Начальник лагеря – седой акробат-низовик с мускулатурой Геркулеса. Как он колол дрова позади столовой – песня, античный гимн. Врачу нечего было делать: полный лагерь здоровых, красивых людей. А наш тренер? А пловцы на воде? А футболёры на поле? А наши девчонки-гимнастки, грация и пластика? Всяк в своей стихии – бог. Вот место, где никого не обманешь, вот где правда.
Радиоузел крутит модные песенки: «Самолет поднимается выше и выше…» – Анатолий Королев, «Ходит одиноко по свету 11 мой маршрут…» – Валерий Ободзинский. Радиоприемник на батарейках называли – «транзистор».
В 68-ом в моду входит шестиструнная гитара. Гитарная эпидемия. Именно болезнь – молодежь бредила гитарой, заводилась от резкого медиаторного звука. «Поющие гитары» почти не пели, этого не требовалось, они лабали «инструментал», навороченный неслыханными электронными эффектами (вибрато, реверберация): «Апачи», «Цыганочка».
Новый поп-шаблон – медленный запев:
Жил в горах целый век человек (пауза )
С бородой и по имени –
Шейк!
– и прорыв ритма, электрического, шагающего, никакой твистовой вертлявости, никаких саксофонов, новый танец шейк «долбали» только под электрогитары, и голос вокалисту полагался высокий, визгливый – ну вот как у Полада.
Гитары во дворах, в скверах – везде. По Комсомольскому (по «бану») гуляли, бренчали на ходу всякую дрянь – в рок-н-ролльной манере или «восьмеркой». Цыганским перебором, со слезой, исполнялся ночью спящему городу романс «Дорогая пропажа». Позже мы узнали, что это – Вертинский, опальный – как и мы. Такое вот неожиданное родство душ: на волне подростковой отверженности, необъяснимого сиротства и глобальной тоски по идеалу.
Что вкусного.
Конфитюры болгарские. Зеленый горошек венгерский «Глобус» в железных банках. Шоколадные конфеты «Ромашка», «Маска», «Василек» – 3-50. Изредка попадал на зуб «Мишка косолапый». Самые дорогие – «Трюфели» – 8 руб за кг. За пределами разума были шоколадные зайцы в цветной фольге – 9 руб штука, никто их не покупал, они годами стояли на самой верхней полке витрины.
Народные конфеты: леденцы в круглой жестяной банке (10 коп.), «подушечки» «дунькина радость» (50 коп – кило), ириски «Золотой ключик», «Кис-кис» (1-40), твердая карамель «Дюшес», «Барбарис» (1-80). Не переводились финики вяленые (80 коп. – кило). Косточки фиников мы втыкали в цветочные горшки, рядом с алоэ, – замышляли пальму. Грызли брикеты какао с сахаром (8 коп.; на морозе обалденно вкусно). «Рачки», «Гусиные лапки», к Новому году – мандарины, если повезет.
Малышня копила фантики, собирала их под дверями магазина «Белочка». «Сгущенка» стоила 55 коп. Сгущенный кофе с молоком – 77 коп., никто не брал – пирамиды банок стояли на витринах. Растворимого не видали, кофе молотый был с цикорием – говорили: из него КГБ выпаривает кофеин.
1969. «ДРЯНСК» – АНТИСОВЕТЧИК
– Мы рады вас приветствовать, товарищи ребята! – запевали два взрослых лоботряса Лившиц и Левенгук.
– Конечно, если дома вы, а не ушли куда-то, – резонерствовал дедушка Николай Литвинов.
И все невольно припадали ухом, забросив все дела: «Радио-няня» в гости к нам пришла! Грешная троица валяла дурака с каким-то невероятным преждевременным антисоветским блеском.
Все, что тогда делалось с блеском, вызывало восторг и опасение: ну ведь запретят же! Разрешено «блестеть» было: советскому балету, советскому космосу, советскому спорту. Идеология мощно продвигала эти свои отрасли, она же их и губила, лишала простого человеческого смысла. Она не дура, идеология, просто она – «мертвая вода». Так в 1969 году в Стокгольме на чемпионате мира по хоккею сборная ЧССР дважды обыграла сборную СССР – казалось бы, драма из частной жизни. Ан нет. Чехи нам мстили за нашу танковую прогулку по их столице, за свое унижение – это было ясно всем. Горечь и стыд. Еще стыднее было бы ВЫИГРАТЬ у изнасилованных танками чехов. Сволочи. Эти вонючие политики всегда отравляли людям жизнь.
Государство правило нравы своих граждан – в вытрезвителе клиентов стригли наголо. Всех. До тех пор, пока у нас тут в Перми одна женщина не повесилась. По ошибке ментов (или по плану сбора) попала в вытрезвитель – вышла стриженая, и – не вынесла надругательства. Еще одним человеком в СССР стало меньше.
Магнитофон – антисоветская машинка. Это он привел в наши дома «Битлов», Высоцкого, позже – Жванецкого. Магнитофоны: огромный трехмоторный «Тембр» («гроб с музыкой»), рижский «Aidas», брянский «Брянск» по прозванью – «дрянск», на нем «только с горки кататься». Пленка на катушках – тип 2, ломкая (склеивали уксусом, спьяну – вареньем), лучше – тип 6. В «магах» всегда что-то заедало, кинематику надо было подпирать отверткой, оттого советская техника работала без верхних панелей или вовсе «раздетая».
Насчет «Битлов». Сперва прошел слух: битлы, о. Потом стоим мы во дворе, и вдруг Шардак кричит наверх: «Репа! Сделай погромче!». Репа у себя там, на четвертом этаже, прибавляет звук – немного, осторожно, и из окна выпрастывается частями этот джинн – «The Beatles». Я сдался ему не сразу: подумаешь, битлы, Репина музыка – высокими противными голосами поют что-то на не нашем языке, вертлявое, даже не шейк. Потом зауважал, завибрировал в унисон со сверстниками всего мира. Как эти вибрации нам, советским подросткам, в те годы передавались – непонятно. Загадка природы, мистика какая-то. Ведь мы были надежно экранированы железным занавесом, удалены в глубинку, выращены в закрытом городе в особой среде… Не понимаю. Просто – помню: влюбился в иное. Незнание языка позволяло наделять чужие песенки своим смыслом, я сел в чужой поезд со своими грезами – и уехал. И мне было хорошо – ехать. К тому же нас было много, у нас появилась своя тема, СВОЯ, недоступная старшим. Добывали фотки, записи из десятых рук, аккорды, копировали мотивы – уезжали. Не в Америку, конечно, и не в Ливерпуль. Дальше.
А по «Маяку» играл сочинения Людмилы Лядовой ансамбль электромузыкальных инструментов под управлением Мещерина. Мертворожденная музыка. Новинка – ВИА: «Поющие гитары», «Веселые ребята» – живые, но бледные копии «Битлов», адаптированные под наше министерство культуры.
Трудно было человеку десять тысяч лет назад:
Он пешком ходил в аптеку, на работу, в зоосад,
– юмор «Поющих»: аптека десять тысяч лет назад. «Добры молодцы» с гитарами выступали в красных сапогах на сцене пермского Дома офицеров, с ними в связке приезжала Бичевская.
Подростковая мода во все времена была «хулиганской». Весной 69-го парни носили пальто с устрашающе поднятым воротником и резиновые сапоги с вывернутыми голенищами. Никаких головных уборов: все вокруг должны видеть, какие у тебя замечательно длинные волосы, как дико они лезут на уши и спускаются на нос. Немытость волос прибавляла куражу. Если надел кепку, не снимай ее нигде: ни в школе, ни в кинотеатре. Уважающий себя семиклассник пионерский галстук носил в кармане и надевал его только в случае крайней опасности со стороны директора школы, не ниже.
Драки назывались «махаловками». Ценились солдатские ремни как оружие, офицерские – как понт. Боец накручивал ремень на руку одним щелчком и размахивал увесистой бляхой, как кистенем.
Мечта юного спортсмена – синяя «олимпийка». Классический шерстяной «олимпийский» костюм с белой полосой по рукаву и с молнией от груди до носа стоил 90 руб, большие деньги. Мастерам спорта их выдавали бесплатно. Девчонкам гимнасткам-перворазрядницам выдавали тонкое облегающее ногу «трико» – позже получившее всенародную известность под названием «колготки». С 70-го года колготы стали носить женщины всех возрастов. Кончилась эпоха поясов с резинками.
У мужчин, кстати, тоже были резинки – под коленом – для носков. Носки-то раньше были хлопчатобумажные – сползали… Безразмерный «эластик» в конце 60-х упростил мужскую жизнь, ускорил снимание-надевание, прибавил динамизму приключениям.
Появились магазины самообслуживания. Сперва – булочные. И вот еще – автопоилка в кафе «Спутник»: бросил полтинник – автомат отпускает тебе стакан крепленого вина. Несовершеннолетние радовались, а взрослые мужики ворчали: автомат бессовестно недоливал.
По достижении 14-летнего возраста всех повели в ВЛКСМ – тот самый, у которого шесть орденов и «демократический централизм». Стало можно носить гражданский галстук. В моде были короткие, до середины груди, с крупным узлом. У пиджака маленький вырез, лучше всего – круглый под горло, как у «Битлов» на фотке.
1970. ПРО ЛЮБОВЬ
Лупа времени, круглая, как юбилейный рубль с профилем вождя. Его тоже кто-то любил, вождя.
А мы любили шоколад «Аленка» за 80 коп. Мы были – «акселераты», взрослым мужским басом мы выкрикивали на собраниях детскую чушь. В кино «до 16-ти» нас уже пускали без вопросов. И напрасно, ничего мы в кино не видели, кроме намеков на интим. Зарубежные фильмы были откровеннее наших, но случались недоразумения. Так однажды в школьной курилке прошел слух, что в ДК Свердлова идет «Испорченная девчонка». Побросав «бычки», мы рванули туда, по пути «нашкуляли» денег на билеты, купили, сели – а кино оказалось про малолетнюю воровку. Ничего «такого», ноль. В огорчении мы переломали стулья и убежали. Зато в фильме со спортивным названием «Спартак» мужик держал бабу за грудь целую минуту. Через пару дней грудь из фильма вырезали. А вот интересно, кто этим занимался? КГБ? Обллит? Да сами киномеханики, заразы, вырезали «клубничку», делали из нее слайды и угощали друзей!
Любили «Анжелику», ох, как мы ее любили… В «Комсомольце» шла, третьим экраном, за билетами – убийство. Оттуда уже ничего не вырежешь, там вся ткань фильма пропитана аристократической похотью, его просто сняли с проката, чтобы советского зрителя не нервировать.
Любили футбол. В период игр над городом носился рев болельщиков. Гнездился он на стадионе «Центральном» (ныне «Орленок»), там наша «Звезда» встречалась с «Пахтакором», за их свиданием мы подсматривали через щели забора и с окрестных крыш.