Глядим с завистью на стариков, танцующих кадриль под баян, — они сохранили свою общину, им тепло вместе. Нам туда, к ним, не попасть: у нас другое сознание — никакое. Кстати, танцуют они в Черняевском лесу; характерное место языческих камланий — лес. Храни их Господь.
В 1979 году повысили цены в ресторанах в вечернее время — на треть.
Курили: сигареты «Стюардесса», «Родопи», «ТУ», «Опал», «Интер» — это «хорошие», с фильтром, 35 коп. «Дымок», «Астру» («Астму»), «Приму» — «чтоб продирало», 14 коп. «Беломор» — папиросы для настоящих мужиков! Для престижу — болгарские в твердой пачке «ВТ». Зубы чистили — болгарскими опять же пастами «Mary» и «Pomorin». Латинские буквы на тюбиках льстили обывателю, он уже не верил лозунгу «Советское — значит, отличное!». Советский «Знак качества» дураки и жулики лепили куда попало.
Пили: водку «Русскую», 4-12. «Боровинку» (не помню почем). Шампанское было разных сортов — от «брют» до «сладкого», все 4-67. Новинка: водки «Сибирская» и «Пшеничная» — с винтовой крышкой вместо «бескозырки», — теперь допивать бутылку стало не обязательно, но что-то я не помню, чтобы этим удобством кто-то пользовался. «Старка» еще была. Бренди «Слънчев бряг». Ром как-то завезли в Пермь — «Гавана Клаб». Пиво, блин, пильзенское в алюминиевых бочках. Хорошее пиво, быстро выпили. С ромом вперемешку.
На слуху слово «пивбар»: «Жигули» — в Балатово и «Подкамник» — в подвале ресторана «Кама». Поначалу там культурно было. Подавали копченые ребрышки, пиво в кувшинах почти не разбавленное. Мебель в «Подкамнике» была ужасно неудобная, вылезть из-за стола — проблема, после трех кувшинов — вообще нерешаемая. Голубого официанта в «Жигулях» помню, язычок всем показывал, балерун.
В 1979 году моду вошли «дипломаты» — дюралевые «мыльницы», облитые черной «шагренью». Дубленки стали самой престижной верхней одеждой: 600 —1000 руб., если достанешь. У «масс» своя мода — зимняя куртка «аляска» с болоньевым верхом, мужские туфли на высоком скошенном каблуке, у девушек — духи «Быть может». За Пикулем гонялись. За пленками с Высоцким.
Высоцкий был последним национальным героем. Фронтовики, зеки, алкаши, менты, спортсмены, жлобы, романтики, диссиденты и партийные бонзы — всех охватил Высоцкий свой харизмой и повел «по-над пропастью». Никому с тех пор так не верили так, как ему. Даже Кашпировскому.
Тот же Высоцкий был замечен мной в потрясающей пропартийной халтуре. В радиоспектакле «Сухэ-Батор» он сотрясал воздух бездарными лозунгами главной роли. И не сгорел со стыда, ничего. И я, услышав, не расстроился. Привык уже. Все так жили тогда — в двух измерениях, и я так жил. Это было нисколько не обременительно, даже придавало будням пикантность — до поры…
1980. Диковатые жители закрытого города
В 1980 году ко мне в гости приехал эстонец Юло Мустамяэ. Я водил его по разным компаниям и наслаждался эффектом — мужики, услыхав иностранное имя и акцент, терялись и разговаривали с моим эстонцем, как с глухим; девчонки таяли и вообще лишались речи.
Обожали иностранцев. За их отсутствием обожали пермских немцев — но только если у них были «шмотки» и акцент, обрусевшие немцы в пиджаках от «Пермодежды» никого не интересовали. Однако, и те, которые с акцентом, и те, которые без, при первой возможности уезжали на родину предков подальше от советского обожания. Уезжали семьями, оставляя друзей и плоды трудов своих, уезжали навсегда. В 80-м пермских немцев отпускали неохотно, а встречали в ФРГ радушно. В 93-м все стало наоборот.
Вообще, любой западный акцент имел над нами магическую власть. Ну кто бы стал слушать певца Тыниса Мяги, не будь у него западного акцента?
Сэгоднья никуда от спорта не уйти,
От спорта нэт спасэ-эния!
Это где-то там, в Москве, был большой праздник с иностранцами — Олимпиада-80. Вся страна ее обслуживала, голодная, разутая страна. Обслужила, а потом села к телевизорам и посмотрела на свое величие, и утешилась. Отдельные злопыхатели рассказывали анекдоты про Мишку Талисмана, который на воздушных шариках в Израиль улетел.
Больная точка в нашем мозгу: Израиль. Истерия в прессе по поводу выезда евреев из Советского Союза подняла муть со дна, с близкого донышка обывательского сознания: Родина-мать их вскормила-де, вспоила, а они кинули ее, обокрали, смылись, не расплатившись за образование, и т. д. — предатели, короче, старая песня на новый, советский, лад. Погромов не было, но вот в троллейбусе к еврею приставал подвыпивший мужик, сам видел. Глупо приставал, бесцельно, бредил тупой ненавистью вообще. И все молчали, попутчики.
Мнили себя великим народом. Дряхлого косноязыного правителя считали обидным недоразумением, какой-то необъяснимой досадной случайностью. Объяснение: «Каждый народ заслуживает своего правителя» — нас не устраивало. Мы, по нашему представлению, заслуживали лучшего. По пьянке способны были признать свою избыточную терпеливость, ну ладно — малодушие, — но только не кретинизм. Дойти до сути никак не получалось — участники дискуссии к утру отрубались и падали прямо тут же на кухонный пол. Нам до зарезу нужно было «зеркало» — чтобы увидеть себя со стороны. А «зеркала» не было, вокруг была тухлая, прокуренная вата. Был «Сталкер»: две серии бурьяна, мусора и страха — сеансами в «Комсомольце». Хороший фильм, кстати, три раза смотрел. «Только этого — мало»…
В 80-м умер Джо Дассэн, мсье Комфорт, — шансонье с необычайно уютным голосом и огромной популярностью в Советском Союзе.
«Ты слышал — Высоцкий умер!» — Что?! — шок. Это была уже ощутимая потеря. Потеря воздуха, будто остановилась вентиляция: значит, скоро и мы сдохнем. А эти паразиты ему Государственную премию присудили — посмертно. Смешно, Высоцкий был «наш», никак не «государственный». А вот интересно, отказался бы он от госпремии, будь он жив?
Застрелили Джона Леннона. Мой знакомый хиппи заплакал: «Ну, это уже вилы». Из отдушин одна Пугачева осталась. Анекдот-80: в ХХI веке выпустили словарь — там на букву «Б»: Бред… Бредень… Брежнев — политический деятель эпохи Аллы Пугачевой.
Бешеная популярность была у Пугачевой. Потому что сама она была… Ну скажем так — независимая женщина среди рабов. В этом все дело, вокал-то у нее — довольно средний. Но — независимая! Она первая заявила о своей личной жизни как о высшей ценности. И первая дала по носу ее блюстителям: не ваше дело.
А как стану я немилой —
Удалюсь я прочь
И, скатившись по перилам,
Упаду я в ночь.
Неслыханная дерзость. Рабы, кстати, очень быстро выучились дерзить. Как слабину хозяина почуяли — давай дерзить, носы друг другу квасить. А сегодня новая дерзость нужна — другого человека за ценность признать.
В 1980 году пермский клуб самодеятельной песни провел свой первый фестиваль — во ВКИУ. С тех пор КСП вот уже двадцать лет подряд проводит фестивали, — нашли деньги или не нашли — в лесу у костра всё равно споют про «солнышко лесное».
В 1980 году вышел на экраны первый отчественный боевик а’ля Гонконг «Пираты ХХ века». В Пермь прилетел исполнитель главной роли Еременко-младший собственной персоной, выступал перед зрителями в кинотеатре «Россия» в грязных резиновых сапогах и с выражением крайнего высокомерия на красивом лице. В фильме впервые показывали карате. Карате, короче, — это типа бокса, только бить надо ребром ладони или ногой. Недавно рассекретили древнее искусство. Тысячи юношей крутили в воздухе ладошками и ломали себе кисти на кирпичах. Отменялась мышечная сила, — это устраивало девушек, они тоже крутили и пинались, зачастую превосходя юношей агрессивностью.
Кстати, о девушках, — анекдот в тему. Американский турист соблазнил комсомолку. На прощанье дает ей доллар — та не берет. Сидит, плачет. Он ей — 10 долларов, она не берет. Плачет, не уходит. Американец забеспокоился: «Ну может, купить тебе чего-нибудь? Обувь? Еду?» — «Ничего не надо, мистер, — говорит девушка. — Только уберите, пожалуйста, ваши «Першинги» из Восточной Европы».
1981. Как мы чокались
Открываю глаза — все те же лица. И еще какой-то человек поет под гитару: «Я уплываю, и время несет меня с края на край…». Ты сказала, что человек этот верит в переселение душ и что нам с ним надо идти за пивом. Я пошел, заинтригованный обоими обстоятельствами. Про «переселение душ» я в тот день так ничего и не узнал. И пиво мы не купили — его нигде не было. НИГДЕ.
Прихожу на работу — там везде рыба разбросана. Тюлька пряного посола, судя по запаху. Крошки черствые на столе, фильтры обкуренные, магнитофонная пленка по полу серпантином — ага, это мы вчера «Чингисхана» отплясывали. Начинаешь вспоминать.
В другой раз, тоже с бодуна, прихожу на работу, глядь в окно — под окном труп лежит. Ну, думаю, — мой. Протер шары — девчонка. Голая. И менты в траве шарятся. И что обидно, ничего вспомнить не можешь. Слава богу, обошлось. Пошли с другом «лечиться» — пива не нашли, пришлось водку купить. И все по новой.
Стихи скандировали: «Хорошо быть молодым!..». Влезали в окна к любимым женщинам. И просто к женщинам. И просто в окна, а также на телефонные будки и квасные бочки, изображая памятники самим себе. На церковный двор через забор проникали — службу посмотреть. Во лузях, вздымая кубки, декламировали Пушкина: «Пора! Пора! рога трубят; псари в охотничьих уборах чем свет уж на конях сидят…». И горланили, перемежая тостами, песни Дольского, Визбора и нашей Ларисы Пермяковой — в тоске неизбывной:
Бреду, бродяжка, как в бреду,
Как будто книгу на ходу
Знакомую читаю.
Девушки красились самодельной тушью. Крошили в железную баночку черный карандаш «Живопись», строгали туда же мыло и плавили все это на газе при помешивании смеси и рассудка. Когда жижа застывала, резали ее на дольки и укладывали в «фирменную» коробочку — на ресницы наносили обычным порядком. Ресницы делались черные-черные, длинные-длинные, — и все это для нас…