Вы меня помните? Мы здесь обедали примерно месяц назад, точнее, 10 октября. Нас было трое женщина, я и девочка лет шести.
И рыжий колли? угодливо подхватил официант Конечно, я все помню.
А если ты все помнишь, то, наверное, не забыл, что за нами тут сидел один, в очках. В таких, почти что черных. Я на это обратил твое высокочтимое внимание. Ну, помнишь? Я сказал: какой-то хмырь следит за нами. Что ты ответил мне? Он слепой. Известный человек.
Да, это было, официант немного растерялся. Ну-ну. А если так оно и было, то так, наверное, и продолжает оставаться. Так кто ж этот слепой?
Известный человек… официант уже совсем отчетливо растерялся, не зная, как выпутаться.
Я понял, что известный человек. Но известных много. Кто конкретно это был? Ну!
Это… Это… официант не мог так быстро думать, как хотелось бы Турецкому
Ну, может, Горбачев? Нет Он не ходит, в «Бармалей» А может Рейган? Рейган не слепой. Снова не годится. Ну, что кряхтишь? Давай, рожай быстрее.
— Да я не знаю, кто это был! — взмолился официант, едва не рухнув на колени. — Честно говорю, не знаю!
— А что ж тогда ты плел мне, заправлял?
— Так я ж не знал, что вы… А тот слепой пришел после вас, минут так через десять, может. И мне сказал, что, если кто будет мной интересоваться, скажи: хороший человек, слепой, известный.
— И больше ничего не прибавил?
— Прибавил. Сотню долларов. Двумя бумажками, как сейчас их вижу: две пятидесятки…
— Ну ты, понятно, взял и мне залил потом.
— Да как же не залить, помилуйте! — официант был просто поражен. — Кто вы, я вас не знаю, так? А тот мне сотню дал. Конечно, я скажу вам что угодно. Я удивляюсь, как я не сказал вам, что он отец мой… — чувствовалось, что официант говорит вполне искренне. — А мог бы, мог! За сотню баксов-то! Да вы сами подумайте! Вы сами что бы сделали, окажись на моем месте?
— Я бы? — Турецкий усмехнулся. — Я взял бы и сказал: добавь еще полстолько.
— Ну-у-у?! — официант с восхищением впялился в Турецкого. — Эх! Да, старик, ты прав! А я, дурак, не догадался. Да, обидно, точно. Ну ладно, век живи и век учись. Ты все-таки майор уже, а я пока что только прапорщик! Ты, кстати, школу КГБ кончал или в армии, как и я, был завербован? Скажи в натуре?
— Я еще в школе, нет, до школы. Ну, вроде как в Суворовское. Я в старшей группе детского сада уже стукачом был номер ноль…
— И все еще майор? — изумился официант, принявший все за чистую монету.
— Конечно нет. Я генерал.
— А ксива-то майорская?
— Ксива — это ксива. Ты не поймешь. А хмырь тот был слепой?
— Какой слепой! Он на машине подкатил, сам за рулем.
— Какая марка?
— Старый «москвичок». Сороковой. Машина хилая, дрянная. А сам он — ого-го. Серьезный человек.
— Бас? Тенор? Баритон?
— Пожалуй, баритон. Срывающийся на мальчишеский фальцет. А кто он, кстати, был? На самом деле? Сто баксов, за красивые глаза… Наверно, точно, человек известный, а?
— Известный, — кивнул Турецкий. — Известный и слепой.
Турецкий ехал домой, и настроение у него было не из худших. Наконец-то сегодня первый раз хоть что-то, хоть пустяк, но точно пал на версию. Вошел, как рука в перчатку.
Слепой не мог быть «смежником», раз дал сто баксов.
«Смежник» хрен бы дал.
Дома все было тихо и спокойно. Во-первых, никаких «жучков», а во-вторых, никто в электрощиток не лазил.
На всякий случай, для страховки, Турецкий сверил показания счетчика с последней записью в своей платежной книжке.
Все было нормально.
Ну, если холодильник не считать, который жрет энергию, хотя и пуст. Турецкий чмокнул в раздумье и отключил холодильник.
Возвращаясь к машине, он подумал, что это правильно, что он живет сейчас не здесь, а у Марины. Ведь там «жучки». Они тогда, с Серегой, обнаружив их и проговорившись — сказавши вслух, что, дескать, вот «жучок», выковыряли лишь один, чтоб оправдать в глазах, точней, в ушах подслушивающих свою болтливость. Все остальные же «жучки» — одиннадцать штук — они не тронули. Пускай себе стоят.
Там, у Марины, он под наблюдением. Но там он знает, что за ним следят. А тот, который следит, не знает, что он, Турецкий, в курсе, что за ним следят… Поэтому там, контролируя себя, живешь спокойно: наблюдайте, братцы. Слушайте, ребята, всласть.
А если он сюда, к себе, переберется, то, значит, он исчезнет из-под контроля. А следовательно, его мгновенно попытаются снова взять под контроль. И могут так это сделать, что и не заметишь сразу. А когда заметишь, то может быть уже поздно.
Турецкий взял из шкафа два чистых постельных комплекта, твердо решив, что в ближайшее время ноги его здесь не будет.
С этой мыслью он отправился на квартиру Оли-Коленьки.
Вот и она. Квартира опечатана.
Печать какая?
Наша. Моя печать. Конечно. Впрочем, печать для «смежников» подделать — пара пустяков. Желанье было бы.
А вот щиток.
Ну-у-у. Явные улики! Ох, тут и наследили! Красота.
Теперь — пойдем уж до конца — осталась, собственно, одна квартира: квартира Грамова А. Н.
Ведь там его жена погибла.
К ней ведь тоже являлся «дух».
Квартира эта, как выяснил Сережа, занята майором МБ Невельским Альбертом Петровичем. Щиток, конечно, можно осмотреть втихую. Но не нужно попадаться.
Открыв щиток, он осмотрел его: нет никаких следов! Турецкий замер в нерешительности и призадумался…
И тут же попался.
— Простите, а что вы здесь делаете?
Дверь соседней квартиры № 51 открылась, и на пороге возникла соседка Грамовых — милая девушка лет двадцати пяти.
— Вы что здесь делаете, я вас спрашиваю?
— Ну, — Турецкий слегка замешкался. — Ищу квартиру побогаче.
— Да?
Девушка сделала трудноуловимый жест, но тут же овладела собой, поняла, что это шутка. Впрочем, для Турецкого этой мимолетной, но мгновенной концентрации мышц рук, ног, лица с мгновенной фиксацией взглядом глаз противника вполне хватило, чтоб насторожиться тоже.
— Шучу, конечно, — улыбнулся он. — А вы что, уже переживали нападение, гляжу? Так чутко реагируете. Я тихо тут подкрался, а вы — раз — тут как тут!
«Что ей сказать, как объяснить свое присутствие? — лихорадочно размышлял Турецкий. — Назваться другом, сослуживцем этого Невельского Альберта Петровича, майора гебешного? А вдруг он дома и она позвонит ему в дверь? Тогда я глухо влип: майор — не девочка-соседка. Майору враз арапа не заправишь. Конечно, можно и рискнуть, на службе он, поди, Невельский фигов. Но ведь вернется, гад, она ему расскажет. Лишний хвост. Крючок. Зачем он мне? Нет, в этом направлении не следует колоться. Запарим ей другое, чтоб без очных ставок обошлось.
— Вы зубы мне не заговаривайте, а то я позвоню. У нас недолго: здесь все квартиры на охране. Кто вы, я вас спросила?
Турецкий выдохнул — с трудом.
— Я? Ученик Алексея Николаевича Грамова. Приехал из Сибири, в командировку, дай, думаю, нагряну, как снег на голову. Без звонка. Обрадуется, старый пень, поди… Так думал я. А он вон — раз — и нету дома!
— Понятно, — по лицу девушки никак нельзя было определить, поверила она басне Турецкого или нет. — А на электрощитке, у счетчика, чего вы там искали? Записку от учителя?
— Нет, конечно. Искал там ключ. От квартиры. Где деньги лежат.
— Мне ваши шутки не кажутся ни остроумными, ни уместными. Вы, видимо, не поняли, я с вами не шучу.
— Сказать вам правду? — Турецкий задумался как бы. — Мысли его крутились лихорадочно. Соседка ожидала от него ответа молча, напряженно, ни на секунду не расслабившись. Он это чувствовал, и это ему крайне не нравилось. — Ну ладно, скажу вам. Я залез в щиток, чтобы на счетчик глянуть. Если их нет, потому что они оба на работе или в магазин пошли, то счетчик крутится, — ведь холодильник-то работает. — Турецкий вспомнил недавнее посещение своей же собственной квартиры. — А если, например, они уехали, в отпуск или в Германию, допустим, лекции читать, то холодильник отключают, как правило. Я ведь и не знал, что у Алексея Николаевича есть такая милая соседка. А то бы сразу вам позвонил и справился.
— Представьтесь, кто вы?
— Ну нет! — Турецкий возмутился. — Сначала вы представьтесь. Я и так перед вами, как на допросе, хватит! Теперь давайте с вас начнем. Тем более что дамы первые должны. Да я и старше вас почти что вдвое.
— Втрое! — хмыкнула соседка. — Вчетверо. Пожалуй, я могу представиться, не трудно. Суханова Алина.
— Очень приятно. — Турецкий почесал затылок.
Безусловно, Алина Суханова с первого же взгляда узнала Турецкого, проходившего последние почти три месяца но всем их разработкам. Она десятки раз видела видеоматериалы, центральным персонажем которых был этот человек.
Но что он здесь делал? Зачем пришел? Что высматривает? Они его оставили в покое уже давно, после его «самоубийства». Но, как только они перестали давить на. него, буквально через пару дней, он тут как тут, под дверями Грамова, зная, вероятно, что квартира давно уже занята другим человеком. Он этого не знать не может — ведь он же неудав-шийся «наследник» этой квартиры.
То, что она, Алина Суханова, дочь Невельского, он наверняка не знает, и так как самого Невельского не видел, то и не догадывается. По крайней мере, он пока ведет себя как лабух. Он совершенно не похож на следователя по особо важным делам. Да тот ли это человек, убивший шестерых из их группы «Омега» там, на юге, около дендрария? Совсем не тот. Похож ужасно, копия. Но манера говорить. Совсем как в детском саду. Выкручивается после явных пауз, неловко, с заметным напряжением. Конечно! Она его врасплох застала и давит. А он, ну если он — Турецкий, пошел копаться тут зачем-то без домашней заготовки, на случай, если вляпаться придется. О-о, слабо, слабо. Ну что ж, теперь крутись, Турецкий Александр Борисович. Тут тебе не с уголовниками. Тут как на сцене — зря не будут хлопать. А могут и хлопнуть.
— Если вы хотели взглянуть на счетчик, то вам совершенно не обязательно лазить внутрь, в распределительный щиток. Показан