ток обеспечить сестре Кларетты - Мириам карьеру киноактрисы. Однако другие примеры его покровительства, более неудачные, прощались не так легко. Достаточно вспомнить его выбор на важный пост секретаря фашистской партии некоего Альдо Видуссони, молодого человека 26 лет, друга Петаччи. Кандидатуру единодушно отклонили. Полуофициальное объяснение, что Видуссони предложен на этот пост, чтобы проверить пользуется ли он авторитетом среди партийной молодежи, никого не удовлетворило. Чиано возмутился, узнав об этом выборе, ибо Витторио Муссолини описал Видуссони как человека "невежественного, злобного, абсолютно ничтожного". Но заявил он об этом, конечно, не дуче.
Ряд руководящих деятелей фашистского движения посоветовали Чиано, как ближайшему советнику Муссолини и его зятю, информировать дуче о том, что члены партии настроены резко против этого назначения, а в стране поднимается и ширится волна раздражения против Петаччи. Но Чиано не осмелился этого сделать. Никто даже не пытался сказать дуче и о слухах, ходивших по Риму, касающихся некого архитектора Патера, оказывавшего серьезное влияние на донну Рашель, которое, по словам её дочери Эдды, отражалось на многих сторонах жизни её матери. "Дело заключается в том, писал Боттаи, - что никто и не осмеливается разговаривать с Муссолини, о чем-либо подобном". Когда один из приятелей сказал Чиано, что дуче уже не в состоянии скрывать сильные боли и необходимо принять какие-то меры, Чиано ответил: "Да?.. А у кого хватит мужества пойти и поговорить с ним о личных делах?"
Когда министерство внутренних дел подготовило доклад о нестабильном внутреннем положении в Италии и росте антифашистских настроений, Буффарини-Гвиди отважился скрыть это сообщение от дуче. Рафаэле Рикарди, министр торговли, разгневанный нелегальными операциями Петаччи с золотом, все-таки отважился доложить об этом Муссолини об этом. Дуче возмутился этим фактом и даже, как подумал Рикарди, "признал собственную вину". Однако Чиано не думал, что будущее этого министра сложится удачно после такого визита. "Говоря с Муссолини, не следует верить, что ты опередил его на два шага", - проницательно подчеркивал он. Буффарини-Гвиди согласился с этими словами и сказал, что главным в реакции дуче на слова Рикарди было вовсе не возмущение и уж тем более не самоуничижение, а злоба за эту, введшую его из терпения сцену. Граф Кавальеро не пошел по пути Рикардо. По опыту он знал, что общаться с дуче будет много легче, если скрыть информацию, которая ему не нравится. Когда, например, его попросили предоставить список военного снаряжения, производимого в Италии, он позволил себе значительно преувеличить количество противотанковых ружей и т.п. Хотя Муссолини с удовольствием принимал хорошие новости, не стремясь подвергать их особым проверкам, в этом случае он все-таки усомнился в данных, которые привел Кавальеро. Но граф отвертелся, сославшись на то, что они представляют теоретические возможности производства, но не реальные его размеры, и изменил цифры в своем черновике.
Искажение или утаивание от дуче информации, конечно, не последнее изобретение руководства фашистской партии. Вообще, в Италии многие верили, что в течение долгих лет высшее руководство страны утаивало от дуче истинное положение дел. В прошлом эта вера часто срабатывала на Муссолини. Когда кого-либо из местных фашистских функционеров уличали в коррупции, жестокостях и т.п., или когда очередной фашистский декрет уже не казался людям слишком удачным, то они говорили друг другу: "Если бы об этом знал дуче!" Поскольку Муссолини считался все ещё Богом, он не отвечал за ошибки своих земных последователей. Однако теперь подобное понимание высказывалось все реже. К концу 1942 года многие итальянцы стали считать, что именно дуче - одна из главных причин всех мучительных несправедливостей, поражений, бедствий последнего времени. А созданная Муссолини система неспособна преодолеть то критическое положение, в котором она оказалась благодаря своему создателю.
ЗАГОВОРЩИКИ И ЖЕНЩИНЫ
По мере роста неудач на фронтах военных действий в Италии стали множиться заговоры против Муссолини. В них оказались втянуты сам король и некоторые министры. Готовился заговор, направленный на свержение дуче.
Наиболее влиятельными и заметными фигурами среди заговорщиков стали министр образования Джузеппе Боттаи и министр юстиции граф Дино Гранди. Как и маршал Бадольо, Дино Гранди был честолюбив и проницателен. Один из его недоброжелателей Гвидо Буффарини-Гвиди, помощник министра внутренних дел полагал, что если он сообщит дуче о заговорщиках, то это обеспечит себе расположение Муссолини. И Гвидо нашел способ преподнести эту новость дуче в характерной для него иезуитской манере. Чиано отметил, что даже Кларетта Петаччи зависела от Гвидо, поскольку именно он отвечал за пропуск посетителей к дуче. Позаботился помощник министра и о том, чтобы снискать милость донны Ракель, хотя впоследствии она возненавидела его. Но в то время ей пришлось сложить оружие перед его расчетливой лестью и угодливым вниманием. Третьей женщиной, дружбу с которой Буффарини-Гвиди всячески оберегал, была Анджела Курти, одна из бывших любовниц дуче, продолжавшая пользоваться его особым доверием. Демонстрируя заботу о безопасности дуче, Гвидо посоветовал Анджеле Курти написать ему письмо и предупредить о заговорах, которые плели вокруг дуче Гранди и Боттаи.
Муссолини не очень встревожился. Через несколько дней после получения письма от Анджелы Курти, он решил произвести очередную "смену караула", благо частые кадровые перестановки стали теперь обычным делом. Едва ли не все высшие чины администрации поменяли свои посты, но против те министры, о которых предупреждал Буффарини, не подверглись репрессиям. Ни один из них даже не был выслан из Рима. Правда, графа Гранди сместили с поста министра юстиции, однако позволили ему сохранить за собой пост председателя Палаты депутатов. Джузеппе Боттаи ушел с поста министра образования, однако за ним осталось место в Великом фашистском совете. Графа Чиано убрал с поста министра иностранных дел лично самим дуче. Был освобожден и его заместитель Джузеппе Бастианини, который до войны пробыл несколько месяцев послом в Лондоне. Однако Чиано разрешили выбрать себе новое место назначения по собственному желанию и он стал послом при Святом престоле.
Прошла зима 1943 года, наступила весна. Заговоры - антироялистские, антифашистские, антигерманские - множились и разрастались.
Муссолини же продолжал игнорировать все доходившие до него сообщения подобного рода. Ракель говорила ему о получаемых ею предостережениях, но он уговаривал её не паниковать; то же самое делала его сестра Эдвига, но он и её просил не драматизировать ситуацию. В апреле испуганная Анджела Курти пришла сказать Муссолини, что король частенько принимает не только диссидентствующих генералов, но и политиков антифашистов, однако Муссолини, будучи уверен, что двор глух к мнению либеральной общественности, ответил, что он полностью доверяет королю и уверен в его лояльном отношении.
В годовщину взятия Аддис-Абебы Муссолини вышел на балкон Палаццо Венеция, чтобы выступить перед народом, собравшимся внизу на площади. "Я чувствую, что ваши голоса наполнены непоколебимой верой, - кричал он с юношеским вдохновением. - Не бойтесь и боритесь за победу. Все ваши жертвы будут вознаграждены. Это так же верно, как то, что Бог справедлив, и Италия бессмертна".
Вдохновленный криками толпы, он вернулся обратно в комнату, двери которой закрылись за ним. Тогда казалось невероятным, что это было его последнее публичное выступление в Риме. Двери эт теперь уже никогда не откроются перед ним.
Через два дня энтузиазм дуче угас. В течение нескольких дней все силы Тройственного союза, дислоцированные в Африке, оказались пленены и угроза высадки на противоположном побережье Средиземного моря стала реальностью. Гитлер считал, что она будет проведена в Сардинии, по мнению Муссолини - на Сицилии. На совещании генералитета на вилле Торлониа он заявил, что высадке необходимо противопоставить сильное сопротивление, ибо ни о политическом урегулировании, ни о сепаратном мире речи идти не может. 10 июля после ожесточенной бомбардировки наступление началось. Несколько дней войска союзников шли по равнинам Катаньи, и всю эту неделю Муссолини то пребывал в состоянии напускного спокойствия, то преисполнялся нескрываемой злобой по отношению к отступавшим итальянским войскам.
Король, настроение и поведение которого менялись столь часто, что заговорщики уже начали сомневаться, займет ли он когда-нибудь хоть какую-то определенную позицию, наконец решил, что откладывать больше нельзя. Независимо от фашистов, с которыми по-прежнему поддерживались необходимые контакты, он, по совету генерала Кастельяно и герцога д'Аквароне, решил арестовать Муссолини в понедельник или в четверг, когда тот придет в Квиринальский дворец или на виллу Савойя для обычной аудиенции.
СВЕРЖЕНИЕ ДУЧЕ
Отрешение от власти дуче и его арест все же состоялись, несмотря на предупреждения жены и любящих дуче женщин. Это произошло на заседании Высшего фашистского совета. Главным действующим лицом на на нем стал министр юстиции Дино Гранди. Он подготовил к заседанию Совета меморандум, одобрением которого и явилось бы фактическое отстранение дуче от дел.
Готовясь к заседанию, Гранди надел черную форменную рубашку, известную как "сахарка", - такую форму Муссолини приказал носить всем членам Совета, - положил в карман пистолет, а в портфель сунул несколько гранат. В половине пятого Дино вышел из квартиры и отправился в палаццо Венеция, где во внутреннем дворике встретил нескольких знакомых из фашистской милиции. Остальные милиционеры находились внутри помещения. "Вы прекрасно сделали, поговорив с ним, - со злостью промолвил Боттаи. - Это конец всем нам". Гранди подумал об этом же. Ему и вправду стало казаться, что живым он отсюда не уйдет.
Муссолини все ещё находился в своем кабинете. Он пообедал на вилле Торлониа, где "все было, как всегда" (так записала в дневнике Ракель). Казалось, сообщения о заговорах против него были дуче безразличны. За четыре дня до заседания Совета, когда служанка повязывала ему перед обедом салфетку, Ракель сообщила дуче, что ей передали список людей, которых Бастианини снабдил паспортами и, по её мнению, "давно пора предпринять что-то против Чиано, Гранди, Бадольо и компании". Но он снова не внял предостережениям, сказав, что его больше всего беспокоят американские т