Спросите у дежурной китаянки в аптеке города Мадиун 300 презервативов с усиками, и вы получите нужный эффект.
Вот получите ли вы искомое – другой вопрос. Наконец, в четвертой по счету аптеке, тараща на меня изумленно-круглые глаза, китаянка задом сманеврировала в подсобку, откуда донесся звук передвигаемых ящиков. После долгой паузы она появилась, слегка вспотевшая от физического труда, и вручила мне весьма подозрительную картонную коробку такого завалящего вида, что в душе шевельнулось неприятное предчувствие.
– Сто, – сказала китаянка. – Больше сейчас нет, но мы можем заказать…
– С усиками? – уточнил я.
Она хоть и закивала энергично, но похоже, что определить разницу между тем, что с усиками, и тем, что без, ее личный опыт не позволял.
Это сейчас хорошо презервативы покупать: чуть не в каждом табачном киоске их выставлено на витрине по нескольку штук разных, но год-то был 1964-й, а я-то был «простой советский парень, простой советский человек», как пелось в песне. Словом, проверить при ней, что она мне отгрузила, я не решился.
В этой истории некоторое значение имеют обстоятельства места, поэтому о месте. Город Мадиун находится на Яве, на полпути между Джакартой и Сурабайей. Около него располагался военный аэродром, о чем, к моему изумлению, свидетельствовал большой придорожный плакат. Там, на этом аэродроме, работало человек восемь наших. А жили они не в городе, а в двадцати километрах от аэродрома, в горах, в местечке Саранган, в скромном, как я теперь понимаю, отельчике «Сильвервин», с маленькими, но отдельными комнатками на каждого и общим голубым бассейном.
Пока едешь, бывало, от оглушающе жаркого аэродрома все вверх и вверх к Сарангану, мечтаешь о том, как нырнешь в этот бассейн. Но по мере подъема климат меняется, сам ты постепенно остываешь, и к тому моменту, когда счастье нырнуть становится так близко, так возможно, у тебя пропадает всякое желание, пот на тебе давно высох и погружение в манившую издалека голубую воду требует железной воли.
Итак, едучи вверх и остывая, я распечатал коробку с вожделенными резиновыми изделиями, и мои худшие опасения стали сбываться. Продукция была невзрачная, неопрятно упакованная, а самое печальное – усики оказались короткими обрезками тоненькой резинки, вроде той, что мы вытягивали в школе из резинки от трусов, чтобы, завязав на двух концах по петле, сделать рогатку и, надев одну петлю на указательный, а другую – на большой палец, исподтишка выстрелить сложенной из бумаги пулькой в затылок сидящего за соседней партой.
Зачем хранила презервативы приличная китайская аптека, когда мусульманам ими пользоваться запрещает религия? Потому что китайская? Или ждала нашествия европейцев? Ожидание, видимо, было долгим, потому что, как только розданные мною заказчикам «усики» подверглись техническому контролю, оказалось, что они не то слиплись, не то ссохлись. Тогда мои замечательные со граждане соорудили – не зря же они все были инженеры – по фаллоимитатору, а попросту нашли или вырезали по средней толщины палке с округлой оконечностью и стали осторожно разматывать изделия, натягивая их на техническое приспособление. Откуда-то достали тальк.
И в семи открытых в сторону голубого бассейна комнатах отеля «Сильвервин» семь ведущих инженеров московских и ленинградских оборонных предприятий сосредоточенно сортировали гондоны, надевая на палки, раскатывая и посыпая тальком, а потом скатывали обратно, зажав для удобства палки между ног и совершенно не обращая внимания на скабрезность оного занятия. Тридцать семь изделий оказались с браком: отваливались усики, залежалый товар слипался и рвался.
Больше «с усиками» мы не покупали. А эти 37 уже на следующее утро я повез в аптеку получать деньги назад, и глаза у китаянки стали уже не круглыми, а квадратными.
Осенью 1963 года Сукарно затеял весьма амбициозные Игры новых развивающихся сил (ГАНЕФО), объявив их азиатской альтернативой Олимпиадам. Олимпийский комитет в ответ пригрозил дисквалифицировать всех участников и не допустить их на официальную Олимпиаду 1964 года – в Рим. Не поддержать дорогого друга было неполитично, а лишиться первых номеров на самом престиж ном спортивном состязании планеты – глупо. В результате Советский Союз на всякий случай прислал тех, кто на Олимпиаде шансов не имел, или первые номера, но – по неолимпийским видам.
За несколько дней до официального открытия у посла собралось совещание: как поэффектней подать советскую делегацию на параде открытия?
Проблема была сродни квадратуре круга: привлечь максимум внимания, скрыв незначительность состава. Но нет таких крепостей… и большевики проблему решили.
Во-первых, все девочки, девушки и прочие спортсменки нашей делегации шли к стадиону через узкий коридор многочисленных зрителей в своих спортивных костюмах – шортах, юбочках, трусиках и купальниках, то есть по мусульманским меркам вообще голышом. Внимание было обеспечено настолько липкое, что отбивались они от чувств братского индонезийского народа чуть не кулаками, чуть не плача, а синяки от щипков обнаруживались по том даже на могучих ягодицах баскетболисток.
Вторая часть решения произвела сильнейшее впечатление: когда под Гимн Советского Союза втекла на беговую дорожку подаренного Советским Союзом спортсооружения жидкая струйка спортсменов, стадион как-то разочарованно выдохнул, но тут с левой ноги, в шеренгу по четыре, добротным войсковым шагом двинулась за спортсменами колонна тренеров, массажистов, руководителей, уж не знаю, кого мы изображали, но я шел во второй шеренге, старательно вытягивая носок и равняясь на правофлангового заместителя торгпреда.
Четыре дня, забросив дружбу народов и остальные обязанности, советские специалисты всех профилей, в том числе срочно вызванные из разных точек острова Ява, тренировали этот великолепный строевой шаг, маршируя внутри каре посольского городка. Кстати, и ранжир – по четыре в ряд – возник из-за того, что дорожка в посольском городке, прямо скажем, была узковата: больше четырех не умещалось. И вот когда мы «урезали марш», зрители оценили нашу выправку и восторженно загомонили. В Индонезии времен Сукарно очень популярны были военные парады, и хороший военный шаг они способны были оценить.
Пот тек на единообразно белые рубашки разного фасона (но чтоб все с коротким рукавом – понятно?), нам слышался шелест знамен бывших и будущих побед, счастливый посол наблюдал за нами с правительственной трибуны, а заместитель военного атташе под гром гимна в полный голос помогал нам держать равнение с помощью такой всем знакомой спортивной команды: ать – два, ать – два, левой, левой.