Частный детектив. Выпуск 12 — страница 2 из 21

Загадка

3. Ящик Пандоры

Я очень ясно помню тот летний вечер. Время текло медленно. Удушливая атмосфера не предвещала ничего необычайного и ночью. Я сидел за стойкой в «Пласе», потягивая третью порцию «дайкири»[1], когда увидел ее, нерешительно задержавшуюся у входа. Но нерешительность эта длилась недолго — она направилась к официанту, обслуживающему в зале одного из клиентов. Многие предпочитали сидеть за столиком, а не возле стойки. Не знаю, что она ему сказала, но без сомнения, речь шла обо мне, потому что официант указал в мою сторону, и девушка, аккуратно ступая на своих высоких каблучках по ковровой дорожке, пересекла зал и остановилась рядом со мной. Совсем юная, едва достигшая совершеннолетия, с изящной фигуркой, одетая в цельно кроенное платье, она излучала молодость и свежесть. Восхитительная девушка! Я со знанием дела, — а вкус у меня требовательный, — оглядел ее узкую талию, мысленно раздев девушку донага. «Талия несколько высоковата, — подумал я, — но за исключением этого незначительного изъяна, все остальное что надо».

Таким образом, я оценил ее внешность и одежду одним опытным взглядом. Девушка, заметив мой интерес, слегка покраснела, потом спросила:

— Сеньор Арес?

Я кивнул в ответ и улыбнулся.

— Садитесь, пожалуйста.

Я щелкнул пальцами, подзывая бармена.

— Карлос, приготовьте что-нибудь сеньорите, — сказал я и повернулся к девушке. — Что будете пить?

— Спасибо. Ничего. Могу я с вами поговорить?

Я не питал особых иллюзий насчет тех услуг, о которых она меня попросит. Таковы уж веяния времени. Наверняка, какая-нибудь грязная работенка.

— Не можете ли вы назвать свое имя, сеньорита…

— Рамирес, — прошептала она. — Гленда Рамирес.

— Вот и отлично, сеньорита Рамирес. А теперь должен сообщить вам, что у меня есть контора, где я принимаю клиентов. А сегодня я отдыхаю.

— О, извините! — воскликнула она с недовольной гримаской, и при этом на ее щеках обозначились две трогательные ямочки. — Но дело такое срочное! Понимаете, я уже была в вашей конторе…

Я почувствовал в ее голосе затаенный страх и отметил, что время от времени она поглядывает в сторону входной двери. Улыбнувшись и изобразив удивление, спросил:

— А кто вам сказал, где меня можно найти?

— Ваш водитель. То есть шофер, который вас иногда подвозит, — объяснила она. — Он сказал, что возможно я застану вас в этом баре.

Я кивнул и снова спросил:

— Ну и что это за безотлагательное дело?

— Не могли бы мы поговорить… с глазу на глаз? — и она мотнула головой в сторону уединенного столика.

— Ну, если вы так желаете… — произнес я и поднялся, одновременно сделав Карлосу знак, чтобы он принес мне еще «дайкири».

Мы направились к столику, одиноко стоящему в углу. Я заметил, что девушка снова нервно взглянула на дверь. Вытащив сигареты, предложил ей закурить, но она отказалась. Я прикурил и вопросительно взглянул на нее.

— Речь идет о моем отце, — дрожащим голосом проговорила она. — О сенаторе Грегори П. Рамиресе. Вы, наверное, о нем слышали?

Я хотел спросить, что означает это «П», но промолчал и только сказал:

— Да. Приходилось. Так что случилось?

— Его шантажирует одна женщина, — понизив голос ответила она.

Да, дельце становилось интересным.

— Она его шантажирует, — повторила девушка, собираясь с духом.

Она прикусила нижнюю губу и запнулась. Видимо, сеньорита Рамирес пыталась справиться с нерешительностью, вызванной этой избитой шаблонной фразой.

— У вас еще есть время все обдумать, сеньорита. Может, все это выдумки, понимаете, что я имею в виду? — попытался я успокоить девушку.

И тут она, всхлипывая, поведала мне историю, старую как мир. У ее отца интимные отношения с некоей особой, известной всем под именем Сусанна. Отношения эти зашли слишком далеко, и в кульминационный период сенатор Рамирес совершил непростительную глупость, постоянно посылая своей возлюбленной страстные письма. Но, как известно, всему приходит конец, пришел конец и этой любви, сначала перешедшей в холодность, а затем в настоящую неприязнь.

Все было бы хорошо, если б эта особа смирилась со своим «несчастьем» и просто выплакала свое горе, тем более, что за свою отставку она получила от «отца родины» 6000 песо. Но так поступила бы любая другая женщина, но только не Сусанна.

Когда сенатор возомнил, что Сусанна начисто вычеркнута из его жизни, он получил письмо, полное ласковых упреков. Его спокойствие, естественно, было нарушено, однако он упорно не отвечал, пока не получил другое послание, на сей раз уже с угрозами. Либо он заплатит еще, либо его супруга получит подробное описание всех разнообразных даров, которые были преподнесены ей сенатором за время их продолжительной любовной связи. Тогда сенатор, в планы которого абсолютно не входил развод, поскольку семья его жены была одной из самых известных в городе и ратовала за прочный брак и все такое прочее в вопросах нравственности, начал ежемесячно выплачивать Сусанне весьма кругленькую сумму. И уже смирился с этим. Но случилось так, что вскоре «отцам города» за заслуги перед нацией повысили жалованье. Подобное «справедливое» решение было принято на одном из памятных совещаний.

И ненасытная Сусанна быстро все прикинула и произвела несколько нехитрых математических выкладок в своей прелестной головке, рассудив, что ей тоже положено повышение «зарплаты». Ситуация стала невыносимой. Сенатор сделался желчным и раздражительным, его чуть не хватил апоплексический удар. Он начал орать на дочь, и если такое не произошло пока с сеньорой Рамирес, чувствовалось, что это вот-вот случится, потому что вспышки раздражения у сенатора все более усугублялись.

Закончив свое сбивчивое повествование, сеньорита Рамирес начала вдруг умолять меня раздобыть у Сусанны эти уличающие отца письма. Стиснув лицо ладонями, девушка шептала: «Умоляю, умоляю!». В конце разговора она достала из сумочки сотенную купюру и сказала, что заплатит в два раза больше, когда я передам ей эти письма.

— Вы можете подождать до завтра? — спросил я.

— Нет! — вскричала она. — Завтра наступает срок, установленный Сусанной, когда ока вручит их моей матери, а это крах, развод!..

Я попросил сеньориту Рамирес рассказать мне о местонахождении дома, где предположительно находятся обличительные письма, и сказал, чтобы она ожидала моего звонка.

Она поднялась и робко протянула мне на прощание руку, затем с опаской покинула бар.

Я инстинктивно почувствовал, что дело это опасное. Сам не знаю почему. Но ощущение было мимолетным, и я не обратил на него особого внимания. Посидев еще немного в баре, я решил наконец взглянуть на дом коварной Сусанны.

Хотя было уже почти девять вечера, ее дом, расположенный в Ведадо, казался погруженным в сон. Но меня это не удивило, ведь ночная жизнь его обитательницы еще не начиналась.

Я пристально вглядывался в засаженный деревьями двор, окружавший строение. Убедившись, что поблизости никого нет, перелез через садовую решетку. Достав отмычку, которую всегда носил с собой, я попробовал открыть входную дверь — безрезультатно. Я осторожно обошел дом. С горечью оглядел множество окон с массивными металлическими решетками. И тогда решил испытать судьбу, попробовав проникнуть через помещение для слуг. Руководствуясь законом, согласно которому в любой цепи есть свое слабое звено, я вскоре очутился в доме.

Зажегши фонарик, прокрался к спальне Сусанны. Кругом царила мертвая тишина, и если бы не свет, пробивавшийся из-под двери спальни, ничто не говорило бы о том, что дом обитаем. Я уже подумал, что я один во всем доме. Но я ошибался.;. Там была Сусанна.

Необыкновенно красивая женщина… Ее черные прямые волосы, коротко подстриженные по моде, два года назад называвшиеся «итальянский мальчик», покрывали голову правильной формы. Совершенный овал лица завершался прелестным подбородком. Аккуратный, хотя и не классический носик, очень шел этому восхитительному лицу. Огромные темные глаза, обрамленные длинными ресницами, были полуоткрыты. Ее белое роскошное тело, наполовину обнаженное, покоилось на широкой кровати. Спальня освещалась каким-то сумрачным похоронным светом. Похоронным… Ведь женщина, раскинувшаяся на кровати, была мертва. Я подумал, что она олицетворяет собой прекрасную смерть. Как сказал великий Бодлер: «безжалостный покой великолепной маски…»[2]

У ножа, вонзенного пониже левой груди, была отполированная деревянная рукоятка, на которой не виднелось никаких следов. На белом бархатном одеяле и подушках в изголовье кровати алели пятна крови. Я бросил взгляд на вместительный туалетный столик, заставленный бесчисленными флаконами с духами и коробочками с кремами, лакированными пудреницами с инкрустациями. От них исходил пряный аромат. Кругом были раскиданы различной формы гребенки, коробочки с тушью и прочие предметы женской косметики. Кроме того, на столике стояла продолговатая эллипсообразная шкатулка из слоновой кости, полная драгоценных украшений. Я подошел к застекленному шкафчику, в котором висели многочисленные туалеты, подчеркивающие фигуру. Рядом в беспорядке валялись разбросанные ночные сорочки, пеньюары, комбинации… На столике, стоящем возле постели, вместе с двумя мягкими креслами, виднелась серебряная пепельница, полная пепла и окурков, тут же находились два стакана с остатками выпивки. На роскошном ковре, покрывающем пол, также в беспорядке были разбросаны предметы дамского туалета. Но во всем этом не ощущалось какой-либо неряшливости или неаккуратности. Голубые обои на стенах тускло освещались маленьким бра.

Я снял перчатки, подошел к телу и потрогал его. Оно было холодным, кровь, должно быть, уже свернулась. Все, и окоченение и мертвенная бледность лица, резко контрастирующая с черными полузакрытыми глазами, говорило о смерти. Скоро начнется необратимый процесс разрушения…

Почему убита эта женщина удивительной красоты?!

— Да, — сказал я себе, передернувшись от озноба, — все мы когда-нибудь умрем — это неизбежно.

Я неторопливо приступил к поискам. Методично обшарил спальню, пытаясь обнаружить, где спрятаны письма сенатора. Тщетно. Тогда я решил обыскать остальные комнаты. Но прежде снова тщательно осмотрел шкатулку с драгоценностями. Это была редкая, по всей видимости, старинная вещь из слоновой кости, с вырезанным на крышке лицом женщины, видимо, китаянки. Меня очень заинтересовало это изображение. Сгорая от любопытства, я приблизил вещицу к глазам, снял крышку и увидел содержимое шкатулки: там не было ни одной дешевой вещи. Но что-то заставило меня призадуматься. Судя по всему, эта шкатулка не предназначалась для хранения драгоценностей. Мне показалось, что существует какой-то странный контраст между самой шкатулкой и ее содержимым. И что побудило резчика изобразить это лицо на крышке? Сам не могу объяснить, зачем я вывалил драгоценности на туалетный столик и потряс шкатулку. Затем простукал дно. Услышав звук, раздающийся обычно при ударе по полому предмету, я почувствовал, как участился мой пульс. И принялся лихорадочно размышлять, где по логике вещей может находиться потайной ящик, наличие которого я сразу же заподозрил, услышав этот звук. Я вертел шкатулку и так и сяк, но все безрезультатно. Наконец, устав от этих тщетных манипуляций, я вставил крышку в пазы и закрыл шкатулку. Китаянка, вырезанная на крышке, смотрела на меня с каким-то неописуемым торжеством. Буквально с вызовом. Я достал лупу и снова внимательно осмотрел шкатулку. И тут на лице китаянки заметил крошечную дырочку, невидимую невооруженным глазом. Взяв с туалетного столика шпильку, я сунул ее в неприметное отверстие. Раздался характерный щелчок невидимой пружинки, и потайное отделение открылось. Я увидел письма. Обрадованный, спрятал их в карман.

То, что случилось потом, произошло, по-видимому, из-за моей излишней самоуверенности. А ведь внутренний голос меня предупреждал, что дело будет опасным. Я был уверен, что все пройдет гладко и потерял бдительность. Сзади послышались легкие шаги, и я понял, насколько был глуп, забыв о предосторожности. Я не успел даже сунуть руку под мышку, где находился «люгер». Короткий приказ «Не шевелиться!» прорезал тишину. Я хотел повернуть голову, чтобы хотя бы столкнуться со своим противником лицом к лицу, но тот же неприятный резкий голос произнес: «Не оборачиваться!» Я застыл на месте. Совершив одну ошибку, мне не хотелось совершать вторую, оказав сопротивление. Я весь напрягся, чувства мои обострились, и я решил ждать — в моем положении это было самым разумным. Может, этот человек снова заговорит?.. Я ожидал. Но не слышал ни его голоса, ни какого-либо иного звука. Зато увидел нечто светящееся. Этот блеск был похож на сверкающие маленькие звездочки с каким-то опаловым отливом. И все погрузилось во тьму…

Не помню, сколько времени я находился без сознания. Когда я, наконец, с трудом приподнялся с пола, покрытого ковром, то попытался вспомнить, что же произошло. В изнеможении прислонившись к холодной стене, сквозь наплывающий волнами туман в глазах я огляделся вокруг: та же комната, то же полуобнаженное мертвое тело прекрасной женщины. Только шкатулка исчезла, а вместе с ней и драгоценности.

Вдобавок ко всему, я услышал далекий приближающийся звук сирены, как бы разрезавшей теплый ночной воздух. Я оцепенел от страха. И не ошибся — протяжный звук сирены приближался. Необходимо скорее покинуть этот проклятый дом. Я осмотрелся и вспомнил — ведь где-то в доме остались мои перчатки. Взглянув на свои руки, почувствовал, как отчаянно забилось сердце — они были в крови. Мне стало ясно, что какие-то мерзавцы заманили меня в ловушку. В ужасе я отметил, что все стены спальни тоже забрызганы кровью. «Повсюду остались мои отпечатки», — с горечью подумал я, прислушиваясь к приближающейся сирене. Ее плачущий голос становился все громче, громче. Я выскочил во двор как раз вовремя. Возле дома послышался скрежещущий звук резко затормозившей машины, за ним последовали сокрушительные удары в дверь. Я протиснулся сквозь садовую решетку и бросился наутек.

Добравшись до отеля, я сразу принял душ. Затем осмотрел рану на своей голове. Нестерпимо болел затылок, на котором вскочила огромная шишка. Но, судя по всему, ничего серьезного не произошло. Я оделся, жадно проглотил полстакана «бакарди»[3] и, поудобнее усевшись в кресле, принялся раздумывать над тем, какого черта я влип в эту дурацкую историю.

На часах половина одиннадцатого — значит, все эти странные события произошли за какие-нибудь полтора часа. Я не стал тратить время на бесплодные сожаления по поводу случившегося, а решил сразу оценить ситуацию. Развалившись в кресле, дважды перечитал письма — лишь три из них принадлежали сенатору. Остальные были написаны другими, как видно, более благоразумными людьми, поскольку не были подписаны полным именем. Отложив в сторону письма сенатора, я спрятал оставшиеся в карман. Вряд ли они мне понадобятся.

Выпив с наслаждением еще глоток рома, взялся за телефон. И улыбнулся: девочка оказалась послушной — видимо, она не отходила от аппарата, с нетерпением ожидая моего звонка. Тяжело дыша, она спросила:

— Вы достали?

— Да, — ответил я. — И это и еще многое другое. Когда вы заплатите?

Мои слова похоже ее встревожили.

— Я что-то не понимаю… Вы сказали «и многое другое». Объясните, пожалуйста.

— Это не телефонный разговор, синьорита Рамирес.

Прошло несколько секунд, прежде чем она заговорила:

— Я приеду к вам в контору в течение получаса. Как вы на это смотрите?

— Буду ждать вас там, — ответил я и повесил трубку.

На часах — половина двенадцатого. Через сорок минут я был в конторе, где меня уже ожидали. Но это оказался сам Рамирес — старый, лысый и толстый. Его маленькие, хитрые глазки перебегали с предмета на предмет. Лицо сенатора — круглое и расплывшееся напоминало мяч. Одетый в дорогой, хорошо сшитый костюм, Рамирес имея вид человека, привыкшего всегда повелевать. С подозрением взглянув на меня, он высокомерно произнес:

— Полагаю, вы и есть тот самый Арес?

Я не ответил. По сути дела, слова Рамиреса и не были вопросом. Небрежным жестом я прикрыл дверь. Сенатор прошел на середину кабинета и без разрешения плюхнулся на стул, который жалобно заскрипел под его тяжестью.

— Сеньорита Рамирес не придет? — спросил я.

— Не собираюсь объяснять вам причины, по которым моя дочь не пришла. — Рамирес взглянул на часы. — Мне известно, что она наняла вас, чтобы получить кое-какие бумаги. Разумеется, без моего ведома. Все это она проделала за моей спиной. Работа вами выполнена и, видимо, успешно, не так ли? Поэтому я лично явился за ними; вот здесь 200 песо, которые мы вам должны, как и договаривались. — Он извлек из бумажника две сотенные купюры и положил их на стол.

— Как бы не так! Если уж на то пошло, сенатор, ваша дочь подговорила меня украсть ваши письма к вашей возлюбленной Сусанне, — насмешливо воскликнул я.

Услышав о письмах, сенатор даже бровью не повел. Он посмотрел на меня с презрением.

— Из-за неопытности моей дочери, я, похоже, попал в лапы такого омерзительного прохвоста, как вы, — сказал он. — Полагаю, 300 песо вам недостаточно. Сколько же вы хотите?

— Не знаю, сенатор, — любезно ответил я, почесывая подбородок. — Конечно, деньги меня интересуют, но нет такой цены, которую можно было бы заплатить за это, — я улыбнулся и нагло посмотрел ему в глаза. — Конечно, будь у меня парламентская неприкосновенность, меня бы тоже не волновала какая-то там смертишка, но понимаете, тут такое дело, я всего-навсего бедный…

Он грубо прервал меня, лицо его побагровело.

— Как?! Как вы сказали?! Предупреждаю, я не намерен терпеть какие-либо выходки! Меня ваши отговорки не волнуют! Что это за намеки? Где письма, черт побери?!

— Похоже, вы не понимаете, сенатор, — вежливо улыбнулся я. — Мы сейчас говорим о покойнике, вернее, о покойнице. Вам ясно? Ваша прекрасная любимая Сусанна мертва. Когда я пришел к ней домой, то застал ее труп. И вы должны кое о чем хорошо подумать.

Когда я умолк, на моем лице уже не было беспечной улыбки. Я понимал, что произошло преступление, и я — единственный свидетель. Я сидел на стуле, наклонившись вперед и подняв глаза, увидел в руке Рамиреса пистолет.

— Вы, должно быть, не отдаете себе отчета, что значит смеяться надо мной! — с яростью прошипел он. — Письма, живо!

Я сунул руку в карман и с недовольным видом вынул два письма и положил их на стол.

— Одного не хватает! — рявкнул сенатор.

— Вот как? — изобразил я удивление. — Я обнаружил там только два.

Рамирес не отводя дула пистолета, гневно посмотрел на меня.

— Я написал три письма! — прорычал он.

— Мне очень жаль, — ответил я. — Но это все, что у меня есть. — Потом, словно меня внезапно осенила эта мысль, добавил: — Может, женщина уничтожила или спрятала одно письмо, чтобы потом вас шантажировать?

— Именно это меня и интересует, — задумчиво пробормотал сенатор.

Он спрятал письма в карман пиджака и направился к двери. Продолжая сжимать в руке пистолет, он бросил на меня пронизывающий взгляд.

— Запомните хорошенько, Арес. Не вздумайте меня шантажировать с помощью этого письма.

— Письмо… — пробормотал я себе под нос, когда он вышел. — Сусанне оно больше не нужно. — Взглянув на часы, увидел, что уже половина первого. — Да, и здорово же я влип.

Пожав плечами, я положил в бумажник 200 песо. «Выясню, кто ее убил», — подумал я и вышел из конторы.

В гостинице, прежде чем лечь спать, я достал свою записную книжку и занес в нее наиболее значительные события прошедшего дня. Такая у меня выработалась привычка с тех пор, как я занялся своей неблагодарной деятельностью. Затем я уснул и крепко спал до самого утра.

4. Убежище беглеца

Наступил рассвет. Я вскочил с постели, сделал небольшую зарядку, принял душ и оделся. Затем, прочитав газету, отметил любопытное: убийство было совершено с целью ограбления. Служанка сообщила, что пропали драгоценности и недостает множества дорогих вещей. Исчезло также полотно кисти Дега. Пустое место на стене свидетельствовало об изысканном вкусе вора. Из массы картин, висевших в доме прекрасной Сусанны, убийца предпочел «Балерину за кулисами» Эдгара Дега. Полиция ведет расследование. Найдено огромное количество следов, и поимка преступника — вопрос нескольких часов. Что не вызывало никаких сомнений — вор и убийца — одно и то же лицо. Значит я не только вор, но еще и убийца, и все это по милости той проклятой девчонки с ангельским личиком.

Тяжело вздохнув, я открыл бумажник и посмотрел на сотенные купюры. «Нет, во всем этом виновата не она», — подумал я, выходя из отеля. Позавтракав, не отправился как обычно в контору, а зашел в телефонную будку и набрал номер сенатора.

— Что вам угодно? — спросил низкий бархатный голос. Подобострастные нотки выдавали слугу.

— Будьте любезны сеньориту Рамирес.

— Как доложить, кто ее спрашивает?

Черт побери! Следовало ожидать подобного вопроса.

— Какое вам дело? — заорал я. — Если она дома, попросите ее к телефону.

Как ни странно, грубость сработала. Это оказалось гораздо действеннее, чем если бы я начал объясняться. Слуга, должно быть, решил, что я один из тех типов, кто не может назвать свое имя.

— Сеньорита ушла в университет, господин, — сказал он смиренно.

Повесив трубку, я закурил сигарету и сделал три глубоких затяжки подряд. Затем поехал в университет. В справочной университета мне сообщили, что сейчас дочь сенатора на кафедре философии. Припарковав машину напротив храма науки, и принялся ждать. Чуть позже одиннадцати я заметил мальчишку, тащившего стопку свежих газет.

Купив одну, я разразился проклятьями — дело принимало скверный оборот: на передней полосе красовалась моя физиономия. Я закурил вторую сигарету и стал читать. Через полчаса я увидел сеньориту Рамирес, выходящую из здания с книжками в руке. Она легко перепрыгивала через ступеньки, перебрасываясь шутками с подругами.

Я тихонько свистнул. Увидев меня, она подбежала к машине.

— Нам надо поговорить, — сказал я. — Садитесь!

На ее лице промелькнуло неодобрение, похоже, ее что-то удивило. Оглядевшись по сторонам, она села рядом со мной. Увидев на сиденье развернутую газету, вскрикнула от ужаса. Это и понятно: крупными буквами там было напечатано: «ПОЛИЦИЕЙ РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК».

— Вы… вы убили ее? — прошептала она, побледнев.

— А я ждал вас вчера вечером, — заметил я.

— Мне очень жаль. Но папа подслушал наш разговор. У него отводная трубка. И… Но послушайте! Вы еще не ответили на мой вопрос! Это вы ее убили?

Девушка мне очень нравилась. И вообще, мне нравятся девушки, задающие наивные вопросы.

— Так считает полиция, — ответил я. — Но есть два человека, которые знают, что это — ошибка.

Да? И кто же это?

Я засмеялся.

— Убийца и я… естественно.

— Как вы думаете, кто это мог сделать?

В ее словах звучало какое-то отчаянье, но взгляд оставался грустным. Мне показалось, что этот вопрос таит в себе скрытый смысл. Я с беспокойством посмотрел на девушку и ответил:

— Да-да… Ваш отец.

К моему удивлению, лицо сеньориты Рамирес оставалось спокойным — вероятно, она была готова к подобному ответу.

— Это не так, — возразила она. — Вы же знаете, что это не так, вы сказали это, чтобы напугать меня.

В ее глазах я увидел страх, в голосе звучала неуверенность. И тогда я решил перегнуть палку, чтобы увидеть ее реакцию.

— Вы с вашим отцом сговорились заманить меня в ловушку. Все это я уже обдумал. Для чего вам так срочно понадобились эти письма? Не застав меня в конторе, вы разыскали меня в баре. — Я заметил, как девушка сделала протестующий жест, но не дал ей заговорить и продолжал: — Вам был нужен именно я. С моей репутацией детектива, берущегося за различного рода темные дела, не так ли? Красивое личико и триста монет — этого достаточно, чтобы я не отклонил ваше предложение.

— Какая гнусность! — возмущенно воскликнула она.

— Возможно, вы не до конца были посвящены в эту интригу, — невозмутимым тоном продолжал я. — Может, ваш отец просто попросил вас связаться со мной и уговорить забрать эти письма… — я улыбнулся, — письма любимой Сусанны, как он с нежностью ее называет. А я, как дурак, клюнул на вашу удочку. Разве я мог отказать такой хорошенькой девушке, да еще впридачу с тремястами песо в руках? Ваш отец все предусмотрел. А потом он подождал меня в доме Сусанны. Оглушил, а потом оставил по всей спальне отпечатки моих пальцев… Отличная работка!

Девушка пронзила меня взглядом, в котором читалось все: ярость, гнев, страх, презрение.

— Не думаю, что я стану дальше выслушивать все эти мерзости, — тихо произнесла она. — Если вы верите всему тому, о чем сейчас говорили, вы еще больший подлец, чем думает мой отец.

Со слезами на глазах она вышла из автомобиля. Я поглядел ей вслед, и ругательство невольно сорвалось с моих губ. Да, нелегкая мне предстояла задача — доказать, что это убийство — не моих рук дело. Я молча, словно оцепенев, сидел в машине, и обдумывал, что делать дальше. Необходимо выработать четкий план действий. Затем я поспешно покинул машину и направился к автобусной остановке. Сев в подошедший автобус, добрался до коммерческого центра города и позвонил в платный гараж, где время от времени оставлял машину. Сообщил служителю гаража о местонахождении своего автомобиля, чтобы тот мог приехать и забрать его. После чего двинулся пешком на Колокольную. Все это время я надеялся, что никто из шедших мне навстречу людей не опознает меня по фотографии в газете, ведь полиция не дремлет. Я старался выглядеть как один из миллиона жителей Гаваны и ничем не привлекать к себе внимания прохожих.

Минут через пять я оказался возле парикмахерской на улице Санха. Выйдя оттуда свежевыбритым и коротко подстриженным на армейский лад, я двинулся к Алисе, живущей в районе Старой Гаваны. Стукнув в дверь молоточком, стал ждать. Алиса появилась быстро. Увидев меня, она с иронией произнесла:

— Заходи, любовь моя. Я ждала тебя.

Я вошел. Алиса остановилась передо мной. Она походила на игривую кошечку.

— Я знала, что ты придешь, — сказала она. — Когда увидела в газете твою физиономию, подумала: сейчас он явится ко мне, чтобы спрятаться. Когда ему плохо или нет денег, он всегда приходит к Алисе. А когда неприятности минуют, он поцелует меня в носик, скажет: «Пока, дорогая!» и исчезнет до тех пор, пока с ним опять не случится какая-нибудь история.

Я стерпел ее упреки, потому что Алиса была стопроцентно права. Но сейчас я чувствовал себя не лучше волка из «Красной шапочки», затравленного охотниками. Чтобы скрыть свое замешательство, я сжал Алису в объятьях и поцеловал в кончик носа. Затем отнес на диван. В ее голосе звучала любовь, в глазах читался немой укор. Чувствуя себя виноватым, я снова принялся ее целовать. Алиса обняла меня за шею и страстно возвратила мне поцелуй.

— Эта сладкая минута перечеркивает все остальное, — прошептала она, приподнявшись с дивана и поправляя прическу. — Ну, а теперь поговорим о тебе.

— Поговорим, если не займемся другими вещами, — рассмеялся я.

— Иногда ты меня просто удивляешь своей беспечностью, — укоризненно проговорила Алиса. — Ну да ладно, оставим это. Ответь лучше, почему полиция считает, что ту женщину убил ты? — Лицо ее приняло испуганное выражение. — Ты же не убивал, так ведь?

Она слегка отодвинулась и пристально посмотрела на меня. Да, мне явно нравятся девушки, задающие наивные вопросы… Хотя Алиса отнюдь не наивна. Я поцеловал ее в губы и спросил:

— А ты как думаешь?

— Думаю, что ты способен…

— Какая плохая девочка! — воскликнул я.

— Это — единственный способ удержать тебя, — объяснила Алиса.

— Это называется эгоизмом. Все хорошее должно быть естественным.

— Дурак набитый! Хлыщ! Сатир! — прикидываясь разгневанной, произнесла Алиса.

Рассмеявшись, я коротко рассказал ей обо всем, что со мной приключилось.

— Вот и вся история, — подытожил я. — Как видишь, я крепко увяз. Теперь на меня повесят это дело, — добавил я хмуро.

— Ты заслужил, — сердито пробормотала она. — Это ведь не по твоей части, а ты встрял в это дело, только чтоб повыпендриваться перед девчонкой.

— Будет тебе! — возразил я. — Не намерен весь вечер выслушивать от тебя обвинения.

Я резко встал и надел шляпу. Но это была игра — мне вовсе не улыбалось уходить. Алиса повисла у меня на шее… и все стало на свои места. С этого момента все шло по моему плану. Я поручил Алисе достать из сейфа в моей конторе письмо Сусанны и принести сюда.

— Полицейские, — предупредил я, — наверняка крутятся возле конторы на случай моего возвращения. Они могут оказаться внутри, поэтому будь осторожна. Прежде чем войти, обойди вокруг здания.

Затем я прочитал небольшую лекцию о том, как избавиться от слежки.

Когда через два часа Алиса вернулась, я убедился, что лекция пошла ей на пользу. Хвоста, правда, не оказалось, но Алиса действовала правильно — она выложила из сумки все семь писем: одно сенатора и шесть остальных, принадлежавших трем разным людям, которые подписывались только инициалами. Я почувствовал себя неуютно. Прочитав эти письма несколько раз, я так и не обнаружил в них ни одного имени. Да, начинать было не с чего. Одни только глупости да банальности, которые пишут без ума влюбленные мужчины своим пассиям. Я нервно зашагал по комнате. Алиса молча наблюдала за мной. Что-то мне в ней очень нравилось, а что — и сам не знаю. Может, ее огромные темные глаза, может, чувственный рот или прекрасное тело. Но больше всего мне нравилось ее спокойствие. Она говорила очень мало, а если говорила, то только по делу. Поразительное качество для красивой женщины… А кроме того, Алиса умела думать.

Сейчас она улыбнулась, сходила на кухню и принесла мне стакан холодного пива, словно разгадав мое желание. Вот такой была моя Алиса.

День близился к концу; мы сидели за столом и ели. Я проглядел вечернюю прессу, принесенную Алисой из города. Все оставалось по-прежнему. Полиция продолжала надеяться, что преступник вскоре окажется в ее руках. Подобное двусмысленное утверждение меня рассмешило: они имеют в виду меня или кого-нибудь еще? Я прочитал в газете показания шофера Сусанны. Записав его адрес в блокнот, подумал, что это заявление не больно-то интересное, хотя…

Около девяти вечера, прослушав по радио последние новости, я решил выйти. Проверив «люгер», надел шляпу. Алиса стояла в дверях.

— Отговаривать тебя, конечно, бессмысленно, — сказала она.

Я улыбнулся, потому что она предвосхитила мой ответ.

— Ты права. Это пустая трата времени.

— Береги себя, дорогой, — прошептала она.

— Ты все еще поёшь в «Сьерре»? — спросил я, лишь для того, чтобы что-то сказать.

— Да, но только до одиннадцати. Ты придешь?

— Возможно.

Я поцеловал ее в кончик носа и вышел, на улицу. Пока я дожидался на углу автобуса, подумал, что снова заметил в ее глазах упрек. И опять почувствовал себя виноватым. И поделом. Я всегда беззастенчиво пользовался Алисой, и она никогда не подводила меня.

5. Макейра

Чтобы добраться до нужного мне дома, необходимо было преодолеть небольшую низину. За нею начинался обособленный от города квартал бедноты. Он располагался на пологом холме; ниже, освещенные скудными фонарями, стояли покосившиеся домишки с залатанными стенами, возле которых я заметил несколько плохо одетых людей. Между домами проходила узкая улочка. Зрелище было удручающим — чахлые, худосочные деревья, поломанные заборы, неподалеку — огромная, зловонная куча мусора.

С минуту я постоял в тени небольшого дерева, оценивая обстановку. Затем нашел нужный мне домик, напоминавший развалины. Убедившись, что полицейских поблизости нет, я спустился с холма и подошел к дому. Постучав кулаком в дверь не очень сильно, а так, чтобы только быть услышанным, — прислушался. Дверь открыла женщина с грудным ребенком на руках. Другой малыш, постарше, уставившись на меня своими темными круглыми глазенками, вцепился в материнский подол. Женщине на первый взгляд было лет сорок — сорок пять, но возможно она была и моложе. На ее лице лежала печать страданий и нищеты. Безвольные мутные глаза говорили о полнейшей апатии. Нищета… одна только нищета, — читалось в ее глазах. Женщина испытующе посмотрела на меня и без особого энтузиазма спросила:

— Что вам угодно?

Я не успел ответить. Позади нее из двери выглянул мужчина с заспанным лицом.

— Кто там, Анджела? — хрипло спросил он.

Я сделал шаг вперед, чтобы он меня увидел, но судя по всему, он не узнал меня по газетной фотографии; мягко отстранив женщину, он подошел ко мне. Женщина послушно ретировалась, увлекая за собой ребенка, державшегося за ее подол. Мужчина внимательно разглядывал меня.

— Заходи, приятель, — проговорил он. — Я тоже читаю газеты, но придерживаюсь того мнения, что сначала следует выслушать человека, а потом уж делать вывод — осуждать его или нет.

— Благодарю вас, — тихо ответил я, присаживаясь на предложенный мне неудобный табурет.

— Каждый человек имеет право на собственное мнение, — философски изрек мужчина. — У одних — оно одно, у других — другое. Полагаю, у вас тоже существует свой взгляд на вещи.

Я не знал, что ответить. Его слова о том, что он никого не осуждает, пока не выслушает, вовсе не означали, что он не верит, будто я убил Сусанну. Да еще эта туманная философия…

Он уставился в пол.

— Вам мои слова могут показаться странными, — словно угадывая мои мысли, продолжал он, оторвав взгляд от пола и теперь в упор разглядывая меня. — Она более чем кто-либо другой заслуживала смерти; это была не женщина, а сущий дьявол — эгоистичная, деспотичная, в общем, недостатков у нее хватало. Но я сейчас не намерен давать ей какую-либо оценку. Ведь у всех без исключения есть свои недостатки. И в некотором роде, она не отличалась от остальных.

Я, в свою очередь, изучал лицо говорившего. Понял, что передо мной честный, добропорядочный человек. И человек этот был мне нужен, и я хотел его понять. Может, он сможет вытащить меня из этой трясины. И я заговорил:

— Вы теперь без работы, сеньор Макейра. Я мог бы нанять вас на несколько дней. Мне нужен шофер.

— Нет, благодарю вас, — не раздумывая ответил он. — Вы правы, в работе я нуждаюсь. Только не в такой. Это слишком опасно. Кроме того…

Я достал из бумажника 100 песо.

— Всего на трое суток, — я положил купюру на его колено.

— Кроме того, — не обращая ни малейшего внимания на деньги, продолжал Макейра, — машина сейчас в разъездах и…

Я достал еще сотенную, затем еще две и пятьсот.

— Жду вас в агентстве, — тоном приказа произнес я и посмотрел на часы: — В половине одиннадцатого вы медленно поедете по улице Инфанта. Если все будет в порядке, привяжите к антенне автомобиля белый платок.

Макейра проводил меня до двери. Вид у него был испуганный.

— Не волнуйтесь, сеньор Макейра, — успокоил я его. — Я не убивал Сусанну.

На его лице появилось удивленное выражение.

— Нет? А кто же ее убил?.

— Вот это нам и предстоит выяснить. Всего хорошего!

В двадцать пять минут одиннадцатого я увидел блестящий черный «шевроле» с белым платком, привязанным к антенне, подошел к нему и приказал Макейре на первой скорости медленно проехать по улице, чтобы приглядеться к машинам, следующим за нами. Не заметив ничего подозрительного, я тем не менее велел шоферу проделать это еще два раза. На его лице застыла странная улыбка.

— Удивительный вы человек, — заметил он. — В тот день, когда ее убили, вы были весьма неосторожны. Я правильно догадываюсь? Я же, наоборот, человек крайне предусмотрительный.

— Вы потеряли работу, но я же не говорю…

— Что?

— «В тот день, когда ВЫ убили Сусанну».

— Верно, — заметил он, — конечно, вы могли бы так сказать, но это — вопрос спорный. Каковы ваши планы?

Я не сразу ответил на его вопрос, а только вытащил из кармана блокнот и спросил:

— Сколько у Сусанны было любовников?

Макейра весело посмотрел на меня.

— Никогда их не считал. Это длинный список…

— Среди них есть, чьи инициалы начинаются на «Р». Вы случайно не знаете, кто это?

— Скорее всего, Ремберто Рамерал, — без колебаний ответил Макейра. — Он испанец. Занимается импортом ликеров. Насколько мне известно, сейчас проживает в Алмендаресе.

— Нанесем-ка мы ему визит, — произнес я, поудобнее устраиваясь на сиденье.

Никогда бы не подумал, что дом, который занимал любовник Сусанны, может так выглядеть. Уж больно обшарпанный был у него вид. Я позвонил. Дверь открыл сам хозяин. Я не был с ним знаком. Однако почему-то сразу решил, что это именно он. И почему-то подумал, что до моего прихода он сторожил под дверью. И открыл ее с таким видом, словно ожидал встретить не меня, а кого-то другого.

— Что вам угодно? — сухо спросил он.

— Побеседовать с вами, — ответил я и, не дожидаясь приглашения, перешагнул через порог.

— Что за неслыханная наглость! — вскричал Рамерал. — Кто вам позволил врываться в мой дом?

— Помолчите, сеньор Рамерал! — резко сказал я. — Скандал пойдет вам не на пользу. Надеюсь, вы не хотите, чтоб ваша жена прочитала вот это? — и я помахал перед его носом письмом к Сусанне.

Тот попытался его выхватить, но я успел спрятать изобличающее послание в карман.

— Давайте лучше спокойно поговорим, — предложил я.

Из глубины дома послышался приятный женский голос.

— Кто там, Рембер?

— Нет… ничего, — ответил Рамерал, увлекая меня за собой. — Быстро говорите, что вам нужно. У меня мало времени.

Он нервно порылся в кармане и достал пачку сигар «Партагас». У меня перед глазами тут же всплыли окурки в пепельнице Сусанны, и сердце предательски екнуло. Увидев, что Рамерал намерен спрятать пачку, я попросил:

— Не угостите ли меня сигарой?

И прежде чем он успел ответить, выхватил у него из рук пачку и сунул ее в карман. Рамерал рванулся ко мне, но я пнул его ногой в живот, и он отлетел к стене.

— Если отпечатки пальцев на этой пачке совпадут с теми, что оставлены на стакане в спальне Сусанны, — угрожающе произнес я, — приготовьтесь к тому, что вам многое придется объяснять в полиции.

Он молча с ненавистью смотрел на меня.

— Когда я вам позвоню, сеньор Рамерал, приготовьте убедительное объяснение, — сказал я и, повернувшись, направился к автомобилю.

— Ну как? — спросил Макейра, сгорая от любопытства.

— Не скажу, что ему было приятно, — ответил я, добавив: — Для первой-то встречи…

— А! «Для первой…» Значит, будут еще?

— Безусловно, безусловно, — задумчиво пробормотал я.

— А теперь куда?

— К «К.С.П.». Знаете?

Макейра на секунду задумался.

— Может, речь идет о сеньоре Падуа, — сказал он наконец. — Его зовут Карлос, а еще также Золотым Тельцом. Этот старик обожает молоденьких девочек. Их же интересует его бездонный кошелек. Сусанна говорила, что он — владелец двух сахарных заводов.

— И твоя хозяйка хотела бы их присвоить, а?

— Да, в этом ей опыта было не занимать. И вообще, все ее знакомые — всякие там государственные шишки, индустриальные магнаты, банкиры.

— О! Одно письмо подписано «В.В.». Это, часом, не банкир Вертьенте Второй?

— Он был одним из ее визитеров, — Макейра откинулся на спинку и пристально посмотрел на меня: — Думаете, у одного из них был повод? Ревность или…

— У них у всех имелись мотивы, — я сделал Макейре знак ехать. — А вот, например, прекрасный повод для убийства: она могла их шантажировать…

— Вы мне еще не сказали, к кому мы сейчас едем, — проговорил водитель, нажимая на газ. — Сейчас несколько поздновато для визитов… я хочу сказать, для визитов такого рода. Не лучше ли сначала договориться по телефону? Ведь у вас есть козырь и вам нечего бояться отказа от встречи. Когда они узнают, что у вас в руках их письма, сами прибегут как миленькие.

«Шевроле» выехал на просторный Проспект 31, но я не обратил на это внимания, поскольку изучал лицо Макейры. Половина его лица улыбалась, другая не выражала никаких эмоций. Вне всякого сомнения, мой собеседник человек умный, находчивый. Проскочив тоннель, машина с ревом помчалась дальше. Когда мы миновали Потин, Макейра вопросительно взглянул на меня, но я промолчал, и он продолжил свой путь. Я все еще колебался, куда нам ехать, и в раздумье закурил сигарету. Наконец, я велел припарковать машину возле бара «Каштан». Зайдя туда, выпил стакан холодного пива и попросил телефонный справочник. Взяв еще стакан и потихоньку потягивая из него, я отыскал в справочнике Карлоса Сото Падуа. Набрав номер, услышал длинные гудки и стал ждать, тем временем размышляя, в какую опасную игру я играю. Ведь все возлюбленные прекрасной Сусанны — люди с огромным влиянием и… Женский голос прервал мои раздумья. Женщина раздраженно спросила, кто звонит. Я тоже занервничал и чуть было не ответил бестактностью, но тут приятный баритон прервал истерические вопли.

— Сеньор Падуа? — облегченно спросил я.

— Он самый, — ответили мне. — Можно узнать, кто вы и какого черта вам надо в такое время?

Я отхлебнул пива, отметив про себя, что судя по голосу, этому человеку далеко за пятьдесят.

— Могу рассказать вам кое-что интересное об убийстве Сусанны. Ну как? — сказал я.

— Что? — Падуа перешел на шепот. Голос его изменился, и я уже не был уверен в том, что мой собеседник человек в возрасте.

— Я не намерен повторять, сеньор Падуа, — сердито произнес я.

— А я — выслушивать глупости, — отрезал тот, не повышая голоса.

Я ожидал, что после подобного ответа он повесит трубку, но этого не произошло. Я почувствовал, что Падуа у меня на крючке.

— Буду ждать вас в кабаре «Сьерра» в течение часа, сеньор Падуа. — Тот было запротестовал, но я невозмутимо продолжил: — Вам будет нетрудно меня узнать. Отыщите столик, на котором не будет вазы с цветами, там вы меня и найдете.

Он продолжал что-то возражать, но я повесил трубку, допил пиво и вышел на улицу.

— К «Сьерре», — приказал я Макейре.

— Куда? — похоже, удивился тот, но мне было некогда изучать выражение его лица.

— К кабаре «Сьерра», — повторил я.

— Но… но вы должны понять, — заговорил Макейра взволнованно, — что это равносильно тому, как если бы вы развалились на скамейке в Центральном парке в полдень… Впрочем, вы знаете, что делаете, — и он лишь пожал плечами.

— «Сьерра» — прекрасное место для встречи, — прервал я его, но Макейра меня уже не слушал.

Под предлогом аллергии на цветы я попросил официанта убрать со стола роскошный букет роз и принести «дайкири». Столик стоял напротив входа, но находился в темноте. Хотел бы я сейчас увидеть лицо Алисы! Оркестр заиграл какую-то легкую инструментальную пьесу. Мелодия была заразительной, и наблюдая за дверью, я принялся отбивать такт ногой. Начались танцы, но вот на эстраду вышла Алиса и запела одну из песен, которые мне были так хорошо известны. Кик всегда, она выглядела прекрасно и неповторимо. Она не могла видеть меня в полумраке зала. Закончив петь, Алиса произнесла в микрофон несколько шуток и снова затянула тягучую медленную мелодию. Неожиданно музыка заиграла быстрее, и на сцену выскочили очаровательные мулатки и понеслись в огненном танце. Зазвенели бонго[4]. Какие мулаточки! Когда вокруг все снова закружились в танце, к моему столику подсел Падуа. Лицо его вытянулось от удивления.

— Вы?! — пробормотал он. — Вам следовало бы быть поосторожней.

Я рассмеялся. Мне действительно было очень весело. Падуа, толстый, лет пятидесяти, изумленно смотрел на меня. Меня очень развеселило, что я почти не ошибся относительно его возраста. И, судя по всему, Падуа не был сложным и неприятным человеком, как я предполагал раньше.

Он продолжал почти жизнерадостным тоном:

— Весьма любезно с вашей стороны пригласить меня сюда. А то, знаете, моя жена… Я еле нашел предлог.

Я взглянул на его смуглое лицо. Его предки-метисы, должно быть, разбогатели в нашей стране, но его уже нельзя было назвать метисом — лицо моего собеседника выглядело более европеизированным.

— У меня имеется на продажу письмо, сеньор Падуа, — начал я, сразу перейдя к делу. — Письмо, написанное вами Сусанне.

Со скрытой усмешкой он прикурил от золотой зажигалки сигару. Глубоко затянувшись, с улыбкой выпустил дым и пытливо взглянул мне в лицо. Танцующие возвратились к своим столикам. Музыка прекратилась. Падуа продолжал меня разглядывать. Взгляд его ничего не выражал.

— А! Вы вот что имеете в виду?! Но это не представляет для меня никакой ценности, сеньор Арес. Я ведь никогда не подписывал письма.

Он произнес это бесстрастным тоном. Взгляд его ничего не выражал; хоть я и не верил в его спокойствие, такая реакция с его стороны меня не больно-то обрадовала. Я ожидал, что передо мной предстанет дрожащий от страха за свои неблаговидные делишки человек, который при виде компрометирующего письма начнет просить или изворачиваться, а этот Падуа был невозмутим, как электронный калькулятор.

— По всей вероятности, вы ошиблись в том, почему меня так заинтересовала встреча с вами, — произнес наконец Падуа. — Я желал бы приобрести другую вещь.

Не хотел бы я сейчас увидеть выражения своего лица. От неожиданности гортань перехватил спазм.

— Я согласен заплатить 2000 песо за картину «Балерина за кулисами» работы Дега, — продолжал Падуа, как ни в чем не бывало.

Так вот в чем дело! Я предлагаю ему письмо, а он… Я мысленно выругался. В дверях стояло четверо полицейских.

Я оглянулся по сторонам. Двое в штатском направлялись к нашему столику. Кольцо сжималось. Я быстро привстал, но рядом прозвучал твердый голос:

— Не надо скандала, Арес. Пройдемте с нами.

Тяжело вздохнув, я почувствовал, что все мои мускулы напряжены до предела. Я действовал молниеносно. Тот, кто стоял справа, получил сильнейший удар в солнечное сплетение. Агент слева отлетел в сторону, когда я двинул его ребром ладони по шее. Падая, он повалил соседний столик, с грохотом полетели тарелки. Раздался пронзительный женский визг. Началась жуткая неразбериха.

Вся сцена разыгралась за какие-то доли секунды. На крики сбежались официанты, полуголые мулаточки отчаянно вопили и размахивали руками. «Какие у них фигурки!» — совсем некстати подумал я, и тут же понял, что сейчас не до этого. Как сумасшедший, я кинулся на эстраду и налетел на Алису.

— Сожалею, но не смогу посмотреть твой следующий номер, дорогая! — запыхавшись, пробормотал я. — Где выход?!

Не заставляя повторять дважды, Алиса схватила меня за руку и поволокла за кулисы, затем по длинному коридору к двери. Алиса! Она всегда знала, что мне нужно. Выскочив из кабаре, я в два прыжка очутился на улице Кристины. Там уже ожидал Макейра.

— Должно быть, кто-то меня узнал! — быстро пояснил я. — Поехали!

«Шевроле» на бешеной скорости вылетел на Беласкин. Затем повернул на улицу Карлоса III и выехал на улицу Инфанта. Я велел Макейре остановиться. Вылезая из машины, сказал:

— Завтра в десять на набережной.

— Набережная большая, — справедливо заметил тот.

— Не важно. Я сам вас найду.

Подождав, пока «шевроле» не скроется из вида, я подошел к стоянке такси.

— В Старую Гавану, — сказал я дремавшему водителю. Но я не отправился к Алисе, а провёл ночь в третьеразрядной гостинице, где никого не интересовала моя личность.

6. Владелец игорного дома

В восемь утра, покинув гостиницу, я направился к газетному киоску, купил номер «Паис» и, пока мальчик чистил мне ботинки, прочитал его. Тут я заметил, что в нескольких метрах от меня расположен полицейский участок. Мимо прошел полицейский и строго посмотрел на меня, но я сделал приветливое выражение лица, и он двинулся дальше по улице. Полицейский явно меня не узнал.

Первая страница газеты была посвящена смерти Сусанны, но моей фотографии уже не было; единственное, что там было — подробный рассказ о моем нахальном бегстве из «Сьерры», ничего нового ненасытные репортеры у полицейских не разузнали. Дойдя до этого места, я отложил газету. Кому эти подробности известны лучше, чем мне?! Но я вспомнил кое-что еще и мне хватило одного взгляда на текст, чтобы выругаться: в рассказе упоминалась Алиса, которая подозревалась в попытке помешать правосудию.

— Черт возьми! — прорычал я.

Когда мальчишка покончил с моими башмаками, я зашел в кафе позавтракать. Затем решил позвонить банкиру Вертьентесу. «Но сейчас еще слишком рано», — подумал я и отказался от своего намерения.

Девять утра. Я вспомнил о Макейре и взял такси. Выйдя из него в районе парка Масео, я залюбовался морем. Его огромная, спокойная поверхность величаво простиралась до самого горизонта. Мимо медленно проехал Макейра, но не остановился. Через несколько метров дорога делала поворот. Никаких подозрительных машин я не заметил и, перейдя проспект, уселся на парапет. Моему взору предстали многочисленные шлюпки и лодочки, бороздившие залив, а дальше — гигантская толща воды, лениво перекатывающаяся в лучах восходящего солнца. Наконец подъехал Макейра.

— Боже мой! — воскликнул он. — Вас еще никто не заметил!.

— Поехали быстрее, Макейра! — приказал я, прыгая в машину.

Макейра был примерным исполнителем. Ни слова не говоря, он немного проехал вперед, как бы запутывая следы, а потом выехал с другой стороны набережной. Оказавшись на улице Согласия, он чуть притормозил «шевроле» и игриво посмотрел на меня.

— Полагаю, вы хотели именно этого? Ну, и куда теперь? Наверное, к Верьтьентесу, — ответил он за меня. — Он единственный, у кого мы еще не были.

Я посмотрел на водителя — крепкий, хорошо сложенный человек среднего возраста с блестящей кожей чисто выбритого лица, он производил приятное впечатление. Но меня очень заинтересовали его глаза — огромные, голубые, ярко сверкавшие в солнечных лучах. Макейра заехал в китайский квартал и остановил машину. Я задумался.

В треугольнике, образуемом улицами Санха, Дракон и Гальано, находился китайский квартал, являвший собой как бы грязное пятно в самом сердце Гаваны. В течение всего дня там можно увидеть китайцев, медленно двигающихся в своих просторных одеждах по узким улочкам. Поутру сюда прибывали омнибусы, отправляющиеся затем в коммерческую часть города. Кубинцев в этом квартале — раз-два и обчелся. К концу дня улицы китайского квартала обычно оживлялись, но сейчас, как ни странно, желтолицые прохожие почти не попадались на глаза, их словно поглотила земля. Все китайцы в это время расходились по своим магазинчикам, кафе, парикмахерским, салонам с музыкальными автоматами. А позже, под покровом ночи, на улицы выходили разряженные проститутки, многие из них смотрели на вас вожделенным взглядом из-за шелковых занавесок. Они чувствовали себя в этом районе легко и свободно. Всевозможные запреты здесь не действовали, а если и действовали, то весьма гибко, учитывая интересы богатых владельцев публичных домов, вносящих немалую лепту в кассу муниципальных властей. На рассвете лихорадочная деятельность увеселительных заведений заканчивалась и разбредались кто куда приезжие, глупцы, сдуру просадившие все деньги на игорных автоматах, поскольку им подсунули фальшивые жетоны; молодые люди, искавшие легкой любви, американские моряки, заглянувшие сюда в поисках приключений, поджидающие ночью возле баров своих жертв сутенеры.

Понемногу шум в квартале затихал и к утру, как обычно, улица ненадолго заполнялась хрупкими фигурками азиатов в просторных одеждах, которые вновь исчезали до вечера…

Здесь Вертьентес и содержал игорный дом. Мы ожидали его примерно с полчаса. Знали, что сейчас он находится в здании, подсчитывает доходы после развеселой ночи. Макейра поставил «шевроле» рядом с входом возле «кадиллака» Вертьентеса. Наконец, тот появился, оживленно разговаривая с какими-то сопровождавшими его людьми. Из «кадиллака» вышел шофер в униформе и предупредительно открыл перед хозяином дверцу. Собеседники Вертьентеса разошлись в разные стороны. Когда тот сел в машину, я резко подскочил к ней, рванул дверцу и уселся рядом с ним. Не успел «кадиллак» тронуться, как я выхватил «люгер» и вдавил дуло в бок ошеломленному Вертьентесу. Его водитель в ужасе смотрел на меня.

— Прикажите ему ехать! — угрожающе прошептал я Вертьентесу, поднимая «люгер».

В глазах Вертьентеса я увидел страдание, он сделал какой-то знак шоферу, и машина медленно тронулась. Я ощупал его пиджак в поисках оружия.

— Никогда не ношу пистолета, — прошептал тот. — Я честный человек, мне некого бояться.

— Похоже на намек, — процедил я. — Наверное, вы не очень-то рады моему появлению.

Тот покачал головой.

— Я читаю газеты и у меня неплохая память на лица.

Мы остановились у светофора. На углу я заметил полицейского. Водитель несколько раз нажал на клаксон, но тут же оставил это, увидев в зеркальце мое разъяренное лицо.

— Скажите ему — если не хочет получить пулю между лопаток, пусть прекратит заниматься глупостями! — произнес я.

Вертьентес что-то сказал водителю, и мы тронулись. Я поудобнее устроился на сиденье и в упор посмотрел на своего соседа.

— Ваша хорошая память соответствует моим желаниям, сеньор Вертьентес, — заметил я.

У того на лице появилось слабое подобие улыбки. Он сунул руку в карман пиджака и тут же застыл, как парализованный, почувствовав прикосновение дула в районе сердца. Но он медленно вытащил руку, в которой держал паспорт.

— Взгляните на дату и все поймете, — произнес он.

Я открыл паспорт, разжал губы и выругался. Вертьентес прибыл на Кубу из Мексики на следующий день После убийства.

— Думаю, это все объясняет, — сказал он. — Как видите, я не мог убить Сусанну.

— Но могли кому-нибудь поручить это, — заметил я.

Тот загадочно улыбнулся.

— Конечно, мог, — почти прошептал он. — Но я этого не делал. Зачем? Она красива, приятна, обаятельна, несравненна в постели, — цинично добавил он. — Если б даже я и хотел, у меня просто не было бы для этого повода.

— Может, это? — я показал письмо.

— Из-за такой бумажонки! — презрительно скривился он. — Да за кого вы меня принимаете? Я написал их в своей жизни кучу. Вы, должно быть, внушили себе: «Сусанна его шантажировала, вот он и пошел на убийство». Но она меня не шантажировала.

Машина снова остановилась на красный свет так резко, что меня отбросило на спинку сиденья. Когда мы снова двинулись, я сказал:

— Других она шантажировала, а вас нет? С чего бы это?

— Шантажировала других? Да, это вполне возможно, — теперь он как бы рассуждал сам с собой. — В этом вся Сусанна. Но со мной она так не поступала, — он тяжело вздохнул. — Она знала, что мне в высшей степени наплевать на подобные угрозы, вот и не делала этого. — Вертьентес искоса взглянул на меня, заморгал и робко произнес: — Вы что, хотите продать эти письма?

— Думаю, вам это не интересно, — ответил я, пряча письмо во внутренний карман пиджака. — Нет, на данный момент оно не продается, сеньор Вертьентес. А там посмотрим…

Я увидел, что мы выехали на широкий, усаженный раскидистыми деревьями проспект Президентов.

— Прикажите остановиться.

Вертьентес тронул шофера за плечо, но тот будто не замечал. Тогда Вертьентес дотронулся до него еще раз.

— Остановись, Альберт.

— Нас преследуют, — сухо ответил тот.

Вертьентес оглянулся и посмотрел через заднее стекло. Я сделал то же самое и захохотал. За нами ехал Макейра, который, в соответствии с моим приказом, двигался следом за «кадиллаком». Вертьентес в ужасе повернулся ко мне, в глазах его метался страх.

— Кто это? Вы его знаете?

— Остановите здесь. Я выйду, — не отвечая на его вопрос, приказал я шоферу и выскочил на дорогу.

— Ну как? — поинтересовался Макейра, когда я плюхнулся на сиденье.

— Не очень. Вертьентеса в воскресенье на Кубе не было.

— Ну, в таком случае все остается по-прежнему.

— Почти, — прошептал я, сдерживаясь, чтобы он не понял по моему виду, какое я потерпел с Вертьентесом поражение. — Давайте лучше зайдем куда-нибудь перекусить. В какое-нибудь незаметное кафе.

— Как вам креольская закусочная на выезде из города? — спросил Макейра.

— Любая подойдет, лишь бы никто не вязался, — пожав плечами, ответил я.

— Знаю такое место. Это — «Оазис».

В течение всего завтрака мы оживленно беседовали. Я расслабился и непринужденно болтал о всякой всячине; мне хотелось хоть ненадолго забыть о своих злоключениях, тяжелым камнем навалившихся на меня. Тем более, что Макейра оказался интересным собеседником — он свободно поддерживал разговор на любые темы; чувствовалось, что он человек неглупый и достаточно культурный. Он поведал мне многое из того, с чем ему приходилось сталкиваться по роду своей профессии, и рассказывал об этом остроумно и увлекательно.

— Теперь я почти уверен, что не вы убили Сусанну, — вдруг произнес он. — Но какого черта вы делали ночью у нее дома?

— А вы догадайтесь, Макейра! Все это издержки моей профессии.

— А вы скрытный человек, Арес, — заметил он широко улыбаясь.

7. Рамераль в отчаяньи

Пока Макейра ожидал в машине, я опустил в автомат монетку и набрал номер Рамераля. Подошла служанка и сообщила, что хозяина нет дома. Он еще не приезжал со склада. «Какого склада?» — спросил я. «На улице Кристины», — ответила она.

Прибыв по указанному адресу, мы смогли лишний раз убедиться, что у Сусанны явно была губа не дура. Склад вместе с магазином занимали добрый гектар.

Слева находилась контора, соединявшаяся с основным зданием стеклянной галереей, которая шла дальше и вела в склад и магазин — внушительные помещения, обшитые деревом. Я увидел множество рабочих, служащих за счетными машинками, а в стеклянной конторке — самого сеньора Рамераля.

— Сеньор Рамераль ожидает вас наверху, — сообщил мне паренек, через которого я передал свою просьбу. — Поднимитесь вот по этой лестнице, сеньор, — добавил он, указывая на встроенный эскалатор.

Лицо Рамераля отливало синевой; со времени нашей первой встречи он еще больше осунулся. Рамераль жестом указал мне на стул; я, поблагодарив, сел. Устроившись поудобнее, начал:

— Итак, сеньор Рамераль, отпечатки на коробке сигар идентичны отпечаткам на стакане из спальни Сусанны. Что вы на это скажете?

Рамераль схватил подвернувшийся под руку карандаш и нервно принялся постукивать им по краю стола, затем начал черкать что-то на листке бумаги, лежавшем перед ним. Потом, подняв голову, глянул на меня глазами затравленного животного и закусил губу.

— Все верно, — прошептал он наконец. — Это я был там вечером с Сусанной. Но я не убивал ее!

Я внимательно изучал его лицо. Или Рамераль — простак, или он очень умело лжет.

— Когда вы от нее ушли?

— Около шести.

— Она не говорила, что кого-то ожидает? Ну, может, как-то дала это понять?

— Не знаю, — нерешительно ответил Рамераль, потирая подбородок. — Не так-то просто было узнать, что у нее на уме. Она искусно умела скрывать свои чувства.

— Когда вы уходили, кто оставался в доме?

— Только она и служанка.

— Как зовут служанку?

— Кайта.

Я вспомнил свои уроки журналистики и пристально посмотрел ему в глаза.

— Вы влипли в весьма неприятную историю, Рамераль, — произнес я, сопровождая свои слова обвиняющим жестом. — Ведь известно, что Сусанна никого не принимала, не убедившись предварительно, что служанки нет дома.

Взгляд Рамераля лихорадочно заметался по небольшому кабинету. Он судорожно сжал губы и весь напрягся.

— Она меня шантажировала, — прошептал он.

— Кто? Служанка?

Он утвердительно кивнул.

— Какая прелесть! Воистину, каков хозяин — таков и слуга.

— Письмо, которое вы мне показали… — начал Рамераль, но не закончив, живо вскочил со стула, растерянно глядя поверх моей головы. — Кто?.. — жалобно воскликнул он, но я быстро усадил его обратно. Рамераль вроде бы успокоился, но я заметил на его лице выражение злорадства и вместе с тем паники. Сквозь стекло конторки я увидел двух полицейских, поднимающихся по лестнице.

Наступил момент, когда необходимо было действовать без промедления. Я быстро оценил свои возможности и принял единственно верное решение — кинуться на стеклянную стену, отделявшую контору от магазина. Так я и сделал. Стекло было не толстым, оно легко разбилось, я пролетел сквозь него и рухнул на мешки с зерном, самортизировавшие мое падение. Однако полицейские еще не дойдя до кабинета, принялись свистеть. На свист со всех сторон сбежалась огромная толпа.

Перескочив через груду мешков, я вбежал в основной коридор и осмотрелся вокруг. Впереди через грязное стекло я увидел стоящую во дворе полицейскую машину, у входа остановился огромный грузовик, на котором рабочие подвозили продовольствие. Они как раз сгружали какие-то коробки и ящики. Со стороны склада по коридору бежали двое полицейских. Еще один, перепрыгивая через груды мешков и ящики, с бутылками, мчался по двору. Не раздумывая я свернул в боковую дверь, на секунду задержавшись там, чтобы перевести дыхание. Вокруг стоял тяжелый запах прелого зерна и испорченных продуктов. Я повернул направо за гигантские коробки с сырами, лихорадочно пытаясь отыскать другой выход из этого проклятого склада, но тщетно. Сейчас меня схватят, я в западне! Я обшаривал взглядом все уголки, даже потолок. Свистки приближались! Единственное спасение — слуховое окно. Полки вдоль стен сослужили мне роль лестницы. Взобравшись наверх, я разбил стекло рукоятью «люгера» и наконец вдохнул полной грудью воздух свободы. Потом пролез в узкое отверстие слухового окна и, уже оказавшись на верху, остолбенел — на крыше я практически попал в безвыходное положение. Слишком высоко… Из замешательства меня вывел шум мотора. Пробежав по крыше к месту разгрузки, я увидел, что грузовик с продуктами подъезжает к полицейской машине. Так, вот она, моя единственная и последняя возможность! Набрав в легкие воздуха, я прыгнул в кузов. Когда грузовик повернул за угол, я расхохотался — полицейская машина попыталась сманеврировать, чтобы заблокировать выезд со двора, но огромный грузовик уже уехал. Когда он несколько притормозил при выезде из проулка, я выпрыгнул возле кафетерия на улице Фернандины. Только сейчас я вспомнил о Макейре, но возвращаться назад было равносильно самоубийству.

— На вас напали собаки? — услышал я голос позади себя, войдя в кафетерий.

Я повернул голову и увидел, как один из официантов с улыбкой рассматривает меня.

— Да нет, — как можно спокойнее ответил я. — Попал тут рядом в автокатастрофу, но, как видите, ни одной царапины…

— Рядом? Странно! Я ничего не слышал.

— Это на Четырех Дорогах, — объяснил я. — Принесите-ка мне лучше холодного пива.

Когда он ушел, я закурил и начал обдумывать свое шаткое положение. Официант поставил передо мной стакан с пивом и снова уставился на меня.

— Мне бы переодеться, — сказал я. — Нужны брюки и чистая рубашка.

— Я как раз об этом подумал, сеньор.

Официант походил на собаку, которую только что стошнило, он и сам был весь какой-то грязный, как, впрочем, и это заведение.

— Подождите немного, — сказал он, показывая гнилые зубы, потом заорал:

— Марсело! Марсело!

Из-за перегородки выбежал испуганный паренек.

— Слушаю вас, сеньор Ривас. Что вам угодно, сеньор Ривас?

— Сеньор хочет дать тебе поручение, болван. Иди сюда!

Я вырвал из блокнота листок и написал размеры рубашки и брюк, затем вынул двадцать песо и отдал парию. При виде моего бумажника глаза сеньора Риваса подозрительно заблестели. Я достал еще двадцать песо и протянул их Ривасу. Парнишка стрелой помчался в сторону Монте.

Чтобы как-то скрасить мое одиночество, Ривас подвинул стул к моему столику и сел. Я почувствовал страшную усталость.

— Расскажите, пожалуйста, как это вас угораздило попасть в аварию, сеньор…

— Алварес, — назвал я вымышленную фамилию, отпивая из стакана пиво.

— А где вы оставили машину, сеньор Алварес?

— Об этом не беспокойтесь, — ответил я. — Она сейчас на улице Кристины. Я позвонил оттуда в мастерскую и ее отправят куда следует.

— Да, вам повезло, что сами не пострадали, — широко открыв бегающие глаза, пробормотал Ривас. — Вы приехали из-за города? Транзитом через город? Вам здесь все хорошо починят, как-никак столица…

Он говорил и говорил, переливая из пустого в порожнее, слова сливались в монотонный гул, и я не обращал на его болтовню никакого внимания.

— А что полиция? Разве на Четырех Дорогах не было полиции? Сейчас так много полицейских. И чем только они занимаются? Случись с человеком несчастье, их никогда не окажется рядом. Полиция! Сроду не мог понять, для чего она вообще существует. А вы с ними прежде не сталкивались? Они составили акт об аварии?

Ривас порядком мне надоел. Он уже вызывал у меня отвращение да к тому же от него исходил какой-то кислый запах. Кроме того, он имел отвратительную привычку все время хватать собеседника своими потными руками, да еще с такой силой, словно он тонет в море. Я последний раз затянулся и загасил окурок. Ривас продолжал:

— Если вы, сеньор Алварес…

— Слушай, убери свои копыта, — не выдержал я, когда он снова схватил меня за руку. Тот в ответ улыбнулся, показывая гнилые зубы. Я увидел, что возвратился парнишка.

* * *

— Наконец ты явился, Марсело! А то сеньор Алварес устал от моей болтовни.

Он взял у юноши пакет с одеждой и пинком отправил парня за перегородку. Потом повернулся ко мне.

— Вот, пожалуйста.

— Где я могу переодеться?

Ривас на мгновение задумался, затем лицо его приняло важное выражение.

— А, вы хотите переодеться? — он сверкнул глазами. Видно, до него не сразу все доходило. Идите за мной.

Я пошел.

Он провел меня в грязную длинную комнату, где стояла отвратительная вонь. Я подумал, что стоило бы запереться при помощи стула. Положив на журнальный столик, стоявший в углу, «люгер», документы и бумажник, я стал раздеваться. Когда я уже заканчивал переодевание, Ривас пинком распахнул дверь. Я было дернулся за «люгером», но Ривас угрожающим тоном произнес:

— Не советую вам это делать, сеньор Арес.

Я увидел направленное мне в грудь дуло небольшого пистолета и переспросил:

— Арес?

Его глаза победно засверкали:

— Да, лицо, которое я видел в газетах, я уже никогда не забуду.

Пожав плечами, я застегнул на рубашке пуговицы. Ривас подошел к столику и взял мой бумажник.

— Просто беда какая-то, мне все время приходится иметь дело с людьми, у которых хорошая память, — заметил я.

— Я ни минуты не сомневался, что не ошибся, — изрек Ривас. — Как только вы появились, я сразу понял — вот тот, кто мне нужен.

— Отлично, сеньор физиономист, — насмешливо проговорил Я. — Ну, и что теперь?

Тот сделал неопределенный жест.

— Меня интересует только одно, — сказал он, указывая на мой бумажник.

— Идет! Берите его!

— Не хотел бы извиняться, — сказал Ривас. — Мне нравится, что вы такой щедрый.

Я наклонился к свертку со старой одеждой.

— А что делать с этим? — спросил я.

Тот пожал плечами.

— Меня интересуют только деньги, — повторил он, снова заглядывая в бумажник. И тут он совершил непростительную ошибку — слишком надолго задержал на нем свой взгляд.

Я швырнул свертком с одеждой в Риваса и прыгнул на него. Ривас автоматически выстрелил, но пуля просвистела мимо и впилась в стену. Я с силой ударил его в челюсть, пистолет вывалился из рук Риваса, глаза панически заблестели. Я добавил ему с левой в солнечное сплетение, и мерзавец тяжело осел с выпученными от боли глазами. Его начало рвать. Я сунул «люгер» в карман и спрятал бумажник.

— Вот так я плачу за ваши услуги, — произнес я и бросил купюру в десять песо прямо в блевотину.

В дверях появился Марсело; он смотрел на эту безобразную сцену с таким видом, что было Ясно — подобное зрелище для него не впервые.

— Это твой отец? — поинтересовался я.

Тот отрицательно замотал головой.

— Радуйся, парень! Возьми эти деньги, — я протянул ему двадцать песо, — и поищи другую работу. Здесь тебе придется плохо.

Парень печально посмотрел на меня и молча скрылся за дверью. Я пожал плечами и вышел на свежий воздух. После зловонного помещения, я почувствовал себя на улице как в раю.

8. Антиквар

В китайском ресторанчике, столь же омерзительном и грязном, как и заведение Риваса, я пообедал какой-то тягучей мешаниной с ужасным запахом, которая у них называлась супом, и мельком просмотрел газету, купленную на автобусной остановке. Меня обрадовало, что с Алисой все в порядке — ее допросили и отпустили. Но от последних новостей у меня начался желудочный спазм. Статья называлась «Убийца Сусанны пытается избавиться от драгоценностей». Я прочел следующее: «Сегодня утром некий субъект пытался продать драгоценности, похищенные из дома сеньоры Сусанны Диас де Аройо антиквару сеньору Альфреду Батлеру. Сеньор Батлер, отказавшийся приобрести эти вещи сомнительного происхождения, явился в полицию и описал этого человека. Описание полностью совпадает с внешностью известного авантюриста Хуглара Ареса, подозреваемого в убийстве сеньоры Диас».

Дальше шла несусветная чушь, от которой мне стало просто смешно, хотя сейчас было и не до смеха. Дело усложнялось все больше и больше. Казалось вокруг моей скромной персоны организовали заговор. Аккуратно сложив газету, я подумал — что за мотивы побудили этого Батлера явиться в полицию с подобным заявлением? И только пожал плечами. Какими бы они ни были, Батлер заслуживал моего визита. Отыскав в телефонном справочнике раздел антикварных лавок и магазинов ювелирных изделий, я выяснил, что нужный мне магазин находится на улице Св. Николая, неподалеку от китайского квартала. Я записал адрес в блокнот и вышел из ресторанчика.

Около девяти вечера я очутился напротив магазина Батлера. Огляделся вокруг. Увидел на витрине различные женские украшения, дорогие сервизы, картины и рядом всякую дребедень. Улица была еще довольно пустынна, но по начинающемуся вечернему оживлению чувствовалось, что это место Гаваны пользуется ночью большим успехом.

Похлопав по пиджаку, я проверил, на месте ли мой «люгер», затем позвонил.

За полуоткрытой дверью показался маленький китаец.

— Что вам угодно? — спросил он, но вглядевшись повнимательнее, заговорил вдруг таким тоном, словно давно меня ожидал: — Плоходите, сеньол Алес.

Я улыбнулся — видно, я стал известным человеком в городе.

— Спасибо, Чин-Ли, — сказал я, не имея ни малейшего намерения пошутить.

— Я не есть Чин-Ли, — возразил китаец. — Я есть… я есть…

— Мне все равно, как тебя зовут, — перебил я. — Скажи хозяину, чтоб он вышел.

Чин-Ли, ни слова не говоря, исчез в просторном коридоре, разделяющем дом на две половины. Я посмотрел по сторонам. Типичное жилище антиквара. Повсюду статуэтки, хрусталь, серебряная и фарфоровая посуда, изделия из керамики; все это казалось раритетами, по которым сходят с ума всякие чудаки-коллекционеры. Тут возвратился Чин-Ли.

— Сеньол Батлел не сможет вас плинять, — произнес он с церемонным поклоном.

Я сделал движение, смысл которого он понял сразу. Чин-Ли пошел впереди, я — за ним; китаец двигался маленькими быстрыми шажками, ступая мягко и бесшумно как кошка. И вообще во всем его облике было нечто кошачье — вкрадчивость, гибкость. Остановившись у закрытой двери, он указал мне на нее. Входя, я сунул руку в карман и незаметно вытащил «люгер». Батлер, сидящий за огромным столом, занимающим полкомнаты, отреагировал точно так же — в его руке появился пистолет.

— Не стоит, Батлер, — проговорил я, держа его на мушке. — Не хотелось бы с вами сыграть вничью.

Тот положил пистолет на стол и улыбнулся. Затем поднялся, настороженно глядя на меня, подошел к китайцу и резко ударил его по подбородку. Китаец рухнул, затем медленно поднялся, улыбнулся загадочной, непроницаемой восточной улыбкой и со словами: «Я же говолил» — направился к двери.

Батлер посмотрел на свой пистолет и воскликнув!

— К чертовой бабушке оружие! — швырнул его в ящик стола.

Удостоверившись, что Чин-Ли не подслушивает за дверью, он запер ее. Мне показалось странным, что Батлер говорит с южноамериканским акцентом. Он словно прочитал мои мысли:

— Вас удивляет, что я несмотря на свою фамилию так хорошо говорю по-испански?

— Меня это не интересует, — прервал я его. — Я хочу знать, чем вызвано ваше заявление властям.

Батлер с довольным видом развалился в кресле. У него было холеное свежевыбритое лицо и довольно крепкое телосложение, несмотря на небольшой рост. Он сидел с видом человека, который знает, что делает. Когда он понял, что я не расположен шутить, улыбка исчезла с его лица и он выпрямился в кресле.

— Извините, — заговорил он. — Я тут смеюсь, совсем позабыв о том, что у вас настроение отнюдь не веселое.

Я с угрозой посмотрел на него:

— Жду объяснений, Батлер.

Тот задумчиво выпятил подбородок.

— Гм, — промычал он, пристально разглядывая меня. — Вас, наверное, удивят мои слова. — Он сделал многозначительную паузу и выпалил — Мне просто хотелось услужить вам.

Я буквально оцепенел. Батлер начинал меня раздражать.

— Сейчас все объясню, Арес, — произнес мой собеседник улыбаясь. — Вам известно, кто убил Сусанну?

— Будь мне это известно, стал бы я ударяться в бега! — воскликнул я.

— Зато мне это известно, Арес, — доверительно сообщил он. — Но как вы могли об этом узнать, не познакомившись со мной?

— Но зачем выходить на меня подобным образом? Если вам все известно, стоило обратиться в полицию…

— О! Полиция! — воскликнул он. — Даже слышать о ней не хочу, Арес!

Ситуация становилась забавной и любопытной. Я рассмеялся.

— С каким удовольствием я бы вас вздул, Батлер, — заметил я.

— И совершили бы непростительную глупость.

— Давайте перейдем к делу, Батлер. Кто убил Сусанну?

— Это то, о чем я не сказал полицейским. Кто убил Сусанну… Разрешите мне начать с самого начала, — заявил он вдруг совершенно серьезно.

Я кивнул, и он начал.

— Все это чертовски запутано, — Батлер с секунду помолчал, затем продолжил. — Все началось с Дега. Прежде чем влипнуть в эту историю, вы слышали о существовании картины?

Я отрицательно покачал головой.

— Это неповторимый шедевр, Арес, — глаза его засверкали от восхищения, — и эта божественная красота принадлежит мне. Подождите минуту… — он вытащил из кармана связку ключей и нашел нужный, маленький и изящный, словно игрушечный. Я тем временем закурил сигару. Батлер отпер ящик письменного стола и извлек оттуда пергамент. — Взгляните сюда!

Я посмотрел на пергамент — это был документ, оформленный в Париже, который и подтверждал, что Батлер является владельцем картины Эдгара Дега «Балерина за кулисами». Внимательно изучив документ, я понял, что никакой подделки тут не было — я неплохо разбирался в подобного рода вещах. Возвратив Батлеру пергамент, я поднял глаза, давая понять, что жду дальнейших объяснений.

— Как видите, Дега — мой, — заявил Батлер. — Он обошелся мне в баснословную сумму во время одного из моих путешествий в Париж.

— Как же картина попала к Сусанне? — поинтересовался я.

Батлер с удрученным видом опустил голову. Затем смущенно взглянул на меня.

— Мужчины — народ слабохарактерный, Арес…

— Вы обменяли картину на ласки Сусанны? — резюмировал я насмешливо.

Тот кивнул.

— Чтобы это понять, надо знать Сусанну. Вы были с ней знакомы? Видели ее хоть раз? Живую, я хочу сказать…

— Нет, когда я ее увидел, она была мертвее Рамзеса Второго.

— Когда я с ней познакомился, я чуть с ума не сошел, так мне захотелось обладать ею, Арес. — Глаза Батлера округлились. — Да, Сусанна — воистину одно из самых редкостных украшений природы; увидев ее вторично, я захотел ее на всю жизнь. Она очаровывает любого с первого взгляда, поверьте. И на всю оставшуюся жизнь.

Батлера прервал скрип двери. Блеск в его глазах погас. Он замолчал, но скрип продолжался. Мягкий, тихий скрип. Батлер вздохнул, но ничего не сказал. Казалось, он раздумывал, кто посмел нарушить его сладкие воспоминания. Тут дверь заскрипела в третий раз. Батлер раздраженно вскинул голову и что-то пробормотал. Затем крикнул:

— Кто там? Войдите!

Дверь открылась, и в проеме показалась стройная китаянка.

— Гм! — воскликнул я. — Вы, оказывается, скрываете у себя такое сокровище!

— Разумеется! — громко рассмеялся Батлер.

Я разглядывал китаяночку, пока она приближалась к нам. Она была в цветастом широком платье, невысокого роста, но ее пропорциональная фигурка привела меня в восхищение. Маленький рот и широко расставленные глаза очень гармонировали с ее безупречным овалом лица. Батлер называл ее Лу-Ми. Она заговорила с ним по-китайски, он отвечал так же. Девушка, видимо, с чем-то не соглашалась; я услышал, как Батлер повторил ей что-то дважды. Затем, сделав нетерпеливое движение рукой, пронзил ее гневным взглядом и произнес по-английски:

— Ладно, Лу-Ми. А теперь иди отсюда.

И все. Китаянка вышла из комнаты, оставив за собой легкий запах духов.

— Вернемся к нашей беседе, Арес. — Батлер снова стал серьезным. — К сожалению, Сусанна не относилась к тому типу женщин, которые способны на бескорыстную любовь. Она всегда требовала что-нибудь взамен; у одних драгоценности, у других деньги. За ее ласки всегда нужно было платить. В моем случае это был Дега. Я долго крепился, страдал, мне не хотелось расставаться с картиной, но я не удержался. Мысль о том, что я не добьюсь расположения Сусанны, угнетала меня. Когда я был уже не в состоянии выносить это, я отдал ей «Балерину» взамен за минуты любви, на которые она согласилась. — Батлер замолчал, на его лице появилось выражение страдания. — Сусанна неповторимая женщина. У нее не было ни единого изъяна. Ее красота — совершенна, понимаете, Арес?! Когда я прикасался к ее телу, райские кущи казались мне по сравнению с этим просто пустяком. Но Сусанна была лишена истинных чувств. Она не имела понятия о сострадании, милосердии; она не знала, что это такое. И вот настал день, когда картина стала ее собственностью, я самолично водрузил ее на стену в гостиной. А потом все кончилось. Сусанна отвергла меня, и ни просьбы, ни протесты, ни мои мольбы ее не волновали. Она оставалась непреклонна. — Батлер снова сделал глубокую паузу. — Думаю, она просто смеялась надо мной, и тем самым лишь усугубляла мою боль. Потом я вспомнил, что у Сусанны нет документа на эту картину и решил ее вернуть. Мой замысел заключался в том, что я намеревался юридическим путем доказать, что картина не является подарком, она просто отдана в залог. Однако существовало слишком много свидетелей того, что я подарил эту картину ей, и я опасался, что Сусанна с ее влиянием и связями выиграет дело да еще посмеется надо мной во второй раз. И тогда я решил выкрасть картину. Естественно, у меня и в мыслях не было сделать это самому, я подумал, что проще обратиться к профессионалу, который и провернет это дельце за определенную плату. — Батлер с грустью посмотрел на меня. — Вижу, вижу, Арес, вы не одобряете мои методы. Я теперь тоже весьма сожалею об этом — с того самого момента, как этот человек вышел отсюда и направился к дому Сусанны.

— Итак, Батлер, кто этот человек, и как мне узнать, что вы не лжете?

— Святые небеса! — воскликнул он. — Я лгу?! Для чего? Я знаю, что он убийца, им не мог быть никто иной… разве что вы.

Я злобно ухмыльнулся.

— Потише, Батлер. Не играйте с огнем.

— Поймите, Арес, — простонал Батлер, — я обратился к властям не из чувства гражданского долга или любви к Закону. У меня не было другого пути, чтобы связаться с вами. Безусловно, я сделал это довольно необычным способом, но, как видите, он оказался эффективен. Мое намерение — вступить с вами в сделку, говорю это прямо. Тот человек меня предал. Он исчез вместе с картиной.

— Вы говорили о сделке. И какого она характера?

— Я опишу вам того человека, чтобы вы его нашли. Но когда вы его обнаружите, не спешите передавать в полицию, пока я не улажу с ним дела насчет картины. Без всякого сомнения, никто не рискнет купить ее у него. Ведь это очень известная вещь. И он это понимает.

— Что-то здесь не так, Батлер. Выходит, вы хотите, чтобы я обнаружил этого человека, вы с ним все выясняете, и он прямым ходом преспокойно отправляется в полицию. Не думаю, чтобы он согласился.

Глаза Батлера лукаво заблестели.

— Любому человеку становится в тюрьме намного комфортнее, когда он знает, что при выходе оттуда его ожидают многие и многие тысячи. — Батлер поднял руку. — Я сам с ним договорюсь. Найду нужные слова — это я беру на себя. Вы только приведите его ко мне.

— Ну, давайте, описывайте его. Какая у него внешность?

Батлер откинулся в кресле и с облегчением вздохнул.

— Значит, вы принимаете мое предложение?

Я кивнул.

— Итак, человек этот высокого роста, шатен, хорошо сложен, всегда безукоризненно одет. Носит аккуратные, тонкие усы, имеет отличные манеры. Но вряд ли вам поможет одно описание. Чтобы его разыскать, проще поехать в Старую Гавану и найти там в парке бродячего актера по кличке Калиостро. Спросите у него, где Хуан Синкенья. — Батлер поднял указательный палец а добавил: — Предупреждаю, Арес, Калиостро опасен, и Синкенья тоже.

Через пять минут я вышел из кабинета Батлера в сопровождении китайца. Тот тихо, по-кошачьи шел сзади. В коридоре я столкнулся с выходящей из комнаты Лу-Ми, одетой в длинное просторное платье. Она пробормотала извинения. Я понял — толкнула она меня не случайно. Чин-Ли обернулся и гневно посмотрел на нее. Девушка быстро скрылась в одной из многочисленных комнат. Когда я вышел на улицу, в китайском квартале уже вовсю бурлила жизнь.

9. Бродячий артист

Как только китаец запер за мной дверь, я полез в карман своей рубашки и обнаружил там записку, от которой исходил аромат духов. Понять я ничего не мог — на листке виднелись столбцы странных китайских иероглифов. Я вошел в кафе и, заказав пива, медленно прихлебывал его, раздумывая над рассказом Батлера. Мне была не по душе игра антиквара. Положив на столик песо, я поднялся. Китаец взял деньги, недоверчиво посмотрел на меня и улыбнулся.

— Большое спасибо, сеньол, — проговорил он, провожая меня взглядом.

Движения его были скованы. Я остановился, с секунду подумал, потом возвратился к стойке.

— Вы не прочтете мне записку? — спросил я китайца.

Тот взглянул на листок. По его лицу разлилась смертельная бледность.

— Могу я узнать, что здесь написано? — резко спросил я.

— О, сеньол! — воскликнул тот; в глазах его стоял ужас. — О, сеньол!

Я посмотрел на него как на сумасшедшего.

— Прекратите причитания! — заорал я. — Что здесь написано?

Китаец взял записку, словно гремучую змею, запинаясь прочитал вслух ее и вернул мне. Пока он читал, меня охватила дрожь. «Берегитесь, вас преследует смерть!» — шепотом перевел китаец.

Как обычно, чувствуя, что ситуация становится опасной и непредсказуемой, я, принимая все меры предосторожности, отыскал неприметную гостиницу и решил там переночевать. Этот так называемый отель с равным успехом можно было бы назвать свинарником. Но для меня наступили дни, когда мне было решительно наплевать на комфорт. Этой ночью я отвратительно спал — меня одолевали кошмары. Проснулся поздно. Стояла страшная жара, и я принял холодный душ. Затем пошел в кафе и позавтракал. После чего купил газету. Сообщения о смерти Сусанны уже отодвинулись на второй план.

Газеты сообщали, что полиция разрабатывает два направления, но пока ничего нового нет. Я позвонил Алисе. Мой звонок, по-видимому, застал ее в постели, потому что на мое «Привет, дорогая!» она сонно ответила:

— А! Это ты. Знаешь, что ты меня разбудил?

— Брось ворчать, — ответил я. — Ты всегда просыпаешься такая сердитая?

— Послушай, ты, свинтус, — отогнав сон, сказала она. — Если ты не прекратишь…

Я перебил ее:

— Как там с тобой обошлись в полиции?

— О! — раздалось на другом конце провода. — Они были очень любезны. Для начала спросили, почему я помогла тебе смыться, но потом извинились, сказав, что, должно быть, это ошибка. Ведь была такая суматоха! — она рассмеялась. — Я кричала: почему они не поймали того типа — это тебя, — который меня преследовал. К тому же, они перевернули вверх дном все кабаре. Ну и все в этом духе…

Я улыбнулся, представив лицо Алисы, когда она безбожно врала блюстителям порядка.

— Умница!

Она послала мне по проводу поцелуй и повесила трубку, я же задержал свою в руке и прислушался. Так и есть! Эта мысль давно пришла мне в голову и я оказался прав. «Щелк!» послышалось в телефоне. Потом еще раз. Я не ошибся. Полицейские прослушивали ее телефон. Я пулей выскочил из телефонной будки и остановил первое попавшееся такси. Через минуту здесь будут полицейские! Сев на заднее сиденье, я погрузился в раздумья.

— Куда ехать, сеньор?

Шофер, совсем еще молодой человек, спросил это резким тоном. Его голос чем-то напоминал мой собственный. Именно в этот момент он взглянул в зеркальце заднего обзора. Если он и узнал меня, то не подал вида.

— Сеньор не сказал, куда ехать, — повторил он.

— Я из деревни, — с восточным акцентом произнес я. — Мне хотелось бы проехаться по городу. Давайте для начала съездим в Старую Гавану.

Довольно неуклюжая выдумка, конечно. Но мне было безразлично, поверил он мне или нет. Водитель лишь пожал плечами и направился в самую старую часть города. За два часа мы исколесили весь район вдоль и поперек, объездили кварталы старинных застроек, но все было так, как я и ожидал: мы не встретили ни одного бродячего актера. Наверное, они появляются на улицах ближе к вечеру.

В то время, когда происходили эти странные события, Старая Гавана представляла собой район резких контрастов — поразительное смешение старины и модерна, роскоши и нищеты.

В два часа дня мы с таксистом решили перекусить. Судя по его болтовне во время обеда, водитель показался мне довольно забавным малым.

— Меня не интересует, кто вы, — заметил он. — Если человек назвался Хуаном Палотой, для меня он — Хуан Палота. Я — всего лишь таксист. Всякий, кто мне оплачивает поездку, для меня человек уважаемый.

— Отличная философия, — согласился я.

— Называйтесь как угодно, — продолжал он. — Я знаю одно: два песо плюс два песо — будет четыре песо. — Он поднял голову над тарелкой и лукаво улыбнулся. — Ясно? Если из-за своего чрезмерного любопытства я потеряю клиентов, то умру с голоду.

Тоже верно. Мы ехали по грязной кривой улице. Часам к шести вечера мы остановились возле парка Христа. До сих пор судьба мне не улыбалась, хотя нескольких актеров я уже видел. Без особого энтузиазма я покинул машину и направился к группке людей, столпившихся возле памятника Пласидо[5]. Я заметил двух смешно разодетых мужчин. На одном из них, высоком, была надета нелепая шелковая рубаха, другой, пониже ростом, с подобием тюрбана на голове, был облачен в индейское пончо. Этот головастик зазывал публику:

— Подходите, сеньоры, подходите! — заученно повторял он. — Подходите и полюбуйтесь на мастерство великого восточного мага Калиостро! Такое представление бывает только раз в жизни!

Народ постепенно собирался. Эти мошенники, несомненно, были наделены каким-то очарованием. Я внимательно разглядывал Калиостро — мужчину лет тридцати пяти, может, сорока. Высокий, довольно полный, но судя по всему сильный и мускулистый, о чем свидетельствовала его крепкая шея, он, видя, что публика собралась, театральным жестом приказал своему низкорослому спутнику замолчать и принялся рассказывать о своей несчастной судьбе. Это была хитрая ложь, старая как Мафусаил, достаточно эффектная.

Затем он начал показывать фокусы, извлекая из-под одежды различные предметы; они то появлялись, то исчезали. Тогда я перевел взгляд на его компаньона. А на, того стоило посмотреть. Он тоже искусно манипулировал руками. Я протиснулся сквозь толпу к нему поближе. Обратил внимание на его уродливо вывернутые веки. Прелюдия закончилась, и коротышка перешел к кульминационной части их необычного представления. Не переставая разглагольствовать, он внимательно следил за публикой, с иронической усмешкой поглядывая, достаточно ли заплатили зрители. Потом он закричал: «Не уходите, сеньоры, поддержите бедных актеров!». Я знал, почему он так убеждает публику не расходиться — сейчас должно было начаться самое интересное.

Коротышка поднялся на цыпочки, чтобы лучше видеть аудиторию, изобразил на лице самую подобострастную улыбку и с непринужденной веселостью в голосе спросил:

— Никто из сеньоров не хочет выручить нас пятипесовой бумажкой?

Мне стало смешно, публика смотрела на него с подозрением. Но коротышка не унимался:

— Ну что же вы, господа? Столько народу и ни у кого не найдется пяти песо, чтобы достойно завершить представление! — он улыбнулся. — Мы будем вам очень признательны. — Все с той же циничной ухмылкой, он принялся спрашивать: — Вы? А может, вы? — и тыкал пальцем то в одного, то в другого, но все оставались равнодушны. Ага! — вскричал он вдруг. — Наконец-то нашелся человек, поверивший в наши артистические способности! Подойдите, пожалуйста, сюда! Дайте ему пройти!

Я взглянул — кого это удалось обвести вокруг пальца. Им оказался нескладный человек с всклокоченной шевелюрой.

«У этого болвана есть лишние пять песо, — подумал я. — Лучше бы сходил в парикмахерскую да постригся».

Лохматый субъект вручил коротышке деньги, и тот представил его публике. Затем кивнул Калиостро. Тот, сделав несколько отвлекающих пасов, взял купюру лохматого типа и принялся проделывать с ней различные фокусы: деньги то исчезали, то появлялись вновь, то он прятал их в карман, то доставал изо рта. Затем «восточный маг» призвал публику смотреть повнимательнее, чтобы не упустить деталей. Позади Калиостро стоял малюсенький столик, а на нем — мясорубка. В нее он и запихнул купюру. Коротышка начал крутить ручку. Недоверчивая публика подозрительно заворчала.

Нечесаный субъект поначалу пытался возразить, но все же сдержал себя и на его лице появилось выражение олимпийского спокойствия. Между тем коротышка что есть сил крутил мясорубку. Неожиданно возле него возник негритенок, не отрывающий глаз от манипуляций мнимого чародея. Его детский ум, естественно, не мог понять «секрета» «великого иллюзиониста». Но почувствовав, что деньги скоро превратятся в фарш, он схватил коротышку за руку.

— Что вы делаете?!

— Как видишь, дитя, прокручиваю через мясорубку пять песо, — вежливо ответил тот, незаметно отталкивая негритенка локтем в сторону.

— Сумасшедший! — кричал мальчишка, словно эти пять песо принадлежали ему. — Перемолоть пять песо!

— Уйди, черт бы тебя побрал! — процедил сквозь зубы разозленный коротышка. — Ты что, хочешь получить по башке?

Лицо коротышки побагровело от злости, но негритенок крепко вцепился ему в руку и не отпускал ее. Он так потешно натужился, что публика расхохоталась. Представление превращалось в комедию. И тут коротышка совершил самую большую ошибку. Желая избавиться от назойливого мальчишки и дать ему затрещину, он убрал с мясорубки руку, и она чуть не попала под нож. Мальчишка же бросился к мясорубке, чтобы выхватить из нее деньги. И вот он с победоносным видом разжал кулачок, и тут веселье публики сменилось всеобщим гневом: все увидели не пять песо, а клочок газеты. Калиостро угрожающе двинулся к негритенку, но несколько мужчин оттащили его и с ругательствами посоветовали убираться подобру-поздорову и не обманывать народ. Побелев от ярости, тот сделал знак коротышке, и оба под насмешки и свист толпы удалились.

На углу возле церкви они остановились. Я перешел улицу и заплатил Хасинто — так звали таксиста. Калиостро снял свой халат и отдал коротышке, тот сунул его в котомку и направился по улице Христа в сторону пристани. Калиостро же пошел по улице Виллегас. Я поблагодарил Хасинто и медленно двинулся за фокусником.

10. Синкенья

Калиостро пошел прямо по Виллегас до Обиспо и там свернул к центру города. Шел он медленно, наклонив голову, его вполне можно было принять за тихого добропорядочного горожанина. Миновав Национальную библиотеку, он перешел улицу и остановился у входа в парк. Я тоже остановился и, закурив сигару, сделал вид, будто рассматриваю книги издательства «Минерва», выставленные в витрине. Затем я увидел, как Калиостро вошел в Центральный парк и двинулся следом. Вытерев платком вспотевшее лицо, я посмотрел на часы — четверть девятого. В воздухе стояла духота, должно быть, собирался дождь.

Калиостро оглянулся; я наклонился, будто собираюсь завязать ботинок. Миновав Национальный театр, Калиостро направился к торговцам бижутерией, лотки которых были расположены на улице Сан-Рафаэль. Эта улица всегда была полна народа. Я видел, как Калиостро приостанавливается возле лотков и рассматривает товары, то согласно кивая, то равнодушно проходя мимо. Я шел сзади. Калиостро зашел в зал небольшого кинотеатра. В зале было прохладно, в темноте тускло белел экран. Начался показ Диснеевского мультфильма о гусенке Дональде. Чтобы Калиостро меня не заметил, я сел в последнем ряду и на секунду отвлекся. Спустя несколько минут, когда глаза привыкли к темноте, я стал изучать зал. Народу было немного. Но Калиостро неожиданно куда-то исчез. Я пошел по проходу между рядами как бы в поисках более удобного места, но Калиостро как сквозь землю провалился. От досады я больно прикусил губу. Конечно, отвлекшись, я совершил непростительную глупость. Да и для чего нужно было суетиться — ведь Калиостро не догадывался, что я за ним слежу. И тем не менее он ускользнул.

Может, воспользовавшись темнотой, он спрятался за углом, поняв, что я пришли по его душу и теперь следит за мной? Я грустно улыбнулся. Не надо обладать особым умом, чтобы войти в одну дверь и выйти в другую. А я, кретин, ждал, пока мои глаза привыкнут к темноте! Все оказалось гораздо проще, чем я себе представлял.

Я уже решил покинуть кинотеатр, но тут заметил мужчину, выглянувшего из туалета. Это был Калиостро. Он посмотрел в зал и снова скрылся за дверью. Я направился в туалет. Внутри разговаривали двое, один из них был фокусник. При виде меня мужчины прервали разговор и сердито посмотрели в мою сторону. Я подошел к умывальнику и принялся мыть руки, одновременно украдкой поглядывая в их сторону. Собеседник Калиостро что-то передал ему и быстро вышел. Оглянувшись, я заметил, что кто-то наблюдает за мной через щель в двери. Вне всякого сомнения, этот мошенник приторговывает марихуаной. Через минуту Калиостро, закурив сигару, вышел из туалета.

Я понял, что он закончил торговлю, и решил отправиться за ним. Неплохая идея. Стараясь держаться в темноте, чтобы он меня не заметил, я увидел, что он направляется к зданию Консульства. Я замедлил шаг, чтобы установить некоторую дистанцию между нами.

Калиостро остановился, оглядываясь вокруг. Я моментально замер на месте и заговорил с каким-то толстяком, идущим мне навстречу, начал молоть вздор. Тот недоуменно уставился на меня. Когда Калиостро завернул за угол, я, оставив толстяка стоять с открытым ртом, ринулся за актером. Калиостро зашел в бар Американского Клуба. Я притаился в темноте за огромной колонной Дворца Искусств. Минут через пять я увидел, как он вышел из дверей Клуба, на ходу жуя сэндвич. «Если Калиостро меня раскусил, он воистину гений притворства», — подумал я. С сэндвичем в руке Калиостро двинулся по мостовой, затем свернул на Авокадо. Я забеспокоился — а вдруг этот мошенник водит меня за нос, отвлекая.

Начался моросящий дождь. Маленькие капельки воды упали на мое лицо. Я выругался про себя — если этот бродяга куда-нибудь не зайдет, можно вымокнуть до нитки. К счастью, этого не случилось. Когда дождь усилился, Калиостро неожиданно открыл дверь какого-то дома на Техадильо и вошел внутрь. Минуты через две я подошел к двери и стал подбирать отмычку. При моем опыте это оказалось нетрудно. Дверь открылась, и я очутился на лестнице. Преодолев первый пролет, я остановился, прислушиваясь. Затем поднялся еще на несколько ступеней и оказался на втором этаже. Я увидел длинный коридор, слабо освещенный укрепленной под потолком лампочкой. На цыпочках, стараясь не шуметь, я двинулся вперед. Все было погружено в полутьму. За поворотом начался второй коридор со множеством дверей. Сквозь одну из них доносились какие-то голоса. Я прислонился к стене и прислушался. Слова трудно было разобрать, слышны были лишь обрывки фраз. Я стал размышлять, что же предпринять. В одну из этих комнат вошел Калиостро. Кроме него, там находился еще кто-то. Я решил рискнуть. Достав «люгер», ногой распахнул дверь. Калиостро был там.

Его глаза расширились от ужаса, сейчас он походил на затравленного зверя. Его собеседник, напротив, был спокоен, невозмутим, он просто замолчал и не сводил с меня глаз.

Я приказал им положить руки на стол. Калиостро искоса взглянул на меня и пробормотал проклятье. Я подошел к нему и рукояткой «люгера» стукнул его по затылку. Калиостро мягко осел на пол. Его приятель, не теряя времени, быстро сунул руку в ящик письменного стола… но не успел оттуда ничего вытащить. Я резко коленом задвинул ящик и зажал его руку. Затем ударил его дулом «люгера» по лицу. Человек заорал от боли, выдернул руку и затряс ею в воздухе. Я заметил у него на мизинце маленький уродливый отросток. Судя по описанию антиквара передо мной был Синкенья.

Схватив Синкенью за горло, я подтащил его к стене. Затем обшарил его карманы. Оружия он не носил. Достав из ящика стола пистолет, я положил его в карман пиджака. Затем сел и указал Синкенье на стул напротив меня. У того был ошеломленный вид. Вытерев кровь со щеки, он пробормотал:

— Кто вы такой, черт побери?

Я с силой сжал ему руку, и он скорчился от боли. Синкенья, похоже, меня не узнал. Одежда на мне была помята, выражение лица не предвещало ничего хорошего.

— Я Арес, вспомнили? Тот самый простофиля, который теперь отдувается за ваши игры!

— Чего вам от меня надо? — спросил он запинаясь. — Я ничего не сделал.

— Отдай «Балерину», подонок! — заорал я. — А то будем беседовать в другом месте! В полиции!

— Вижу, — прошипел Синкенья. — Вы собираетесь мною прикрыться, только этот номер не пройдет. Если захотите потопить меня, погорите вместе со мной. — Я всего лишь вор, а вы — убийца.

— Кончай ломать комедию, Синкенья! Это ты убил Сусанну, и кандидат на виселицу ты!

Тот смачно плюнул на пол, все его изысканные манеры как ветром сдуло.

— Меня не волнует, что вы болтаете! Я знаю одно: убийца — вы. Я вас видел тогда, в доме у Сусанны.

— Как это ты меня видел?

— Вы находились в спальне рядом с убитой, когда я пришел за картиной.

И тут я подумал: может, Синкенья не врет. Он пришел к Сусанне в девять часов, а ведь уже час как она была мертва. Если он убийца, что ж тогда ему делать в ее доме через час после убийства? Кто-то явно меня дурачит. Но кто? Сенатор? Падуа? Рамераль?

Я кинул на Синкенью пронзительный взгляд.

— Если ты не убийца, зачем же тогда двинул меня по голове?

— Я подумал, что вы преступник, и хотел, чтоб полиция решила, что ограбление тоже ваших рук дело. К тому же, когда я вас вырубил, у меня появилось время, чтобы стащить деньги и драгоценности.

— Дурак! — вскричал я. — Если б полиция меня обнаружила, как она смогла бы пришить мне ограбление, ведь этих якобы украденных мною вещей при мне не было?

Тот презрительно усмехнулся.

— Это уж их забота. А я испачкал ваши руки в крови, оставил следы на стенах комнаты и позвонил фараонам. Кстати, ударил я вас не так уж сильно, Арес, — цинично заключил он.

Мне даже захотелось поздравить его с удачей. Если подобный мошенник способен на этакую выдумку, значит, у него неплохое воображение.

— Отлично, Синкенья, тогда твоя взяла. Но сейчас мой черед; я найду «Балерину» и сдам тебя.

Его лицо исказила гримаса ярости. Он прикусил губу.

— Предлагаю сделку, Арес, — быстро произнес он, посмотрев мне в глаза. — Я отдаю вам картину, и вы меня отпускаете. Подумайте хорошенько — какой вам смысл меня сдавать.

Я засмеялся, затем закурил очередную сигару и взглянул на Калиостро, шевельнувшегося на полу. Он повернулся вверх лицом и замер в этом положении. Я стряхнул на него пепел и выпустил дым.

— Где картина, мерзавец? — рявкнул я.

— Я знал, что вы согласитесь, Арес, — облегченно улыбнулся Синкенья. — Мы с вами одного поля ягоды. — Он с силой сжал пальцы. — А картина — дорогая, жаль с ней расставаться.

Он подошел к просторной нише на противоположной стене и стал отодвигать там какие-то предметы.

Со своего места я увидел, как он схватил вазу..

— Если ты собираешься выкинуть какую-нибудь глупость, Синкенья, то расстанешься с жизнью, — предупредил я.

Он поднял глаза. Мое предостережение почему-то его рассмешило. Затем Синкенья достал из ниши картину, завернутую в бумагу и подошел ко мне. Его глаза лихорадочно блестели.

— Смотрите! — он протянул мне сверток.

— Разверни сам, — приказал я, не отводя от него дула.

— А вы как всегда осторожны, — насмешливо процедил он сквозь зубы.

Удостоверившись, что передо мной именно то, что нужно, я жестом приказал Синкенье свернуть картину в трубочку. Сделав аккуратный рулон, тот, улыбаясь, протянул его мне. Я взял его и посмотрел на Калиостро, который пытался приподняться. Я подумал — а не вырубить ли мне его еще разок, но увидел, что в этом нет необходимости: тот снова повалился на пол в глубоком обмороке.

Синкенья презрительно посмотрел на лежащего.

— Болван! — пробормотал он злобно. — Кстати, Арес, а кто вам обо мне рассказал?

— Скоро узнаешь, — ответил я. — Сейчас мы пойдем к нему.

— А, понял, — кивнул Синкенья, — это работа Батлера.

— Заткни свою поганую пасть и собирайся. Ты и так слишком много болтаешь.

Он пожал плечами и направился к двери.

— Батлер надул вас так же как меня, — произнес он, не оборачиваясь. — Не нужна ему эта картина. Ему нужна Священная Урна.

— Что? Какая еще… — но я не успел закончить фразу. Рука Синкеньи дернулась к выключателю, и все погрузилось в темноту.

Почти тут же я почувствовал, как кто-то схватил меня за ноги. Потеряв равновесие, я полетел на пол. Но падая успел выстрелить. Грохот в этом практически пустом помещении был ужасающий. Темному прорезала вспышка огня. Падая, я все же не выпустил из рук «люгер».

Пальцы Калиостро держали меня мертвой хваткой. Здорово же притворился этот тип! Отпустив мои ноги, он вцепился мне в горло. Все поплыло у меня перед глазами, а этот негодяй все сильнее сжимал пальцы на моей шее. Я чувствовал, что задыхаюсь, что кислород покидает мои легкие. Собрав последние силы, я умудрился головой двинуть Калиостро в зубы. Затем «люгером» словно молотком ударил его по затылку. Пальцы Калиостро разжались, и я услышал глухой стук падающего на пол тела.

Тряхнув головой, я попытался отогнать удушье. Затем поднялся с пола, и включил свет. Синкенья, понятное дело, исчез. Я даже не стал его преследовать — это уже не имело смысла… Я запер дверь, воспользовавшись ножкой стула, затем подошел к распластавшемуся на полу Калиостро. Из-под уха у него текла тонкая струйка крови. Я раздвинул волосы и осмотрел его череп. Дыхание Калиостро было частым и прерывистым. Но, слава Богу — он был жив, а то уж я подумал, что убил его.

И тут мне вспомнились последние слова Синкеньи. Священная Урна… Но сначала я тщательно обыскал помещение. Обнаружил немало интересных вещей: среди прочего — множество пачек сигарет с марихуаной и пакетики с каким-то белым порошком, вероятно, с кокаином или героином. Но мне не удалось отыскать какую-либо чашу или урну. И даже ничего похожего на нее.

11. Взбучка

Когда я вышел из комнаты, коридор был пуст. Видно, никто не услышал ни грохота выстрела, ни шума драки. А может, обитатели этого дома были такими же мошенниками, как Синкенья и его приятель, и побоялась вызвать полицию? Или просто в этом доме никто не жил.

Слабая лампочка на лестнице осветила циферблат моих часов. Стрелки показывали без двух минут час. Я спустился вниз и, дернув ручку двери, осторожно выглянул на улицу. На противоположном тротуаре стоял Синкенья и целился мне прямо в голову. Сухой звук выстрела разорвал тишину. Я увидел голубой всполох его пистолета и отклонился в сторону. Потом выхватил «люгер» и выстрелил из своего крайне неудобного положения, но промахнулся. Синкенья выпалил дважды, и пуля вонзилась в стену чуть повыше моей головы. Посыпалась штукатурка. Захлопнув дверь, я побежал к лестнице, пытаясь отыскать другой выход из этого проклятого здания, но безрезультатно. В конце коридора — находилось окно. Открыв его, я выглянул наружу и всмотрелся в темноту — вдоль здания тянулась довольно высокая глинобитная стена, упиравшаяся в пристройку соседнего здания.

Прыгнуть на эту стену — сущий пустяк. Единственное, чего я опасался, — это поскользнуться в темноте, ведь стена была мокрой от дождя. Не долго думая, я ухватился за подоконник и осторожно вылез на стену. Стена была широкая — это хорошо. Я начал продвигаться по ней, опираясь руками о стену здания, из которого вылез. Достигнув пристройки, я спрыгнул вниз. Пролетел почти три метра, а в темноте мне показалось, что здесь не так высоко. Дождь почти прекратился. Ощупал скользкую стену пристройки и осторожно начал ее обходить. Я чувствовал, что весь вспотел от напряжения, ногу чуть не свело судорогой, боль ощущалась почти во всем теле. Но все же я радостно улыбнулся: если Синкенья все еще напротив двери — преподнесу ему сюрпризец.

Обходя пристройку, я наткнулся на какую-то дверь, запертую на висячий замок. Опершись о него ногой, подтянулся, ухватился за крышу пристройки и влез на нее. Осмотрелся — никого. Затем стал изучать окрестности. Синкеньи я не увидел, зато чуть ниже по улице приближался патруль. Я решил, что ночной дозор вспугнул Синкенью и он смылся. Стараясь не шуметь, я спустился с другой стороны пристройки и отправился в гостиницу.

Остаток ночи я провел в этой грязной гостинице в размышлениях. Теперь я более или менее разобрался во всех хитросплетениях этой чертовой интриги, в которую влип благодаря стараниям сенатора и иже с ним. Но все же сенатор ошибся, подумал я. Между ним и Батлером, несомненно, существовала какая-то связь, которую я пока ещё не разгадал. Около трех часов дня мне принесли одежду, которую я отдавал в чистку. Одевшись, я вышел на улицу. Картину же отправил заказной бандеролью Алисе.

Потом позвонил к сенатору домой и попросил сеньориту Рамирес. К телефону подошел сам сенатор и громовым голосом возвестил, что дочери нет дома.

— Мне необходимо с вами поговорить, — заявил сенатор, — вы не могли бы со мной встретиться? Это дело чрезвычайно важно для нас обоих. Жизненно важно, — добавил он осторожно.

Я улыбнулся. Сенатор, кажется, собирается снова надуть меня. Но, словно разгадав мои мысли, сенатор сказал:

— Если вам представляется небезопасным встретиться у меня, скажите, где я могу вас увидеть.

— Вам не терпится заполучить третье письмо, не так ли, сенатор?

— Об этом мы тоже побеседуем, Арес, — отрезал, он. — Но есть еще нечто более важное… очень важное.

— Важное для кого? — осведомился я.

— Арес, дело серьезное, мне не до шуток, уверяю вас.

Я почувствовал, что на сей раз сенатор не врет и задумался, где лучше назначить встречу. Конечно, возможно, что он собирается подложить мне какую-нибудь свинью, но все же…

— Ладно, сенатор. Приеду, — произнес я.

— Жду, Арес, — он повесил трубку.

Сенатор проживал в роскошном особняке на 5-ой улице в Мирамар. Прежде чем выйти из такси, я внимательно осмотрелся — нет ли слежки. Не заметив ничего подозрительного, вылез из машины в двух кварталах от виллы сенатора. Я был очень осторожен. Нажимая на кнопку звонка, все время оглядывался по сторонам. И тут заметил четверых типов, лица которых мне очень не понравились. Они по двое направлялись ко мне с противоположной стороны улицы. Я не стал тратить время на выяснение того, почему они так внимательно за мной наблюдают, а помчался со всех ног вниз по улице. Они ринулись вдогонку, точно свора собак за волком. Перескочив через невысокий бордюр, я опустился на газон. Один из типов уже нагонял меня. Резко затормозив, я двинул его в челюсть. Ноги его подкосились, и он распластался на траве. Удар, по-видимому, был страшный, потому что бил я от всего сердца. Но тут меня окружили. Остальные трое надвигались со всех сторон. Прежде чем потерять сознание я увидел довольное смеющееся лицо сенатора, наблюдавшего за всем происходящим через стеклянную дверь своего особняка.

Очнулся я от тошнотворного запаха — вокруг стояло такое зловоние, что меня чуть не вывернуло наизнанку. Я лежал в вонючей яме в каком-то отдаленном районе города. Вытерев кровь, текущую изо рта, я приподнялся из мерзкой грязи. Увидев, где нахожусь, выругался — я весь был перемазан нечистотами. «Кто-то дорого мне за это заплатит», подумал я в ярости.

Посмотрел на часы — около шести. Долго же я провалялся в этой помойке! Затем оглядел свой костюм: расстегнув рубашку, увидел страшные кровоподтеки. Здорово же меня отделали эти молодчики! Тут мне вспомнилась улыбающаяся физиономия сенатора. Я ощупал карманы в поисках писем. Так и есть, письма пропали. Но мерзавцы не довольствовались одними письмами, они сперли все мои деньги до последнего песо. Я почувствовал, что меня покидают последние силы. Да, мальчики сенатора поработали на славу. Изо рта снова пошла кровь, я, проклиная все на свете, вытер ее платком, который, как ни странно, оказался чистым. Я потерпел полный крах.

С трудом поднявшись на ноги, я спотыкаясь стал выбираться из этой омерзительной дыры. Откуда-то сверху донесся грохот промчавшегося поезда. Когда глаза привыкли к темноте, я вылез из канализационной трубы и с наслаждением вдохнул свежий вечерний воздух.

Выпрямившись, я всмотрелся в огни лежащего передо мной города и понял, в каком направлении мне следует идти. Снова взглянув на часы, отметил, что уже почти восемь вечера.

Кое-как почистив костюм, я побрел в сторону дома Макейры. Фонари освещали холм, на котором находился бедный квартал, где жил шофер Сусанны. Я с минуту постоял, чтобы отдышаться. Прислонившись к дереву, увидел Макейру, увлеченно беседующего с каким-то человеком. Оба отчаянно жестикулировали, и хотя я не слышал, о чем шла речь, понял, что они спорят. Макейра что-то достал из кармана и отдал собеседнику. По тому, как двигалась его рука, было ясно, что отдает он эту вещь неохотно. Мужчина спрятал ее в карман, повернулся и направился к поперечно идущей улице, где и скрылся возле домов, расположенных в нижней ее части. Макейра вошел в свой дом, я выступил из укрытия и последовал за ним.

Увидев меня в дверях, он чуть не выпрыгнул из своего старого кресла. А при виде моих синяков, закричал:

— Боже мой! Что случилось?

— Ребята сенатора совершили со мной небольшую прогулку, — падая на стул, произнес я.

Макейра присвистнул.

— Хорошенькую же взбучку они вам задали, — с сочувствием заметил он. — Но согласитесь, вы все-таки счастливый человек. Ведь они могли вас убить. Да, а как вам удалось скрыться со склада Рамераля? Я уж думал, для этого нет никакой возможности.

— Я тоже так думал, — ответил я. — Но мне всегда нравилось справляться с невозможным, Макейра.

— Вижу. Вы человек изобретательный, Арес.

Я поблагодарил его сдержанной улыбкой.

— Можно мне привести себя в порядок здесь, у вас? — спросил я.

— Разумеется. Все немногое, что есть в этом доме, — ваше, Арес. — Он повернулся и громко позвал: — Анджела! Анджела!

В дверях появилась его жена. За ней прибежал малыш и вцепился в подол ее платья.

— Что тебе надо? — недовольно спросила она. — Я ведь тебе уже говорила, что незачем так орать. Я не глухая. — Затем она обратилась ко мне. — Добрый вечер, сеньор Арес.

— Извини, женушка, — сказал Макейра. — Ты же знаешь мою дурную привычку — кричать. Сеньор Арес хочет привести себя в порядок. Ты бы приготовила ему ванну, а потом сообрази чего-нибудь поесть.

— Чего-нибудь поесть? — с укором спросила она. — Что же мы можем предложить сеньору Аресу? Разве кукурузную кашу.

Макейра испепелил ее взглядом. Я почувствовал себя неловко и пробормотал извинения. Когда сеньора Макейра вышла, ее муж сказал:

— Извините Анджелу. Она слишком много работает. Когда мы поженились, она не была такой. Но со временем ее характер изменился.

— Не надо извиняться, что вы, — проговорил я. — У всех бывает дурное настроение.

В половине одиннадцатого мы с Макейрой вышли из дома. Облачившись в его костюм, я словно отдыхал в нем.

— А теперь куда? — спросил Макейра.

— К сенатору, разумеется.

— Что? Вам все еще мало? Хотите испытать судьбу?

— Может быть… Но я должен нанести ему визит. Макейра завел мотор и без лишних слов подъехал к дому сенатора.

— Будьте осторожны, — предостерег он. — Вы слишком импульсивны, Арес.

Я рассмеялся. Сейчас я думал, какое лицо будет у сенатора, когда слуга ему доложит, что я явился.

12. Служанка Сусанны

— Сенатор меня ждет, — сказал я слуге, подошедшему к двери. — Моя фамилия Арес.

Сенатор появился минут через пять. Он был в халате и домашних туфлях.

— Сожалею, что так поздно, сенатор, — заговорил я. — Но небольшой инцидент помешал мне прийти в условленное время.

Рамирес нахмурил брови. Сейчас его лицо явно выдавало его крестьянское происхождение.

— Вы снова явились, и это свидетельствует о том, что вы назойливы как муха, Арес, — процедил сквозь зубы сенатор, и из рукава его халата показался маленький никелированный пистолет. — Из-за вашего упрямства вам придется сегодня ночевать в тюрьме, — с угрозой добавил он и снял телефонную трубку.

Я злобно улыбнулся.

— Начнем с того, что вы сами просили меня о встрече. Ну да ладно… Что ж, звоните в полицию. Но обещаю, скандал будет грандиозным! Даже если мне придется гореть в геенне огненной, я постараюсь сделать все, чтобы раздуть это дело до гигантских размеров. И вам долгое время не быть сенатором.

Рамирес положил трубку:

— Хорошо, Арес. Что вы предлагаете?

Я подошел к нему вплотную и произнес:

— А это вам за выгребную яму, в которой я по вашей милости оказался!

И с размаху двинул его в челюсть. Он охнув, повалился на диван. Пистолет выпал из его руки и отлетел в сторону. Сенатор попытался подняться, но после моей подножки под мягкий шелест шелкового халата скатился на ковер. Я схватил его пистолет и опустил в карман.

— Ваши обезьяны украли мой «люгер», вот я и возвращаю себе долг. — Я помог сенатору подняться и усадил его на диван. — К тому же вы мне должны пятьсот семьдесят пять песо, которые эти свиньи вытащили из моего бумажника. И письма тоже.

— Письма принадлежат мне, — вскричал взбешенный сенатор. — Вы не выполнили своего обещания и вынудили меня прибегнуть к подобного рода методам. Я вас предупреждал…

— Я с вами не вступал ни в какие сделки, — поправил я его, — а имел дело с вашей дочерью. Кстати, где она?

— Она за городом, с матерью. Но это вас не касается, — ответил он, попытавшись встать с дивана.

— Отлично, это не мое дело. Но письма и деньги меня касаются. Где они?

— Я их сжег, Арес, — ответил Рамирес, гнусно улыбаясь.

— Сожгли чужие письма? — спросил я, хватая его за полу халата.

— То есть как это чужие?! — воскликнул он. — Что вы говорите? Я же за них заплатил.

— Слушайте меня внимательно, сенатор, больше повторять я не буду. Вместе с вашим письмом у меня лежали другие. Они тоже были украдены. Что, ваши молодчики не отдали вам эти письма, мои деньги и пистолет?

— Не знаю я никаких молодчиков! Я никого не приглашал, — возразил он наглым тоном. — Их нанимал человек, с которым я договорился. Он мне отдал только мое письмо.

Сенатор фыркнул. Я внимательно посмотрел на него — сейчас он говорил искренне.

— Сколько у вас украли, Арес? — спросил он.

— Пятьсот семьдесят пять песо, — ответил я.

Сенатор направился в спальню и минуту спустя возвратился с шестью купюрами по сто песо.

— Возьмите, Арес. Вы меня утомили. И уходите отсюда, — добавил он, поворачиваясь ко мне спиной.

— Минуточку, сенатор, минуточку. Я хочу задать вам один вопрос.

Тот сделал нетерпеливый жест:

— Когда же вы уберетесь, Арес?

— Где вы находились между семью тридцатью и восемью тридцатью вечера в день убийства Сусанны? — спросил я.

— А! — он пожал плечами и направился в спальню. — Всего хорошего, Арес, — с этими словами он исчез.

Я передразнил его движения и рассмеялся. Затем покинул особняк.

На следующее утро я постучал в дверь дома, где жила служанка Сусанны; мне открыла непричесанная старуха с угрюмым лицом.

— Чего надо? — спросила она, зевая.

Я мягко отстранил ее и быстро вошел в дом. Старуха, протестуя, двинулась за мной. Я потребовал, чтоб она помолчала. Затем молча указал ей на стул. Она помертвела от страха.

— Зачем ты обманула полицию, бабуля? — нежно спросил я.

Старуха чуть не задохнулась от возмущения.

— Вы ошибаетесь, сеньор, — пробормотала она.

Я улыбнулся.

— Ладно, ты их не обманывала, — произнес я. — Но скрыла часть правды. Кто последний заходил к Сусанне в тот вечер?

Она судорожно сжала губы.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Я грозно посмотрел на нее.

— Шантаж — скверная штука, бабуля.

Она, казалось, успокоилась и посмотрела на меня презрительно.

— Не знаю я, что вы хотите этим сказать, — упрямо повторила она.

Это вывело меня из терпения, в моих глазах сверкнула ярость. По возрасту эта женщина годилась мне в бабушки и меня удивило, как эта убеленная сединами особа может быть столь лживой. Во мне поднималась волна отвращения.

— Послушай, бабуля, мне терять нечего, — произнес я отчаянным тоном. — Мне нужна твоя помочь.

— Никаким шантажом я не занимаюсь, — возмущенно заявила старуха. — Сеньор Рамераль приходил сюда на следующий день после смерти сеньоры Сусанны и сказал, что если его имя появится в газетах, это может повредить его репутации. Он меня просил сказать полиции, что я его в тот вечер не видела, и подарил мне двести песо. А что мне оставалось делать? Мне очень нужны деньги и я их взяла. Кроме того, богачи всегда выходят сухими из воды. Мне очень жаль, что вы попали в такой переплет. Но сейчас я сказала правду. Когда я уходила, сеньор Рамераль все еще находился в комнате сеньоры Сусанны.

Хотелось верить, что она не врет. Да, в этом деле все так запутано, почище чем в критском лабиринте.

— Спасибо, бабушка, — сказал я, взяв ее за плечо. — До свидания!

Спускаясь по лестнице, я размышлял над этим темным путаным делом. Я думал о сенаторе и его письмах, о Рамерале и его лжи, об этом Батлере с его сомнительными махинациями. Но пока никого из них не мог вывести на чистую воду.

В полном смятении чувств я подошел к тому месту, где Макейра поставил машину.

— В город, — коротко приказал я, садясь.

И тут получил неожиданный подарочек.

— Без глупостей, Арес, — произнес полицейский, сидящий на заднем сиденье и сжимающий в руке револьвер.

Я нервно засмеялся. Человек, смотревший на меня в зеркало, был в фуражке и костюме Макейры… но это был не Макейра…

* * *

Дойдя до этого момента в своем повествовании, я сделал паузу, подумав, что мне захотят задать вопросы. И повернулся к Рене.

Тот улыбнулся и сказал:

— Подробный рассказ, Арес, ничего не скажешь. У вас неплохая память.

— И через сто лет, если я, конечно, доживу, мне не забыть ни одной детали из этой невероятной истории, происшедшей со мной. Пока я сидел в тюрьме, все это весьма четко отложилось в моем мозгу.

— Продолжайте, Арес, — приказал лейтенант. — А потом мы все проверим и сделаем необходимые выводы.

Часть 2