Ещё в коридоре, из-за двери она различила возмущённый голос Лизы. Не прислушиваясь к разговору подруг, Дина бросила на ходу:
— Я в душ.
И скрылась.
Но позже, перед сном Лиза вновь стала наседать:
— Дина, почему ты не хочешь проучить Казанцеву? Ты же говоришь, что она тебя тоже бесит.
— Ну, бесит, — рассеянно ответила Дина. Думалось совсем о другом.
— Ну так давайте её проучим!
— Слушай, ты какая-то зацикленная. Думаешь, Корбут сразу воспылает к тебе любовью, если ты её затравишь? Ошибаешься. Так что успокойся уже.
— Не могу. Я же не предлагаю её побить. Давайте её просто опозорим, чтобы общаться с ней считалось зашкварно. Не сами. Приходько всё сделает, мы с ней уже говорили. Она только ждёт, когда ты согласишься. Тогда Дима к этой овце больше не подойдёт. Никто к ней не подойдёт. Что бы Дима ни говорил, для него свой авторитет всегда дороже. И не захочет он сам стать зашкваром из-за неё, уж будь уверена.
— Лизун, да ты интриганка, — усмехнулась Дина, — прямо Лукреция Борджиа.
— Ну, давай? Заодно и гопник твой станет зашкваром вместе с этой лохушкой, сиротой казанской? — У Лизы даже глаза загорелись.
Дина несколько секунд задумчиво молчала, потом повернулась к подруге и твёрдо произнесла:
— Я же уже сказала — нет. Оставь её в покое.
— Но почему?! — чуть не взвыла Лиза.
— И правда, Лиз, — подала голос притихшая Полина, — Дима же просто её спросил, всё ли с ней нормально. Это же мелочи, ерунда… Просто физрук его дрюкнул за неё, ну за то, что чуть не зашиб… вот он и беспокоился…
— Да ну вас! Подруги, называется… — обиделась Лиза.
Лиза обиделась по-настоящему. Ни утром, когда встали, ни за завтраком, она ни с кем и словом не обмолвилась. Полина из-за этого чувствовала себя не в своей тарелке, то и дело пыталась её растормошить, кидала жалостливые взгляды.
Дина же едва замечала её обиженный вид. И тоже молчала, не обращая ни на кого внимание, и попытки Никиты разговорить её пропускала мимо ушей. Но вот в столовую заявились Катя и Эрик.
Лиза, поджав губы и растопырив ноздри, вперилась в них взглядом. Дина, взглянув на обоих мимолётно и как будто равнодушно, тут же включилась в беседу с Никитой.
— Что вечером будете делать? — спрашивал тот.
— В город поедем после уроков, — отвечала Дина. — У Полинки же послезавтра день рождения. Надо кое-что прикупить…
— О, точно! Где будем праздновать? Можно в нашей комнате, — оживился он. — А кто послезавтра дежурный? Кажется, физрук… Блин, он может завредничать.
— Олеську попросим, чтобы с папой договорилась, — улыбнулась Дина, осторожно скосила глаза на Эрика и поймала ответный взгляд.
На этот раз Маринеску не давил, не испепелял гневом. Он просто посмотрел, как будто случайно, но взгляд его задержался дольше обычной случайности. И отвёл глаза первым.
— … да, Дин? — что-то говорил Никита.
— Что ты сказал? — переспросила Дина с блуждающей улыбкой.
На первый урок — литературу — Дина шла в приподнятом настроении. Даже мило побеседовала до звонка с Приходько и Кутузовой, с которыми прежде едва общалась. А когда новенькая, заходя в аудиторию, споткнулась о выступающий порожек, и несколько человек захохотало, Дина лишь покачала головой, скривившись:
— О-о-очень смешно.
И смешки тотчас смолкли.
Маринеску пришёл позже, буквально зашёл в класс одновременно с русичкой.
Нина Лаврентьевна на этот раз казалась ещё более расстроенной, чем раньше. И едва в классе наступила тишина, она скорбным голосом произнесла:
— Дина Ковалевская, встань, пожалуйста.
Дина недоумённо переглянулась с Полиной и Никитой, поднялась из-за стола. Нина Лаврентьевна с минуту смотрела на неё молча, но с таким лицом, словно Дина её ударила в спину.
— Что? — не выдержала она.
— Я узнала, что Эрик Маринеску, оказывается, написал тест. И сдал его. Но ты воспользовалась предоставленным тебе доверием, — она запнулась, сглотнула и продолжила с ещё большим надрывом. — Ты проникла сюда после урока и вырвала страницу из его тетради. Ведь тебя назначили старостой, как лучшую ученицу, дали ключи в знак доверия… Кто бы мог подумать, что ты способна на такой мелкий и низкий поступок! Я не могу даже выразить словами, насколько сильно ты меня разочаровала…
Дальнейшие слова Дина не слышала. Кровь прихлынула к голове, жгла щёки, веки, шею, громыхала в ушах и висках. Никто и никогда так её не позорил. Да ещё и перед всеми.
— Ну что ты молчишь? Может, объяснишь нам, для чего ты это сделала? — негодовала русичка.
Дина видела, что новенький сразу помрачнел, будто ему это всё не нравилось. Видела и Катю, которая сидела прямо, вся преисполненная чувством выполненного долга. Никита понуро опустил голову. Да и Полина тоже. А Олеся явно нервничала. Трусила, дурочка, как будто она, Дина, стала бы кого-то сдавать.
— Что, нечего сказать? Хотя и так всё понятно. Сделать мелкую подлость тайком смелости у тебя хватило, а ответить за это… Садись, — велела Нина Лаврентьевна с таким выражением, будто ей на Дину даже смотреть противно.
Но Дина будто окаменела и продолжала стоять. Молчала и не двигалась.
— Сядь, — повторила громче Нина Лаврентьевна.
Но Дина всё так же молча взяла сумку и просто вышла из класса. Русичка что-то ей говорила вслед, но она не остановилась. Сбежала по лестнице вниз и прямиком на улицу. Там можно переждать урок.
Лаврентьевна, конечно, Чуме нажалуется, ну и пусть. Хуже, чем было сейчас, всё равно уже не будет.
21
Следующие два урока и обед Дина пропустила. Ушла в дальний конец аллеи, ведущей от главного корпуса к стадиону, сейчас пустому. Облюбовала скамейку в тени лип, да так там и просидела два с лишним часа, пытаясь успокоиться.
Сотовый, на который вереницей сыпались сообщения от подруг и Никиты, она игнорировала. Даже не открывала их. На звонки тоже не отвечала. Не хотелось сейчас ни с кем разговаривать.
Такое унижение нужно было пережить без свидетелей. К тому же казалось, если она начнёт с кем-нибудь говорить о том, что сейчас произошло на литературе, то точно расплачется. Она и так еле держалась. А предстать пусть даже перед подругами квашнёй в слезах, ноющей и жалеющей себя… нет уж. Никогда.
Она полезла в сумочку за платком, но наткнулась на бумажный комок. Развернула и выругнулась вслух. Это была злополучная страница из тетради Маринеску. Дина швырнула её со злости на землю. Но на безукоризненно чистой площадке этот несчастный комок белел так вызывающе, нарушая порядок, что она не выдержала, подобрала и сунула в боковой карман сумки. Потом в урну выбросит.
После обеда Дина вернулась в класс, ни на кого не глядя, села за свой стол и держалась так, будто никакой унизительной выволочки и в помине не было. Даже наоборот, она казалась ещё надменнее, чем обычно. Олеся Приходько, которая хотела сначала подойти, лишь посмотрела на неё и, стушевавшись, отошла.
— Ты где была? — зашептала Лиза, подсев поближе.
— Как ты? — обеспокоенно спросил Никита.
— Прекрасно, — невозмутимо ответила Дина.
Он хотел ещё что-то спросить, но в класс вошёл Валентин Владимирович, и все расселись по местам.
История всегда ей нравилась, но сегодня Дина едва высидела урок. Боковым зрением видела, как на неё поглядывал Маринеску, только теперь его взгляды не волновали, как утром, а вызывали глухую злость. На эту Катю она и вовсе смотреть не могла. Безумно хотелось высказать ей всё, что кипело внутри. Выразить брезгливость тихушной доносчице. Но ещё там, на скамье в липовой аллее, она решила, что не будет ничего ей делать. И высказывать ничего не будет. По крайней мере сейчас. Потому что спокойно сказать не сможет, а скандалить не хотелось. Это некрасиво, недостойно. Орущие девки, считала Дина, это всегда фу какое зрелище. Поэтому и сидела всю историю как изваяние, подавляя бурю в душе́. К счастью, историк её не вызывал и вообще не трогал. Хотя мог бы, он тот ещё провокатор.
Однако когда урок закончился, Валентин Владимирович попросил её задержаться. Дина сразу поняла — из-за Лаврентьевны.
Как только аудитория опустела, куратор подошёл к ней и присел в своей фривольной манере на соседний стол полубоком. Несколько секунд смотрел на неё, хмурясь и покачивая при этом ногой в модном ботинке. Дина взгляд его выдержала с ледяной невозмутимостью.
— Это правда? — наконец заговорил куратор. — Ты вырвала страницу у Эрика?
— Да.
— И зачем?
— Просто так.
— Ну это же ерунда какая-то… — хмыкнул он. — Насолить ему хотела?
— Да, — процедила Дина, — насолить ему хотела.
Валентин Владимирович тяжело вздохнул.
— Эх, Дина, Дина. Ну, ты понимаешь, что только себе хуже сделала?
Дина молчала.
— Нина Лаврентьевна уже доложила директору. Так что идём сдаваться. За что ты, кстати, так на парня взъелась? Или это у тебя такой странный способ привлечь его внимание?
Дина хмуро взглянула на весельчака-куратора, но ничего не ответила. Ему только слово скажи — он ещё больше затроллит.
Отчасти Дине повезло — у Нонны Александровны возникли срочные дела. И времени на полноценную отповедь у неё не было. Поэтому она буквально на ходу, пока застёгивала жакет и складывала в кожаную папку какие-то бумаги, бросила пару фраз о том, какой глупый и непорядочный поступок совершила Дина.
Затем директриса остановилась прямо перед ней, пронзила насквозь своими глазами-буравчиками и холодно произнесла:
— Сегодня же, прямо сейчас, извинишься перед Маринеску. Валентин Владимирович, проследите. Каждую субботу в течение месяца помогаешь в библиотеке по два часа. И никаких поездок в город до октября.
Директриса уже собиралась выйти, но тут повернулась и, выставив указательный палец, добавила:
— Да, и вот что. Ты же в вашем классе староста, насколько мне известно? Думаю, тот, кто способен на такие мелкие пакости, не достоин быть старостой. Валентин Владимирович, выберите кого-то другого. Скажем, Олега Руденко.