По иронии судьбы именно эта, столь нежеланная для Генриха свадьба была описана наиболее подробно и хвалебно. Торжество началось рано утром 6 января, через три дня после прибытия будущих супругов в Гринвич. Пышные празднества и церемонии должны были обмануть даже самых проницательных гостей. Все должны были считать, что свадьба — настоящая радость для обеих сторон.
К девяти часам Генрих и Анна уже были мужем и женой. Прослушав мессу, оба разошлись по своим покоям, чтобы подготовиться к свадебному пиру. Генрих сразу же сменил свадебный костюм (очень красноречивая деталь, о которой наивно упомянул Холл), Анна же осталась в том же платье. Только затем она переоделась в неуклюжее платье, которое, по словам хрониста, «напоминало мужскую мантию с длинными рукавами, подбитую драгоценными соболями». Когда все пышные церемонии завершились, Анна и ее новый супруг удалились, чтобы «отдохнуть»[321].
Если на людях король исполнил свой долг достойно, то в личных покоях все вышло иначе. В записях касательно правления Генриха сохранился подробный рассказ о том, что произошло в брачную ночь. Невесту и жениха уложили в постель с традиционными церемониями. Оба казались счастливыми и возбужденными. Как только слуги вышли, Генрих начал гладить тело Анны, пытаясь «пробудить в себе страсть», но отвращение было слишком сильным. И дальше этого дело не пошло. Всю ночь молодожены целомудренно проспали в одной постели. На следующее утро Генрих покинул Анну и поспешил в собственную спальню, где известий уже с тревогой ожидал Кромвель. Министр робко спросил, как королю понравилась новая королева, на что Генрих ответил: «Ты знаешь, что она и прежде мне не нравилась, но теперь она не нравится мне еще больше!» Он продолжал: «В ней нет ничего красивого! И пахнет она отвратительно!»
Неприятнее всего Кромвелю было услышать рассказ Генриха об определенных «знаках», которые свидетельствовали о том, что Анна не была девственницей: «Я ощупал ее живот и груди, и, насколько я могу судить, она должна быть уже не девой». Эта мысль не позволила королю консумировать брачный союз: «Я утратил всякую смелость и желание продолжить свои попытки, — сказал он Кромвелю и снова добавил: — Я оставил ее такой же девой, какой и нашел ее»[322]. Нет никаких подтверждений тому, что Анна не была девственницей. Скорее всего, Генрих специально заявил так, чтобы иметь возможность аннулировать брак на основании прежней помолвки невесты. Намекнув на имеющийся у невесты сексуальный опыт, он вполне мог запустить этот процесс.
Но неспособность Генриха консумировать брак могла иметь и другое объяснение. Он был вдвое старше своей невесты, и в последние годы его любовный пыл заметно угас. Хотя он продолжал придворные любовные игры, но уже давно никто не говорил о его любовницах. Вполне возможно, что он стал импотентом. Короли гордятся своей сексуальной мощью еще больше, чем обычные мужчины. И это не простое тщеславие — это важно для продолжения династии. Хотя Генрих так страстно желал аннулировать этот брак, что был готов публично признаться в своей неспособности и претерпеть все унижения, он изо всех сил подчеркивал, что это связано исключительно с Анной, а не с его собственной физической слабостью. Своему врачу, доктору Баттсу, он говорил, что у него каждую ночь случаются две поллюции, и старался сделать так, чтобы эти слова стали достоянием общественности[323]. Но чем сильнее он протестовал, тем менее убедительно звучали его слова.
Рассказ Анны о брачной ночи показывает, что она была абсолютно невинна. Она поверила в то, что невинные ласки Генриха — это и есть консумация брака. Ей даже казалось, что она уже беременна. «Как же я могу быть девственна, если каждую ночь возлежу с королем? — спрашивала она у придворных дам. — Вечером он целует меня, берет за руку и говорит: „Покойной ночи, мое сердечко“, а поутру снова целует меня и с улыбкой произносит: „С добрым утром, милая“. Разве этого не достаточно?» Графиня Ратленд заметила: «Мадам, должно происходить еще кое-что, а то не видать нам принца Йоркского, которого так ждет все королевство»[324].
Побеседовав с дамами, Анна вскоре поняла, что в ее браке что-то идет не так, и решила исправить ситуацию. Для начала она спросила совета у Томаса Кромвеля, разумно решив, что он — самое заинтересованное в консумации ее брака лицо. Не самая приятная тема для человека, который более привык разбираться с юридическими и финансовыми делами, и Кромвель постарался уклониться от разговора. Он обратился к лорду-канцлеру Анны, графу Ратленду, чтобы тот посоветовал ей, как «разжечь страсть» в муже[325]. Кромвель поговорил и с женой Ратленда, которая служила в личных покоях Анны, чтобы та докладывала ему о сексуальной активности королевской четы.
В то же время Кромвель посоветовал помощнику хранителя королевского стула, Энтони Денни, нашептывать монарху слова ободрения и «при каждом случае хвалить [Анну] его королевскому величеству». Задача была незавидная, и бедолага Денни вскоре признал свое поражение. Генрих выбранил любопытного слугу, но признался: «Он обмолвился ему, как слуге, которому привык доверять секреты… что он никогда… не сможет преодолеть себя и познать ее плотски»[326].
Через несколько месяцев, когда законники Генриха пытались добиться аннулирования брака, король призвал Денни в качестве свидетеля его «неспособности и нежелания осуществить брак». Король был уверен, что его слуга «даст правдивые показания; ибо я никогда не испытывал любви к женщине, на которой женат; и если она имела девство, то я никак не лишил ее этого достоинства истинно плотским актом»[327]. То, что Денни мог знать наверняка, консумировал ли его царственный хозяин свой брак, вскрывает интимный характер отношений слуги и короля.
А пока Анна делала все, что было в ее силах, чтобы удовлетворить своего нового мужа. Современники писали, что она роскошно одевалась, выбирала лучшие ткани и самые красивые драгоценности. Чтобы скрыть свой «дурной запах», она требовала, чтобы придворные дамы душили ее одежду травами и специями — лавандой, мятой и мускатным орехом. Она всегда носила при себе коробочки с ароматическими шариками. Но все было тщетно. Хотя Генрих продолжал посещать ее спальню, между ними так ничего и не происходило. Они обменивались любезностями и целовались, желая друг другу доброй ночи.
Король старался проводить с новой женой как можно меньше времени, и Анна долгие часы проводила в одиночестве в своих личных покоях. Придворные вскоре поняли, почему король считает, что ей недостает изысканности, необходимой для супруги монарха. Воспитание благородных дам в Клевском герцогстве отличалось от английского. Английский посол отмечал, что, хотя Анна умеет читать и писать на родном языке, ни на каком другом говорить она не может. Она не умела петь и играть на музыкальных инструментах. Но Анна любила музыку, и во время ее пребывания при английском дворе ее развлекала группа музыкантов. Среди них было несколько членов еврейской семьи Бассано из Италии. Они были искусными музыкантами, и агенты Кромвеля наняли их в Венеции. Анна любила играть в карты или кости с придворными дамами и с удовольствием гуляла по прекрасным садам дворцов ее супруга.
А король искал утешения на стороне. Его взоры обратились на придворную даму королевы. По-видимому, он обратил внимание на Екатерину Говард, очаровательную юную племянницу герцога Норфолка, в ту же самую ночь, когда впервые увидел Анну Клевскую, — она была среди придворных дам королевы. Возраст ее нам точно неизвестен, но при дворе она должна была появиться в пятнадцать лет. Несмотря на юный возраст, Екатерина не была невинной. Ее воспитывала мачеха отца, вдовствующая герцогиня Норфолк, двор которой был печально известен своей распущенностью. По-видимому, первый сексуальный опыт Екатерина приобрела в двенадцать лет со своим учителем музыки. Затем начался роман с родичем, Фрэнсисом Дерэмом. То, что они занимались сексом, доказано фактически. Один свидетель рассказывал, что в общей спальне случались «возня и сопение» и что они вечно «сливались живот к животу, словно воробьи»[328]. Позже Екатерина призналась, что знала, как «слиться» с мужчиной, не зачав ребенка, так что она была весьма опытна для своего возраста[329].
В тюдоровские времена методы контрацепции находились в зачаточном состоянии. Среди самых очевидных (и надежных) было прерывание полового акта. Были и более причудливые — например, закрепление пластыря с болиголовом на яичках мужчины или яички петуха, спрятанные под кроватью. Примитивным барьером служила губка, замоченная в отваре трав или уксусе. Некоторые женщины прибегали к более решительным мерам — запечатывали матку воском. Первые презервативы из льна, овечьей кожи или кишок животных появились в XVI веке и получили название «перчатки Венеры».
Хотя вдовствующая герцогиня давала Екатерине Говард полную свободу, но, узнав о ее сексуальных отношениях с Фрэнсисом Дерэмом, она решила действовать. С помощью пасынка она нашла Екатерине место при дворе новой королевы, рассчитывая таким образом спасти ее репутацию.
Очаровательная и живая Екатерина являла собой разительный контраст с новой супругой короля. Ее амбициозный дядя Норфолк быстро понял, что это ему сулит, и начал организовывать ее встречи с Генрихом. В апреле 1540 года король подарил Екатерине земли и «23 отреза узорчатого сарсенета [мягкой шелковой ткани]». Это не ускользнуло от одного внимательного придворного, который заметил, что Генрих «слишком близко подобрался к другой даме»[330]