Он взгромоздился на подоконник, хоть физрук, да и вообще преподаватели за это ругались.
Наконец дверь раздевалки открылась. Вышел один из пацанов и пошагал прочь, оставив дверь распахнутой. Однако остальные ещё копошились. Так и подмывало их поторопить. Сколько уже можно?
Эрик соскользнул с подоконника, подошёл к порогу.
— Видали, пацаны, — раздался чей-то голос, — Ковалевская какая стала? Сегодня на лестнице с ней столкнулся, чуть чашку на пол не уронил.
Эрик тотчас напрягся.
— А что с ней? Так-то зачётная тёлочка была. Я бы ей вдул.
— Да какой вдул? Там на неё посмотришь и вдувать расхочется. Страшная она такая стала, капец. Тощая, серая какая-то, жесть просто. Говорю, страхолюдина она теперь.
Эрик, не помня себя, ворвался в раздевалку. Одного, того, что стоял ближе, сбил тяжёлым ударом с ног. Второго ухватил за грудки и что есть силы впечатал в стену.
Пацан открыл было рот, чтобы возмутиться, но тотчас узнал его. Перепугался, заюлил, залепетал:
— Да я ничего такого не хотел сказать, я выразился неправильно…
Резкий тычок под дых заставил его замолкнуть. Ещё один удар пришёлся точно в переносицу. Из носа хлынула кровь, но на этом Эрик вряд ли остановился бы, но тут в раздевалку заглянул физрук и оттащил его от девятиклассника.
— Козлов, Базаров, чего здесь телитесь? Физкультура у вас полчаса как закончилась. Давно пора было уже убраться отсюда, — рычал он. — Брысь! А ты, Маринеску, с цепи сорвался, что ли? Идём-ка к директору. Мне ещё мордобоя тут не хватало. Ты в курсе, что у нас драки строго запрещены? В курсе? Так какого чёрта? Ничего, вот сейчас будешь перед Нонной объясняться.
Директриса приняла их не сразу, у неё был какой-то важный и продолжительный звонок. Четверть часа они ждали в приёмной, пока она не освободилась. Всё это время Дмитрий Константинович испепелял его взглядом. И если бы не чопорная секретарша, которая велела соблюдать тишину, наверняка и обругал бы.
Вообще-то физрук казался ему нормальным мужиком, не дурным, не злобным. Прежде они вполне себе ладили. Тут он просто, видать, вышел из себя. За драки ведь и правда здесь наказывали жёстко, причём и учеников, и учителей, кто подобное допустил.
Директриса пригласила их обоих, но, выслушав косноязыкое объяснение физрука, отпустила его и задержала только Эрика.
Физрук, который при Нонне Александровне сам на себя не походил — становился тошнотворно любезным и даже заискивающим, не скрывая облегчения, выскочил из её кабинета.
Эрик ждал отповеди. Но она лишь смерила его ледяным взглядом, потом положила перед ним чистый лист.
— Пиши объяснительную.
— Что писать?
— По какой причине и при каких обстоятельствах ты избил Базарова и Козлова, — бесстрастно ответила она.
Вот это самое противное в таких делах — когда начинают допытываться: как, почему, зачем… Ну не писать же, что они оскорбили Дину. Тупо это. А что писать — Эрик не знал.
Отповедь от неё он всё же выслушал. И наказание получил, но этого и следовало ожидать.
— Сегодня ты убираешь спортзал. И не абы как, а чтобы всё там блестело. Я потом спрошу у Дмитрия Константиновича. Раз не знаешь, куда девать энергию, будешь трудиться на общее благо. Ступай.
После приёмной Эрик вновь отправился в спортзал, что поделать…
Физрук встретил его уже спокойно. Больше не злился и не психовал. Видимо, до этого боялся санкций от директрисы, вот и срывался, а теперь, когда пронесло, расслабился. Даже хохотнул довольный:
— Легко ты отделался, Маринеску. Счастливчик. За драки Нонна… в смысле, Нонна Александровна, обычно сразу вышвыривает из школы. Хотя Базаров этот… сам еле держусь, чтоб не взгреть его. Паршивец он, конечно.
Эрик на его откровения промолчал. Тогда физрук определил ему фронт работ, а сам удалился в тренерскую. Вскоре оттуда донеслась музыка:
«Все косы твои, все бантики, все прядь золотых волос
На блузке витые кантики, да милый курносый нос…»
Шансон Эрик не любил, но работалось под песни всё же не так тоскливо. Он уже убрал мячи, скалки и отволок маты в угол, когда физрук вышел из тренерской.
— Ты, короче, работай, — велел он, — а я пойду в столовую схожу. Музыку тебе оставить?
— Пусть играет, — хмуро ответил Эрик.
— Ладно. Нам песня строить и жить помогает, да? — хмыкнул физрук и вышел из спортзала.
Эрик принялся сдвигать снаряды к стене. А потом вдруг в груди знакомо ёкнуло. Он ещё не понял, почему, просто почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся, и дыхание перехватило. В дверях стояла Дина и смотрела на него…
64
Несколько секунд они просто смотрели друг на друга неотрывно. Потом Эрик направился к ней. Двигался он неспешно, как будто даже лениво, заложив руки в карманы. А на самом деле ему хотелось рвануть бегом — с трудом себя сдерживал.
Дина тоже шагнула в спортзал, затворила за собой двери и привалилась спиной к откосу. Пока он приближался, она не сводила с него серьёзного взгляда, а в лице её проступило заметное напряжение. Словно она не знала, как себя вести, что говорить, а, может быть, даже немного боялась его реакции. И от этого у Эрика сердце кровью обливалось. Да она ещё и выглядела такой худенькой и хрупкой. На бледном лице — одни глаза. И всё равно она прекраснее всех, думал он с нежностью.
Подойдя к Дине, он облизнул пересохшие губы и тихо сказал:
— Привет.
Безудержно хотелось обнять её, и если б не эта напряжённость в ней — так бы и сделал.
— Привет, — ответила она одними губами.
— Я тебя потерял, — выдавил он улыбку.
— Я не слышала звонка. Потом только увидела пропущенный и твои сообщения. Хотела сначала перезвонить, но решила, что лучше так… увидеться.
— Да, так, конечно, лучше, — согласился Эрик, с жадностью вглядываясь в её лицо. Господи, как же давно он её не видел! Как же страшно соскучился!
Его так и переполняло от нахлынувших чувств. И столько всего вертелось на уме, столько всего сказать хотелось, но разговор почему-то не клеился. Правда, это его не напрягало — сейчас ему достаточно было и того, что он мог вдоволь смотреть на любимые черты.
— Эрик, ты ещё сердишься на меня?
— Я? Нет, конечно, нет.
— Ты простил меня? — допытывалась Дина, глядя на него всё с той же серьёзностью. — Скажи, простил?
— Дин, это я у тебя должен просить прощения. Я знаю, как тяжело тебе было. И всё из-за меня…
Еле уловимое облегчение промелькнуло в её глазах, но всё равно с минуту она ещё пристально смотрела на него, не говоря ни слова, словно пыталась что-то понять. А, может, просто, как и он, не могла выразить словами то, что сейчас чувствовала. Но наконец выдохнула и тихо-тихо произнесла:
— Я так по тебе скучала…
И Эрик порывисто шагнул к ней, притянул к себе, обнял. Целуя в макушку, шепотом повторял её имя: «Дина… моя Дина…».
Потом показалось ему, что она плачет. Заглянул в лицо и правда — Дина зажмурилась, но на ресницах дрожали слезинки.
— Ну что ты? Что ты? Не плачь.
— Я не плачу, — всхлипнув, она качнула головой. — Просто… мне так было плохо. Я думала, умру. Не оставляй меня больше.
— Не оставлю. И… прости меня. Не плачь только. Слышишь, всё будет хорошо. Я никогда тебя не оставлю… если только ты сама этого не захочешь.
— Не захочу! Я хочу, чтобы ты был рядом… всегда… я же…
Дина не договорила.
— Я буду, буду рядом, — обещал он, целуя влажные и солёные от слёз щеки. — Я люблю тебя. Очень сильно люблю…
И даже не вспомнил, как сам себе недавно обещал совсем другое. Но теперь то казалось уже неважным. Да вообще всё казалось неважным кроме того, что происходило между ними в эту минуту.
Прижимая Дину к груди, Эрик думал: вот оно — счастье. И ничего другого ему больше не надо. Осушил поцелуями её лицо и наконец приник к губам. Хотел быть нежным, но лишь только Дина ответила на поцелуй, как его накрыло. И он впился с такой жадностью, словно в первый и в последний раз целовал её.
Тут дверь открылась, и в спортзал заглянула Олеся Приходько. Дина непроизвольно отпрянула. Может, ей и стало неловко, но Приходько смутилась в разы сильнее.
— А моего отца здесь нет? — сконфуженно спросила она, стараясь не глядеть ни на Дину, ни на Эрика.
— Он в столовой, — ответил Эрик, тяжело дыша.
Приходько скрылась, Эрик вновь обнял Дину, но момент был подпорчен.
— За что тебя Чума наказала? — спросила Дина, прислонив лицо к его груди.
— За драку.
— Кого побил? За что?
— Да так, придурка одного. За длинный язык.
— Я не люблю, когда дерутся, — Дина сказала это просто, как факт, без всякого укора или осуждения.
— Учту, — прошептал Эрик.
Под песню Михаила Круга «Мадам, вам мало в Париже пространства…» они слегка покачивались, словно в медленном полутанце, наслаждаясь близостью друг друга. Такой долгожданной и упоительной. И только последние аккорды стихли, как воздух завибрировал от энергичного бита вперемешку с каким-то пошловатым подвыванием. А следом гнусавый голос даже не запел, а громко зачастил речитативом: «Я роняю Запад, у-у, я роняю Запад, это правда, я *** жену Обамы…», окончательно разрушая романтический флёр.
Дина аж глаза округлила.
— Это вот такую похабщину ты слушаешь?
— Да ну прям! Это физрук прётся. Сам не знал, что он такой меломан, — усмехнулся Эрик.
— Фу, — сморщилась она от новой очереди матерного рэпа. — Фу-фу-фу! Выключи это, а? Не могу даже слушать.
Эрик сначала выглянул в коридор, убедился, что физрука нет на горизонте, затем сунулся в тренерскую.
Здесь оказалось довольно уютно. У одной стены — большой диван, прикрытый пледом. Над диваном — грамоты и фотографии в рамочках. У другой стены — стеллаж во всю ширину и до самого потолка. На полках, конечно, множество кубков и всякая мелочь. Треть помещения занимал массивный письменный стол, придвинутый к окну, на столе — раскрытый ноутбук.
Эрик тронул тачпад, оживил экран. Оказалось, Дмитрий Константинович слушал музыку из плейлиста своего аккаунта в Контакте. Эрик хотел просто переключить на следующую композицию, но там и дальше был сплошной рэпчик.