Макгрудер встал мне навстречу. Все та же портупея с пистолетом. Может быть, он и в постель ложится, не снимая их?
— Что еще? — спросил он.
— Хочу поговорить с вашим шефом.
В этот момент из кабинета вышел худощавый человек в костюме цвета хаки, с кипой бумаг. Он бросил бумаги на стол.
Макгрудер резко кивнул в мою сторону:
— Келли, опять этот парень!
Редфилд повернулся и смерил меня быстрым взглядом:
— Чэтэм?
— Угадали.
— Пройдите туда!
Я вошел вместе с ним в кабинет. Слева у стены — старый секретер. Справа — два шкафа с документами и вешалка с полкой, на которой живописно расположился его мундир с черным галстуком.
Редфилд кивнул на стул:
— Садитесь.
Не сводя с меня взгляда, нащупал в кармане сигареты и закурил.
Ему было лет 36–38, и выглядел он уверенно и компетентно. Худощавое лицо, чисто выбритые жесткие щеки, высокий круглый лоб и темные редеющие волосы. Острые и жесткие глаза серого цвета. Короче говоря, это было лицо, выражающее и ум, и характер, но ни капли доброты — по крайней мере в эту минуту.
— Ну, хорошо, Чэтэм, рассказывайте, зачем пожаловали?
— Узнать, что вы собираетесь предпринять дальше. Ведь вы послали Макгрудера в мотель, и он уже доложил вам, что там видел.
— Посылал… Но во всем этом варварстве я не вижу смысла. И кроме того, никаких следов…
Он и раздражал и озадачивал меня. На нем просто было написано: честный и усердный полицейский, который просто не мог бы устоять против соблазна разгадать трудную и запутанную задачу. Так откуда же такое отношение к делу?
— А на номерном знаке нашли отпечатки пальцев? — спросил я.
— Нет, — коротко ответил он. — Конечно, нет! И в номере в мотеле их не нашли бы, и на бутылях — тоже. Вы считаете, что человек, который провернул эту операцию, был дураком или дилетантом?.. Но ладно, оставим эту тему и вернемся к вам!
— Почему?
— Потому что я хочу знать, черт побери, кто вы такой и что вы здесь делаете? Ведь выкрасть ваш номерной знак стоило большого труда! Меня интересует, почему он это сделал.
— Это было предупреждение, — ответил я и рассказал Редфилду про телефонный звонок к миссис Лэнгстон и про поиски телефонной будки с неисправным вентилятором.
Он прошелся по комнате и наконец остановился передо мной.
— Иными словами, вы в городе не пробыли и получаса, как увязли в уголовщине… Вы — смутьян, Чэтэм! От вас пахнет смутой за милю!
— Я ведь доложил обо всем полиции, — ответил я. — А мне в ответ лишь помахали ручкой. И вы тоже пытаетесь умалить значение этой истории с кислотой. Но не можете заставить себя отмахнуться от нее… Не понимаю, в чем дело? Я видел людей, классически заметавших сор под ковер, но вы–то как будто не из таких?
На мгновение в глазах его мелькнули злобные огоньки, и мне показалось, что он вот–вот меня ударит, но в следующее мгновение он взял себя в руки.
— Никто здесь ни от чего не отмахивается, — сказал он. — И сор под ковер не заметает. Описание этого человека и его машины разослано по всем ближайшим округам и отправлено в управление дорожного патруля. Кроме того, я знаю, откуда взялась кислота…
— Знаете? — перебил я его.
— Вы уже лучше помолчите, — сказал он, не повышая голоса. — Вы и так уже дали волю своему языку, так что теперь придержите его и слушайте — я вам отвечу! Шансов, что его поймают, очень мало. Один из тысячи! Зеленых седанов “Форд” так же много, как Смитов в притоне во время облавы. Также много и людей с описанной вами внешностью. Да и разъезжать он теперь будет наверняка в другой машине. И он не местный житель — городок слишком мал. Значит, его наняли где–то в другом месте… В любом другом месте в радиусе тысячи миль отсюда. Кислота нам тоже не поможет. Несколько недель назад в наших окрестностях был “уведен” грузовик, и одним из артикулов в накладной была серная кислота — десять галлонов. Я как раз расследовал это дело. Грабителей так и не нашли. Грузовик — тоже. Основным грузом была краска, а краска продается свободно в любом месте. Попробуйте отыскать следы при таких обстоятельствах… Ну, а теперь перейдем к вашей личности.
— Что значит к моей личности? Что вы хотите этим оказать?
Он нацелился в меня указательным пальцем.
— Да от вас разит, как от блондинки с любимым скунсом! И чем больше я к вам принюхиваюсь, тем подозрительнее вы мне кажетесь! По непонятной причине все случается в тот самый день, когда вы здесь появляетесь. Тут вы несли околесицу насчет загадочного телефонного звонка. Если вы лжете, значит, вы сами замешаны в этом деле! Если не лжете, и кто–то действительно хочет изгнать вас из города — значит, вы замешаны в чем–то другом… Не люблю я смутьянов, которые появляются тут неизвестно зачем и роются в мусоре этого пресловутого мотеля! Вонь стоит страшная!
— Я так и знал, что мы придем к этому, — сказал я. — Другими словами, вам абсолютно безразлично, что станется с миссис Лэнгстон и кто ее травит? На вашей совести нераскрытое убийство; с вашей точки зрения, виновата в этом убийстве она — независимо от того, можете ли вы это доказать или не можете. Что ж, вы правы, вонь стоит страшная! И давно пора выяснить, откуда идет этот запах! Он оперся одной рукой на угол стола и наклонился ко мне.
— Запомните раз и навсегда, Чэтэм! — резко сказал он. — Мы не нуждаемся в советчиках — у нас их хватает и так! Один подозрительный ход с вашей стороны — и я за вас возьмусь, и возьмусь крепко! А теперь убирайтесь и постарайтесь больше не совать нос в чужие дела!
Я встал.
— О’кей! И не кричите, у меня слух хороший!
В дверях показался Макгрудер. Он смерил меня холодным взглядом. Редфилд знаком велел ему пропустить меня, и ют посторонился.
— Тоже мне — деятель! — буркнул он.
Я не обратил на эту реплику внимания и обернулся к Редфилду:
— Я не такой дурак, чтобы сразу передать дело совету присяжных, поскольку вы сами еще им занимаетесь; но не рассчитывайте, что вам удастся помешать мне заглянуть под ковер! А когда возьметесь за меня, подумайте, законны ли основания!
— Можете не беспокоиться! — сказал он. — И все! Разговор окончен!
Я вышел, понимая, что только ухудшил дело. Зайдя в аптеку я заказал лекарства и направился обратно в мотель. Остановив машину у входа в бюро, я взглянул на часы. Двенадцатый час, а я еще не завтракал. Может быть, я застану Олли одного? Я перешел дорогу и заказал бутерброд и чашку кофе. В баре был только один посетитель. Допив свое пиво, он вскоре вышел, а я поставил кофе с бутербродом на стойку бара и придвинул табурет.
— Вы не будете против, если я туг устроюсь? — спросил я. — Тут я не помешаю вашему постоянному клиенту?
Олли пожал плечами, и в его карих глазах засветилась доброжелательная заинтересованность.
— Мне жаль, что так получилось. Но вы сами, наверное, понимаете: иногда приходится делать и то, чего не хочешь.
— Забудьте об этом! — сказал я.
В этом человеке чувствовалась прямота, и мне казалось, что он не принимает участия в травле миссис Лэнгстон. Правда, я сперва должен был удостовериться в этом.
Он подошел, поставил ногу на нижнюю полку стойки и, опершись о колено, закурил.
— Грязное это дело… С кислотой.
— Как вы об этом узнали? — спросил я.
— Видел, как вы там все выгребали. Да и прислуга мне рассказала… Шериф принимает меры?
— Не очень–то, — ответил я и отхлебнул кофе.
— Редфилд — неплохой полицейский. Жесткий, как сапог, но умный. И честный.
— Угу, — неопределенно сказал я. — Но почему вы заинтересовались этим?
— Весь город говорит, что вы каким–то образом связаны с этой женщиной.
Я кивнул:
— Не был, а теперь — связан. Эта история с кислотой случилась отчасти по моей вине.
— Как это?
— Можно мне сперва задать вам вопрос? — спросил я. — Только по–честному: вы в самом деле считаете, что она причастна к убийству?
— Хотите знать, что я действительно думаю? — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Я думаю, что у меня здесь неплохое дельце. На сорок тысяч долларов, а мне через месяц стукнет двадцать семь. Дело приносит хороший доход и вообще мне нравится. Поэтому мне приходится думать так же, как думают мои клиенты, или же держать язык за зубами.
— Бросьте заливать! — сказал я. — Вы бы не достигли всего этого в двадцать с чем–то лет, если бы у вас были куриные мозги или трусливая душонка. Вы чертовски хорошо знаете, о чем думаете, а думаете вы вот что: “Эта женщина не из тех, кто может обратить внимание на Стрейдера хотя бы на минуту!”
Он кивнул.
— Что ж, предположим, что думаю именно так. Только учтите: я этого не говорил. Это сказали вы. Так что какой в этом прок? Видите ли, у меня есть хобби…
— Хобби?
— Угу. Охота… Охота на двух зверей — женщин и тарпона. Насчет тарпона я теперь знаю все, что нужно, а вот насчет женщин — тут я пас: ни черта! Да и вы — тоже.
— Конечно! Но ведь нужно играть и наудачу… Ну ладно, слушайте: вы не помните, кто звонил вчера из вашей телефонной будки около двух часов дня? Часа за два до моего прихода.
Он нахмурился и покачал головой.
— Я на это внимание не обращаю, разве что человек попросит разменять деньги. Люди постоянно входят и выходят. А почему вы этим интересуетесь?
Я рассказал ему о телефонных звонках и неисправном вентиляторе.
— Должно быть, он видел меня где–то в городе и догадался, чем я занят. А если он сидел в вашей закусочной — а я думаю, что сидел, потому что сразу позвонил, — то видел, как я вошел вместе с миссис Лэнгстон… Значит, не помните?
— Н-нет… За это время могли звонить не один и не два человека, а я действительно не обращаю на это внимание.
— А много народа бывает в баре между двумя и тем часом, что я вошел?
— Человек шесть–восемь… Может быть и больше. Трудно сказать.
— А насчет тех, кто был в то время?
— Гмм… — промычал он. — Дайте подумать… Того крупного парня зовут Рэд Данливи. Он работает на бензоколонке, на шоссе. Он способен сказать женщине гадость, но — в открытую, а не по телефону. Потом — Руп Халберт. У того грязный язык и длинный нос, но в общем–то он не вредный. Нет, Чэтэм,