5. Сложности в оценке пределов допустимого ущемления половой свободы и неприкосновенности личности с ее согласия объясняются двойственностью объекта рассматриваемых деяний, а также несовершенством конструкций составов ст. 131—135 УК РФ.
В этой связи приоритетным видится решение следующих задач при оценке деяний, посягающих на половую свободу и неприкосновенность:
– установление уголовно-правовой значимости согласия пострадавшего и охрана половой неприкосновенности личности;
– определение пределов волеизъявления лица в рамках реализации его половой свободы;
– оценка границ допустимого согласия лица при насильственных половых действиях.
Правовую оценку посягательства законодатель ставит в зависимость от его направленности, выделяя в числе объектов правовой охраны половую свободу и половую неприкосновенность.
Рискнем предположить, что согласие лица, достигшего 16 лет, на половое сношение или иные действия сексуального характера является формой реализации им своей половой свободы и исключает преступность деяния.
Действия, направленные на половую неприкосновенность лица, напротив, вне зависимости от его волеизъявления признаются преступным.
Поскольку формы сексуальных отношений на добровольной основе могут быть различными, важно заострить внимание на так называемых нетипичных способах получения сексуального удовлетворения: мазохизм, садизм, садомазохизм.
Буквальное толкование ст. 131 и 132 обнаруживает коллизию в УК РФ. С одной стороны, законодатель признает свободу лица, достигшего определенного возраста, на удовлетворение своих сексуальных потребностей любым способом, а с другой, ограничивает применение насилия при половом контакте, оценивая деяние как изнасилование или насильственное действие сексуального характера.
В частности, признавая изнасилованием половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей (ч. 1 ст. 131 УК РФ), законодатель не указывает на такой существенный признак противоправности деяния, как его совершение против воли лица.
В целях разрешения данного противоречия предлагаем изменить диспозиции ч. 1 ст. 131 и ч. 1 ст. 132 УК РФ и сформулировать их следующим образом:
«1. Изнасилование, то есть совершенное против воли потерпевшей половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей»;
«1. Мужеложство, лесбиянство или иные действия сексуального характера, совершенные против воли потерпевшего (потерпевшей) с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшему (потерпевшей) или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшего (потерпевшей)».
Такая законодательная конструкция существенным образом облегчит уголовно-правовую оценку сексуальных действий, совершенных с согласия лица, и придаст последовательность процессу дифференциации уголовной ответственности за сексуальные преступления. Она позволит также гарантировать свободу личности на удовлетворение половых потребностей.
Более того, закрепление дополнительного признака противоправности половых преступлений позволит более последовательно подойти к оценке насилия при добровольном сексуальном контакте. Думается, вопрос об уголовной ответственности за причинение вреда должен решаться в соответствии с обозначенными ранее пределами правомерности действий, направленных на здоровье личности, с ее согласия.
6. Анализируя влияние частного интереса на уголовно значимые случаи нарушения конституционных прав и свобод человека и гражданина, следует обратиться к типологизации деяний, предусмотренных в главе 19 УК РФ.
В теории уголовного права в зависимости от характера непосредственного объекта принято выделять три группы преступлений:
– посягающие на политические права и свободы человека и гражданина;
– посягающие на социальные права и свободы;
– направленные на нарушение личных прав и свобод человека и гражданина[296].
Не вызывает сомнений тот факт, что пределы правомерности действий, направленных на нарушение конституционных прав и свобод человека, в первую очередь определяются характером такого нарушения. Если в результате деяния страдает не только изъявившее согласие лицо, но и порядок реализации конституционных прав и свобод человека, волеизъявление потерпевшего не может рассматриваться как обстоятельство, исключающее преступность содеянного.
Что касается приведенной выше типологизации преступлений, то только в третье группе деяний согласие жертвы исключает уголовную ответственность. К деяниям, правомерность которых определяет волеизъявление пострадавшего, можно отнести следующие: нарушение неприкосновенности частной жизни (ст. 137 УК РФ); нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений (ст. 138); нарушение неприкосновенности жилища (ст. 139); нарушение авторских и смежных прав (ст. 146) и нарушение изобретательских и патентных прав (ст. 147 УК РФ).
Данное положение нельзя признать безусловным: согласие пострадавшего исключает преступность нарушений личных конституционных прав человека и гражданина только в случаях, если эти права и свободы выступают основным непосредственным объектом посягательства.
7. Уголовно-правовое значение согласия потерпевшего при посягательствах на интересы семьи и несовершеннолетних во многом определяется ценностью охраняемых законом благ.
Проведенный нами анализ позволил заключить, что волеизъявление пострадавшего может исключать уголовную ответственность только при разглашении тайны усыновления (удочерения). Данный вывод основывается на положениях ст. 155 УК РФ, предусматривающей уголовную ответственность за разглашение тайны усыновления (удочерения) вопреки воле усыновителя, совершенное лицом, обязанным хранить факт усыновления (удочерения) как служебную или профессиональную тайну, либо иным лицом из корыстных или иных низменных побуждений.
При совершении иных деяний, предусмотренных главой 20 УК РФ, уголовная ответственность виновного наступает независимо от воли потерпевшего.
8. Дискуссионной для отечественной теории уголовного права является проблема определения границ отчуждения имущественных прав личности с ее согласия.
Вопрос о правовом значении согласия на отчуждение имущественных прав стоит на стыке гражданского и уголовного права.
С одной стороны, ч. 1 ст. 209 ГК РФ в числе основных правомочий собственника называет право владения, пользования и распоряжения, а с другой – способ реализации данных правомочий в ряде случаев носит уголовно наказуемый характер.
Н. С. Таганцев, исследуя данную проблему, отмечал: «Согласие обладателя нарушенного интереса устраняет преступность имущественных посягательств в виде захвата имущества или его истребления, так как передача, уступка имущества, хотя бы для его уничтожения, составляет для его обладателя, по общему правилу, несомненное право. Весь вопрос сводится только к точному установлению, принадлежит ли уступившему право на уступленный интерес и в каком объеме: с согласия собственника дома этот дом может быть разрушен до основания, но он не может быть сожжен, как скоро вокруг него находятся чужие строения»[297].
В советский период справедливость данного подхода практически не подвергалась сомнению. Так, например, А. Н. Красиков отмечал, что уничтожение, изъятие, обращение в собственность, а равно повреждение чужого имущества с согласия собственника есть не что иное, как следствие осуществления собственником своего субъективного права[298].
Соглашаясь с приведенным выше мнением, считаем необходимым указать на то, что правомочия собственника нередко ограничиваются публичными интересами, которые исключают признание деяния правомерным.
В целом, анализ границ частного интереса при отчуждении собственником имущественных прав позволил прийти к следующим выводам:
– согласие лица на отчуждение, повреждение, а равно уничтожение своего имущества является формой выражения одного из непременных правомочий собственника – права распоряжения имуществом;
– выражение воли собственника на отчуждение, повреждение или уничтожение имущества исключает уголовную ответственность третьих лиц, если соблюдены требования допустимости согласия (иными словами, пострадавший дает согласие на причинение вреда имуществу, находящемуся в его личной собственности);
– имущество собственника не должно быть предметом преступлений, предусмотренных ст. 243 УК РФ;
– и, наконец, способ отчуждения имущества не должен носить общественно опасного и противоправного характера.
Глава IIIИные правовые институты, расширяющие частные начала в уголовном праве
3.1. Институт примирения с потерпевшим в системе диспозитивных начал уголовного права России
Одним из относительно новых, но перспективных направлений развития частных начал в российском уголовном праве является институт освобождения от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим. Согласно ст. 76 УК РФ 1996 г. «лицо, впервые совершившее преступление небольшой или средней тяжести, может быть освобождено от уголовной ответственности, если оно примирилось с потерпевшим и загладило причиненный потерпевшему вред». Несмотря на то обстоятельство, что нормативные предписания ст. 76 УК РФ являются в настоящее время единственным официально закрепленным способом отражения частных интересов потерпевшего в уголовном праве, их практическая реализация не позволяет достигать тех социально значимых задач, которые перед этой нормой поставлены.
Объяснение данной ситуации видится в низком уровне юридической техники ст. 76 УК РФ. В числе недостатков анализируемой нормы можно назвать как элементарные стилистические погрешности, так и ошибки, в основе которых лежит неверное восприятие социальной направленности уголовного закона,