[654]. Этот унизительный эпизод явно оказал глубокое влияние на юную Елизавету.
Со временем Елизавета стала появляться при дворе во все более потрясающих драгоценностях. Один из гостей двора писал, что она появлялась в залах, «словно звездный свет, сверкая драгоценностями»[655]. Елизавета особо любила жемчуг — символ чистоты. И ради жемчуга она готова была позабыть о привычной скупости. За три года, с июля 1566 по апрель 1569 года, она заказала 520 жемчужин для отделки своих воротников[656].
Но самым драгоценным украшением Елизаветы было довольно простое кольцо из перламутра, украшенное крохотными рубинами и бриллиантами. Открыв его, можно было увидеть два портрета: самой королевы в профиль и ее матери. Елизавета хранила это драгоценное напоминание о матери, и это показывает ее истинные чувства по отношению к ней. Это кольцо она носила очень часто и всегда хранила при себе. Она никогда не забывала об Анне Болейн.
Фрейлины Елизаветы тщательно вели опись всей одежды и украшений, принадлежавших королеве. Они следили за тем, чтобы одежда благоухала, несмотря на то, что стирать верхнюю одежду было невозможно. В 1562 году королевскому скорняку Адаму Бланду были выплачены деньги за «двенадцать дюжин малиновых сарсенетовых мешочков и 8 фунтов сладкого порошка для благоухания наших одеяний и одежды, хранящейся в нашем гардеробе и находящейся в нашем Лондонском Тауэре». Елизавета заботилась о чистоте своей одежды еще более тщательно, чем ее предшественники, и наняла для этой работы специального человека. В 1583 году в книгах появилось упоминание о Роберте Памплине, «чистильщике наших одеяний». Кроме того, королевский скорняк должен был регулярно выбивать меха, чтобы избавиться от пыли и насекомых. Йомен гардероба регулярно проветривал одежду. В расчетных книгах за апрель 1569 года есть запись о выплате за доставку угля в Башню Гардероба для «проветривания наших одеяний и одежды внутри нашей указанной Башни»[657].
Несмотря на все усилия, в королевской одежде порой гнездились насекомые. И однажды потребовалось принять решительные меры. В 1590 году было нанято восемь человек, которые целый день выбивали меха в Виндзорском замке. В 1598 году шесть человек четыре дня выбивали и проветривали одежду в Уайтхолле и Тауэре[658].
Как и раньше, одежда и аксессуары Елизаветы хранились в огромных сундуках, изготовленных сыновьями мастера сундуков Генриха VIII, Уильяма Грина. Со временем сундуки становились все более роскошными. В заказе 1565 года говорится о дорожном сундуке с «местом наверху для наших шляп, обитом кожей, выстеленном хлопком, с железными замками, краями и ручками»[659]. Мастера сундуков делали также планшетки (узкие дощечки для корсетов) для королевских платьев.
Высокий статус и ценность королевских нарядов требовали тщательной их охраны. Одним из самых важных и доверенных членов королевского двора был мастер замков, который работал в Большом гардеробе. За долгое время правления Елизаветы этот пост занимали всего двое: Уильям Гуд и его преемник Ричард Джеффри. В 1575 году Гуд изготовил «один большой амбарный замок для дверей нашего гардероба в Хэмптон-Корте с двумя ключами». Он же предоставил «два новых замка с ключами… для гладильной в нашем гардеробе в нашем Тауэре» в 1572 году[660].
Фрейлины Елизаветы должны были вести списки одежды, которая требовалась королеве в каждом дворце. При таком поразительном обилии нарядов и постоянных переездах подобная задача была довольно сложной. Еще сложнее она становилась из-за того, что Елизавета постоянно меняла свои планы относительно одежды. Одна дама писала, что подготовка к переезду из Виндзора в Хэмптон-Корт была «довольно суетливой», из-за того, что приходилось не менее трех раз возвращаться в Виндзор, чтобы «увезти… некоторые предметы из гардероба ее величества». Вернувшись в Виндзор в третий раз, измученный слуга возопил: «Теперь я вижу… что королева — женщина, такая же, как и моя жена». Эти слова услышала ее величество, которая стояла у окна. Она поинтересовалась: «Что это за злодей?»[661]
Фрейлины заботились не только об одежде и украшениях Елизаветы, но и о полученных ею подарках. За некоторыми нужно было присматривать очень тщательно, поскольку, кроме украшений и драгоценностей, королева как-то раз получила собачку, обезьянку и попугая в позолоченной клетке.
Фрейлины Елизаветы помогали своей царственной госпоже и в другом. Елизавета очень любила сладкое, поэтому ей приходилось внимательно следить за состоянием зубов. Она стремилась сделать так, чтобы дыхание ее всегда было приятным. Поутру она сразу же полоскала рот свежей водой с добавлением корицы или мирры, а в течение дня жевала полезные ароматические травы. Она пользовалась зубочисткой, чтобы удалить кусочки пищи из зубов после каждой трапезы. Давний фаворит королевы, Роберт Дадли, потратил немало денег на зубочистки, поскольку использование ножей или пальцев для этой цели считалось верхом неприличия. Если запах изо рта, несмотря на все усилия, сохранялся, человеку советовали спать с открытым ртом и носить ночной колпак с отверстием, «через которое пары будут выходить»[662].
Камер-фрейлины чистили королеве зубы. Для этой цели у них имелись разные средства. Сколь невероятным это ни кажется, но зола очень эффективно удаляла загрязнения и обладала дезодорирующим свойством. Иногда золу смешивали с солью, которая также обладала абразивными свойствами. Дамы пользовались также смесью белого вина и уксуса, прокипяченных с медом. Эту смесь втирали в зубы тонкой тканью. Мед делал дыхание Елизаветы более сладким, но наверняка вредил состоянию зубов.
В книгах рецептов елизаветинских времен для чистки зубов рекомендовалась гвоздика, поскольку она не только удаляет дурной запах, но еще и облегчает боль. Поскольку королева из-за своей любви к сладкому регулярно страдала от зубной боли, этот совет был ей очень полезен. Врачи облегчали приступы зубной боли с помощью петрушки, майорана и молочая. Молочай содержал довольно ядовитый сок. При нанесении на зубы этот сок прижигал нервные окончания — и навсегда избавлял от боли.
Но в 1575 году у Елизаветы так сильно и долго болели зубы, что врачи предложили последнее средство — удалить несчастный зуб. Перспектива операции королеву напугала — и это понятно, если вспомнить, какими инструментами тогда пользовались. Елизавета наотрез отказалась. Но боль была такой острой, что нужно было что-то сделать. В конце концов на помощь пришел епископ Лондона Томас Элмер. Он уверил королеву, что боль от удаления зуба будет не столь сильной, как ей кажется. Чтобы доказать это, он добровольно согласился удалить один из немногих оставшихся у него зубов на глазах у Елизаветы. Елизавета согласилась. Пример епископа так вдохновил ее, что «она сделала то же» — к облегчению придворных, которые несколько недель страдали от ее дурного настроения[663].
Елизавета была непростым пациентом. Как и ее отец, она считала болезнь проявлением слабости и злилась на своих фрейлин и врачей, если они пытались ей помочь. Она всегда твердила, что с ней все хорошо. Однажды она приказала доставить ей воды из Бакстона, что в Дербишире. Эта вода славилась своими целительными свойствами. Королева хотела принять ванну, чтобы избавиться от боли в ноге. Но когда воду доставили, королева пришла в ярость и отослала воду прочь, потому что к тому времени уже распространился слух о ее болезни[664]. Но иногда болезнь становилась настолько серьезной, что королеве приходилось уединяться в личных покоях и бороться с симптомами. Однажды она отсутствовала при дворе три дня и в это время «была не расположена к общению… будучи мучимой сильной простудой и сильным расстройством в глазах, из-за чего она не могла прочесть ничего»[665].
Хотя Елизавета была более здоровой, чем остальные монархи династии Тюдоров, она периодически болела, но скрывала болезни от своих придворных. Ее мучили головные боли, боли в желудке, боль в ногах, одышка и бессонница. Все эти явления усиливались в моменты стрессов. Елизавете не всегда удавалось скрывать свои болезни. В начале ее правления испанский посол предсказывал, что она «вряд ли проживет долгую жизнь», хотя вполне возможно, что он просто выдавал желаемое за действительное[666].
Королева с большим вниманием относилась к личной гигиене. Ванны она принимала чаще других: обычно раз в месяц, «нужно ей это было или нет»[667]. У нее имелась специальная «ванна для бедер» (достаточно большая, чтобы сидеть, но недостаточно, чтобы лежать). Эту ванну она возила с собой из дворца во дворец. Ее также мыли камер-фрейлины — они смачивали ткань в теплой воде в оловянных тазах и обтирали тело королевы. Королева любила умащать себя ароматизированным розовым маслом и мускусом — эти запахи любил и ее отец. Кроме того, она иногда пользовалась духами собственного изобретения — кипятила воду с сахаром и добавляла в нее сладкий майоран и порошок листьев бензойного дерева. Современники называли этот запах «очень сладким»[668].
Когда в конце долгого дня Елизавета удалялась в личную спальню, ей на помощь вновь приходили камер-фрейлины. Вдали от внимательных взглядов придворных, они тщательно раздевали ее, смывали макияж и освобождали волосы от шпилек. Как бы поздно ни было, сколь бы утомленной ни была королева, исполнялся каждый этап предписанной процедуры. Процесс раздевания длился не меньше церемонии одевания, так что до подушки Елизавета чаще всего добиралась очень поздно. Разделение персоны публичной и персоны приватной было крайне важно для ее королевской власти — и для ее женского тщеславия. Только самым доверенным дамам было позволено видеть оба ее лица.