Право свободного распоряжения личными имущественными благами как условие допустимости согласия означает, что последнее может быть дано на отчуждение, повреждение или уничтожение имущества, принадлежащего человеку лично на праве собственности или составляющего его долю в общей собственности.
Что касается личных неимущественных прав, то здесь, по нашему мнению, допустимо согласие на причинение вреда следующим благам: чести, достоинству, половой свободе, неприкосновенности частной жизни, жилища, тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений и др.
Нельзя говорить об умалении чести и достоинства личности, если она позволяет совершить в отношении себя объективно унизительные действия. В такой ситуации отсутствует преступный вред. Аналогичным образом должны оцениваться случаи совершения ненасильственных сексуальных действий с согласия лица, достигшего возраста 16 лет. Совершение полового акта при этих условиях является не чем иным, как реализацией партнерами своей половой свободы.
Более сложным представляется вопрос о возможности и пределах согласия пострадавшего на причинение вреда здоровью. В правовой литературе по этому вопросу нет единой позиции.
Например, Н. И. Загородников полагает, что согласие на причинение вреда своему здоровью является преступлением как для лица, давшего согласие, так и для лица, использовавшего это согласие для причинения вреда тому, кто дал такое согласие[220].
По мнению В. И. Колосовой и Е. О. Маляевой, согласие на причинение вреда допустимо только в случаях причинения болевого ощущения без последствий в виде утраты трудоспособности или заболевания[221].
Вновь обращаясь к институту частного обвинения, хотелось бы особо остановиться на том, что причинение легкого вреда здоровью наказуемо только по жалобе потерпевшего. Это обстоятельство позволяет нам сделать следующий вывод: допустимым следует признавать согласие пострадавшего на причинение легкого вреда своему здоровью.
В остальных случаях вопрос о допустимости согласия будет решаться в зависимости от общественной значимости способов отчуждения благ. Вновь обращаясь к высказыванию П. С. Дагеля о том, что «уголовный закон охраняет личные и общественные интересы, как правило, от определенных способов их нарушения»[222], следует отметить, что способы нарушения прав по своей природе могут быть абсолютно различными и варьироваться от общественно опасных до общественно полезных.
Оставляя за рамками данного параграфа исследование правомерных способов причинения вреда с согласия пострадавшего, отметим ряд принципиальных моментов, касающихся признака допустимости согласия.
В частности, согласие может быть дано лишь на совершение тех действий, которые разрешены законом. Исполнение с согласия лица запрещенных, являющихся общественно опасными и виновными действий (например, осуществление «подпольного» аборта, вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность) влечет уголовную ответственность.
Вопрос об ответственности лиц, давших согласие на совершение запрещенных законом действий и реально причиняющих вред своим интересам, решается в зависимости от особенностей каждого конкретного случая (статуса потерпевшего, особенностей объективной стороны соответствующего состава и т. п.).
В целом следует заключить, что согласие пострадавшего может быть охарактеризовано как уголовно значимая, добровольная, конкретная, истинная и предварительная форма выражения волеизъявления лица, достигшего предусмотренного в уголовном законе возраста и способного осознавать характер и значение совершаемых действий, на причинение вреда его законным и находящимся в свободном распоряжении личным имущественным или неимущественным интересам.
2.4. Согласие пострадавшего как обстоятельство, исключающее преступность деяния
Повышенный интерес науки уголовного права к проблеме согласия пострадавшего во многом обусловлен тем, что оно, не получив определенной оценки в уголовном законе, на практике нередко служит обстоятельством, исключающим преступность деяния. Между тем в российском уголовном праве исключать ответственность могут лишь те обстоятельства, которые прямо предусмотрены уголовным законом. Что же касается согласия пострадавшего, то для придания ему юридической силы в УК РФ должна быть включена соответствующая норма.
В настоящее время законодательному решению данного вопроса препятствует недостаточное теоретическое обоснование правовой природы такого согласия. Это обстоятельство обусловливает необходимость глубокого и дифференцированного подхода к уголовно-правовой оценке согласия пострадавшего, а равно выработки научно обоснованных рекомендаций относительно его легального определения.
В этой связи последовательного разрешения требуют следующие вопросы:
1) целесообразно ли согласие пострадавшего относить к обстоятельствам, исключающим преступность деяния?
2) есть ли смысл дополнять им главу 8 УК РФ?
3) чем обосновывается непреступность деяния, совершенного с согласия пострадавшего?
Об отсутствии единого научного подхода к определению уголовно-правовой природы волеизъявления лица на причинение вреда собственным интересам говорит тот факт, что ряд авторов определяет его как обстоятельство, исключающее преступность деяния, а другие, напротив, отрицают правомерность такой оценки.
По мнению С. Келиной, «невключение в УК РФ 1996 г. такого обстоятельства, как согласие потерпевшего, следует признать пробелом российского уголовного законодательства; уголовный закон должен был выразить свое отношение к этой проблеме»[223].
В. А. Блинников также отмечает, что «в УК РФ целесообразно и юридически оправдано введение специальной нормы о признании непреступным причинения вреда интересам потерпевшего с его согласия (по его просьбе)»[224]. Аналогичную позицию отстаивают в своих работах А. Н. Красиков, П. С. Дагель, Э. Ф. Побегайло, И. И. Слуцкий, М. Д. Шаргородский, И. И. Карпец, Н. С. Таганцев, В. А. Санталов и др.
Н. Д. Дурманов[225] и М. И. Якубович[226], напротив, считают, что согласие потерпевшего не может быть включено в перечень обстоятельств, исключающих преступность деяния. По их мнению, оно имеет иную юридическую природу и относится к другим отраслям права. Эту точку зрения сложно признать убедительной, поскольку вопрос об исключении уголовной ответственности при наличии того или иного обстоятельства допустимо рассматривать только в рамках уголовно-правового регулирования, что само по себе исключает отнесение института согласия пострадавшего к другим отраслям права.
Не бесспорна также позиция В. Д. Пакутина. Как он полагает, причинение вреда с согласия потерпевшего – это гражданско-правовая сделка, не имеющая отношения к уголовному праву[227]. Думается, исследователь несколько односторонне подходит к рассмотрению данной проблемы. В уголовном праве согласие потерпевшего требует своей оценки не только в случаях изъятия вещи у собственника с его согласия. Более значимым и сложным является вопрос о правовых последствия волеизъявления лица на причинение вреда своим жизни, здоровью, личным неимущественным правам. И коль скоро возникает вопрос об уголовной ответственности лица, ответ может быть дан только с позиций уголовного права.
По нашему мнению, проблема волеизъявления лица на причинение вреда собственным интересам должна разрешаться исключительно в рамках уголовно-правового регулирования, поскольку только с позиции уголовного права можно разрешить вопрос о преступности и наказуемости деяний, совершенных с согласия пострадавшего.
Актуальной видится также проблема целесообразности закрепления института согласия пострадавшего в главе 8 УК РФ.
Выступая против подобных нововведений, А. В. Сумачев указывает на несовпадение правовой природы согласия пострадавшего и обстоятельств, закрепленных в главе 8 УК РФ. По его мнению, обстоятельства, исключающие преступность деяния, должны быть абсолютными или всеобщими, но не конкретно-прикладными, как в случае с согласием пострадавшего[228].
Признавая универсальность обстоятельств, исключающих преступность деяния, не следует, однако, впадать в крайности и возводить значение рассматриваемых обстоятельств в некий абсолют.
Во-первых, по признанию самого А. В. Сумачева, из сформулированного им правила «выбивается» норма, предусмотренная ст. 40 УК РФ «Физическое или психическое принуждение», что уже ставит под сомнение «абсолютный и всеобщий» характер обстоятельств, закрепленных в главе 8 УК РФ.
Во-вторых, о наличии определенных рамок допустимости необходимой обороны говорит то обстоятельство, что в УК РФ предусмотрена уголовная ответственность за превышение ее пределов. Аналогичная ситуация наблюдается и в ситуации совершения деяний по просьбе или с согласия пострадавшего. По нашему мнению, ограничение правомерности причинения вреда с согласия пострадавшего в зависимости от характера нарушаемых благ и интересов есть не что иное, как установление пределов, за превышение которых следует привлечение к уголовной ответственности.
В этой связи теоретически и практически оправданным представляется закрепление в УК РФ следующего положения: «Превышением пределов допустимого с согласия пострадавшего причинения вреда признаются умышленные действия в форме нарушения прав и интересов, не находящихся в свободном распоряжении пострадавшего, но обусловленные его согласием».
В случае закрепления в УК РФ данного положения, условия правомерности согласия пострадавшего можно будет оценивать как общие для всех типичных ситуаций. Более того, предлагаемая нами законодательная новелла позволит избежать дублирования на уровне уголовного закона положений иных нормативных актов.