Вскоре Мелвиллу надоели все эти уловки и он стал просить разрешения вернуться в Шотландию. Обиженная Елизавета упрекнула его в том, что «ее общество наскучило ему скорее, чем ей [его]», и уговорила остаться еще на два дня, чтобы он мог увидеть, как она будет танцевать на празднике. Когда торжество закончилось, она поинтересовалась, кто танцует лучше — она или шотландская королева. Сэр Джеймс был вынужден признать, что Мария и в этом отношении уступает Елизавете. Удовлетворенная королева отпустила посланника, дав ему обещание встретиться с кузиной Марией сразу же, как только будет найдено удобное место. Мелвилл остроумно парировал, что готов «тайно переправить ее в Шотландию, одетой пажом». Елизавете эта идея понравилась, но она со вздохом ответила: «Ах, если бы я могла это сделать»[542].
В следующем году Мария перестала притворяться, что рассматривает кандидатуру Дадли в качестве жениха, и вышла замуж за своего кузена, Генри Стюарта, лорда Дарнли. Вскоре она забеременела и, не тратя времени даром, сразу же сообщила о своей плодовитости английской кузине. В апреле 1566 года она отправила Елизавете письмо, в котором извинялась за свой плохой почерк, связав это с тем, что она находится «на своем седьмом месяце»[543]. В действительности почерк Марии всегда был довольно неаккуратным, так что сомнительное оправдание было использовано исключительно с целью вызвать ревность у английской королевы.
Какова же была гордость Марии, когда она родила мальчика — наследника престола. Она исполнила свой долг женщины и королевы. В глазах многих своих современников Елизавета проиграла на обоих фронтах. «Королева Шотландии стала матерью прекрасного сына, а я — бесплодная смоковница», — так, по слухам, сказала Елизавета, получив известия из Шотландии. Этот рассказ Мелвилла противоречит другим источникам. Посланник Филиппа II сообщал, что «королева, кажется, очень рада рождению младенца»[544].
Но Елизавета не могла испытывать никаких иных чувств, кроме глубокой обиды, — и личной, и политической. Ведь сына родила ее главная соперница. К этому времени Елизавете исполнилось тридцать три года, и перспективы брака и рождения наследника у нее были весьма туманными. Елизавета страшно ревновала к более молодой и красивой кузине, которая была замужем уже второй раз и подтвердила свою плодовитость, забеременев практически сразу же после свадьбы. Мария подчинилась своим желаниям и была вознаграждена за это. Елизавета же пожертвовала своей любовью к Роберту Дадли в интересах короны, и единственной наградой за это стала растущая враждебность по отношению к ней и внутри королевства и извне. К тому же ей приходилось постоянно учитывать возможность вторжения со стороны католических стран.
Неустрашимый Роберт Дадли продолжил свою кампанию по убеждению царственной подруги вступить с ним в брак. В день Иоанна Крестителя (24 июня) 1565 года он устроил на Темзе праздник в честь королевы и устроил так, чтобы они оказались на одной барже. Разговор быстро перешел на брак. Заметив на соседней барже епископа, Дадли в шутку предложил Елизавете вступить с ним в брак здесь и сейчас.
Но практически в то же время Дадли начал флиртовать с одной из приближенных придворных дам Елизаветы. Леттис Ноллиз считалась одной из самых красивых дам при дворе королевы. У нее были рыжие волосы, гладкая, белая кожа и пухлые губы. Она находилась в родстве с Елизаветой (королева была на десять лет ее старше), поскольку была внучатой племянницей ее матери, Анны Болейн. Этот повод она использовала, чтобы не демонстрировать королеве подобающего почтения. Елизавета такого не терпела — с первых дней знакомства она считала Леттис своей соперницей.
Несмотря на то, что Леттис уже была замужем за Уолтером Деверо, графом Эссексом, фаворит королевы ей очень нравился и она не стала отвергать его ухаживаний. Не пыталась она и скрыть этот факт от королевы. Зная ее характер, можно предположить, что она даже всячески это демонстрировала. Елизавета пришла в ярость и устроила Дадли разнос за неверность. Подчинившись королеве, Дадли дистанцировался от Леттис — по крайней мере на время. Впрочем, через несколько лет у него возник роман с другой придворной дамой королевы, красивой молодой вдовой Дуглас Шеффилд. Она страстно влюбилась в него и умоляла жениться на ней. Но Дадли отказался и недвусмысленно заявил Дуглас: «Если я и должен жениться, то никогда не пойду против воли королевы».
Хотя Дадли и не расстался с надеждой когда-нибудь убедить Елизавету выйти за него замуж, советники и подданные королевы начали понимать, что, несмотря на все разговоры, она вообще не собирается брать себе мужа. В эпоху, когда брак считался главной — и единственной — задачей женщины, подобная мысль казалась абсолютно безумной. И очень скоро пошли слухи о том, что нежелание вступить в брак у Елизаветы имеет некую внутреннюю, физическую причину.
Сексуальное здоровье Елизаветы вызывало дипломатический интерес с самого раннего ее детства. В младенчестве ее демонстрировали «довольно неодетой» французским послам, чтобы доказать, что нет никаких физических препятствий для ее обручения с третьим сыном Франциска I, Карлом, герцогом Ангулемским. Теперь, когда она стала королевой, вопрос ее плодовитости приобрел еще большую важность, поскольку безопасность королевства напрямую зависела от ее способности родить наследника и продолжателя династии Тюдоров. Враги королевы стали распускать слухи о том, что королева физически неспособна выносить ребенка. Эти слухи стали настолько распространенными, что все потенциальные женихи Елизаветы более чем живо интересовались ее гинекологическим здоровьем. И очень скоро самые интимные телесные функции королевы стали предметом пристального общественного внимания.
Одним из первых дипломатов, высказавших сомнение в способности английской королевы иметь детей, был сэр Джеймс Мелвилл. Вскоре после восшествия Елизаветы на престол ему поручили просить руки королевы от имени герцога Казимира, сына курфюрста Пфальца. Но Мелвилл предложение отклонил, заявив: «У меня есть основания полагать, что она никогда не вступит в брак, поскольку одна из ее камеро-фрейлин говорила мне… зная, что неспособна иметь детей, она никогда не подчинится мужчине»[545].
Посланник Филиппа II, де Фериа, быстро подхватил этот слух. В апреле 1559 года он утверждал: «Если мои шпионы не лгут, а я полагаю, что это так, то по убедительным сведениям, которые они недавно сообщили мне, я считаю, что у нее не будет детей»[546]. Его преемник, де Квадра, продолжил эту тему двумя годами позже. Он писал: «Всеобщее мнение, подтвержденное рядом докторов, заключается в том, что эта женщина нездорова. Считают, что у нее не будет детей»[547]. Подобное мнение могло основываться на точке зрения доктора Хьюика, который лично сообщил королеве, что брак и деторождение весьма опасны для нее в силу ее «женской слабости». Об этом написал первый биограф Елизаветы, Уильям Кэмден, который тут же добавил, что были некие «тайные причины, которые много раз вспоминались ей и вселяли в нее ужас перед браком»[548]. Но эта биография была написана почти на полвека позже, и в те времена, когда плодовитость королевы живо обсуждалась, Кэмден был всего лишь ребенком.
Любой намек на физические проблемы тут же подхватывался при дворе и становился предметом сплетен. В июне 1559 года венецианский агент сообщал: «Ее величеству пускали кровь из одной ноги и из одной руки, но каково ее состояние, неизвестно», и тут же загадочно добавлял: «Многие люди говорят то, чего я не осмеливаюсь написать, но они говорят, что по прибытии в Гринвич она была так же весела, как обычно»[549]. Многие утверждали, что королеве пускали кровь, чтобы справиться с болезнью, возникшей из-за отсутствия менструацией. Как и ее сводная сестра Мария, Елизавета большую часть жизни страдала от нерегулярных менструаций. Современники быстро приписали эту болезнь ее девственности. Врачи полагали самым эффективным лечением менструальных расстройств энергичные сексуальные отношения.
Менструальный цикл королевы вскоре стал предметом оживленного обсуждения среди иностранных посланников. «Вряд ли у нее происходит очищение, подобающее всем женщинам», — писал папский нунций во Франции[550]. Поскольку информация была очень важна, самые приближенные слуги Елизаветы находились под постоянным давлением. Их даже пытались подкупить. Филипп II приказал одному из своих эмиссаров подкупить прачку Елизаветы, чтобы разузнать детали ее менструального цикла, полагая, что, поскольку этой женщине приходится стирать интимное белье королевы и ее простыни, она должна быть прекрасно осведомлена.
На самом деле мы очень мало знаем о том, как женщины справлялись с менструациями во времена Тюдоров. Неудивительно, что этот предмет не считался подходящим для вежливой беседы или открытого обсуждения. Однако по некоторым источникам можно сказать, что женщины использовали льняные лоскуты, удерживаемые на должном месте при помощи пояса, и даже пользовались неким подобием тампонов. В медицинских книгах XVII века упоминаются «пессарии» из шерсти, льна или шелка. Женщинам предписывалось прикреплять нитку к используемому пессарию, чтобы его было легко удалить. Однако девственницы ничем подобным не пользовались, чтобы не повредить девственную плеву и в дальнейшем не вызвать сомнений в своей чистоте. В домовых книгах королевы Елизаветы числятся десятки «длинных и коротких лоскутов… из тонкой голландской ткани». У королевы имелись также «пояса из черного плотного шелка… снабженные пряжками, крючками и петлями, сделанными из шелка» — это вполне могли быть пояса для удерживания на месте льняных лоскутов