«Не было ли у него бородавки на кончике носа?»
«Да, была бородавка, обросшая волосами. Позднее, рассматривая список пассажиров, я узнал, что его звали Джеймс Брэдли».
«Джимми Брэдли?! О! Гм! Понимаю!»
«Буттонхол требовал у Брэдли организовать все таким образом, чтобы заинтересованные люди в Америке считали пакет конфискованным».
«Конфискованным?»
«Да. Я сразу связал Буттонхол а с одним из лучших агентов. Буттонхол дал мне в тот же вечер 1000 долларов, сказав, что остальное уплатят на следующий день. А потом исчез…
Я умышленно держался в стороне и не присутствовал при сделках. Однако один наш инспектор видел меня в обществе этих подозрительных людей, и через неделю меня уволили. Сейчас не время заниматься подробностями.
Буттонхол за большую сумму избавился от своего пакета. Я узнал, что у него секретный счет в одном из филиалов Швейцарского банковского общества. Там работает администратором брат моей покойной жены. Он мне сообщил, что через пару дней Буттонхол внес туда 50 000 долларов. В моем распоряжении все данные — номер счета, денежные переводы, посредники. Как видите, у меня есть связи за границей. Они держат меня в курсе дела. В этом городе живет мой хороший друг Вижай. А я вас жду с тех пор, как мне сообщили об этом предстоящем визите».
«Зачем вы мне это рассказываете?»
Слышен хохот.
«Так вы же друзья! Не так ли?»
«Какое дело до этого вам?»
— «Меня это не касается, но прошу вас понять, что я поднимаю меч над Буттонхолом. Когда я сообщу в Америку о его жульничествах, его карьера закончится».
«Это шантаж».
«Нет смысла меня оскорблять… Мое предложение должно вас заинтересовать. Буттонхол дал только 1000 долларов. Остальные 4000 даете мне вы, а затем требуете по меньшей мере 50% с его тайных барышей. Дайте мне деньги и вы получите всю необходимую информацию».
«У меня столько нет».
«Мы можем отложить до завтра».
«Гм… Ладно. Где мы встречаемся?»
«В храме Шивы, у развалин. Знаете, как туда попасть?»
«Нет, но я попаду туда. В котором часу?»
«В одиннадцать утра».
«Согласен».
Комиссар нажал кнопку «стоп».
— Сегодня после обеда я вызывал Патела и заставил его признаться. Он выполнял приказ Шуклы. Следует поблагодарить госпожу Бартлетт за то, что она нам сообщила.
— Выходит, что Шукла знал о происходящем?
— Я и его допросил, сэр. По его словам, он сделал это, чтобы получше узнать будущего зятя. Шукла сказал, что еще не прослушивал пленки.
— Полагаю, что микрофоны были установлены в комнате, — сказал полковник.
— Да. Более того, госпожа Бартлетт рассказывала мне, то почти за четыре недели до приезда господ Кауля и Буттонхола эти две комнаты зарезервировали и заперли.
— По-видимому, Шукла не хотел, чтобы его застали врасплох и все приготовил заранее — магнитофоны, микрофоны и прочее.
— Зато Пател не очень-то старался. Он не зарегистрировал, к примеру, ссору между Эдди и Каулем. Вместе с тем…
Комиссар включил вторую кассету.
Послышался стук в дверь.
«Входите… О, это ты? Тебе не спится… или что?»
«Ф.Б., ты свинья!»
«Что такое?! Ты кажешься раздраженным, Дж.К. Выпей чего-нибудь!»
«Не желаю! Скажи, ты когда-нибудь слышал о некоем Раме Чанде?»
«Гммм! Почему ты спрашиваешь?»
«Он только что был у меня».
«Кто это такой?»
«Агент Бюро по борьбе с наркотиками».
«Что он хотел?»
«Припоминаешь Женеву? Он рассказал мне о пакете, который, по твоим словам, утерялся».
«Это неправда».
«Ну-ка расскажи, как вы все между собой устроили, ты и Джимми Брэдли?»
«Ты что, с ума сошел, Дж.К.?»
«А после того, как подтвердилась пропажа, ты отправил его на тот свет?!»
«Ты что… он эмигрировал в Новую Гвинею!»
«Ой ли? Но не это главное. У тебя осталось 50 000».
Пауза.
«Ты прав, Дж.К. Я продал кое-какой товар. Чего ты хочешь от меня?»
«Пятьдесят процентов».
«Чудесно. 20 000 твои».
«25 000».
«Ладно: 25 000. Ты доволен?»
«Никогда б не поверил, что так легко уступишь»
«Мы ведь друзья, Дж.К.? А как, черт возьми, нам избавиться от этого пса?»
«От Рама Чанда?»
«Да. Он хочет 4000 долларов. Я встречаюсь с ним в храме Шивы завтра в одиннадцать часов».
«Подумай, Дж.К., как для нас опасен этот человек! Ты мне не веришь? Как только он найдет путь к Гюнтеру, он нас уничтожит».
«Да. Что же ты предлагаешь?»
«Я только что заметил перед пятой комнатой посох. Возьми его. Утром пойдем вместе. Ты знаешь мой удар, когда я в форме. Ты сэкономишь 4000 долларов, и мы оба избавляемся от шантажа».
«Ну ты голова, Ф.Б. Может быть, выпьем чего-нибудь?»
«Принеси бокалы и бутылку виски со стола».
Пауза.
«За твое здоровье, Ф.Б.»
«За твое, Дж.К.… Ухх… И не забудь посох. Возьми его с собой в комнату».
«Ты все предусмотрел, Ф.Б.! Ведь хозяин посоха может рассердиться, если…»
«Это оставь на совести Ф.Б.! Доброй ночи!»
«Спокойной ночи».
Комиссар остановил магнитофон.
— А теперь последняя запись. Но сначала припомните, что нам говорила мисс Шнелл: Эдди вышел, а Буттонхол вошел в комнату Кауля.
Комиссар нажал кнопку.
«Свинья! Ты оставил посох в моей комнате, чтобы меня утопить… И ты убил Свами! Ты ответишь за это!»
«Ты дурак, Дж.К.»
«Зачем ты его убил? Чтобы ввести в заблуждение Сингха? Сумасшедший, разве в этом была нужда? Ты убил святого!»
«К чертям!.. Смотри, Дж. К!»
Раздался испуганный крик.
«Ты не посмеешь… Нет! Не-е-ет!»
— Вы припоминаете Чанну, сэр? — спросил комиссар.
— Так называемое перевоплощение Шивы?
— Да, сэр. Сегодня в обед мы его поймали в селе Бастиан на расстоянии десяти миль отсюда. Мы его оставили без ежедневной дозы «индийской конопли», и он во всем признался. От индуса, похожего по описанию на Кауля, он получил 200 рупий. Из дверей храма он видел, как могучий белый человек, то есть Буттонхол, ударил Рама Чанда, добил его и бросил труп в озеро.
— Я не очень верующий, сэр, но чувствую, что третий глаз Шивы помог уничтожению преступников. Буттонхол убил Рама Чанда и Кауля, а теперь мы его поймали. — Комиссар замолчал. Затем спросил:
— А как же Свами, сэр?
— Видимо, он стал жертвой несчастного случая. Это больше всего запутало меня и повело по неправильному пути.
— Господин Сингх, не пора ли нам возвращаться в Акаш? Можно доехать туда на машине, на которой мы привезли пленников, — сказал полковник Миддльсекс.
— Замечательная мысль, господин полковник!
Сингх улыбнулся и обратился к комиссару:
— Пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы господа Буттонхол и Вижай чувствовали себя как дома. Вызовите врача подлечить их раны.
— Конечно, сэр.
— И не забудьте освободить Эдди.
— О, сэр, как я могу это забыть?
Полковник Миддльсекс сел за руль и стал напевать какую-то мелодию.
Сингх уселся рядом.
— Что это? Романс «Бледные руки любил я в Шалимаре»?
Полковник, улыбнувшись, кивнул.
Яннис Марис Смерть Тимотеоса Констаса
Книга первая
1
Все началось с телефонного разговора. Странного разговора, в десять часов вечера, через два часа после моего прибытия в Афины.
— Господин Никодемос?
— Да. Слушаю вас.
— С приездом.
— Кто у телефона?
— Допустим… ваш друг.
Не только разговор был странным, но и голос. Он раздавался как бы издалека и в то же время был близко. Я даже не мог точно определить, говорит мужчина или женщина.
— Вы хорошо путешествовали?
— Отлично.
— Развлекались в пути?
Захотелось повесить трубку. Этот человек издевался надо мной. Но любопытство победило. Кто это, и откуда он знает, что я нахожусь в Афинах?
— Хватит, — сказал я.
— Браво. Вам надо немного отдохнуть перед тем, что ждет здесь.
— А что меня ждет?
На другом конце провода послышался странный смешок.
— Вы уже виделись со своими дорогими родственниками?
— Никого я не видел. Зачем вы звоните?
— Из интереса.
— Вас интересует моя персона?
— Очень.
Бесспорно, звонили откуда-то по соседству. Может, даже из гостиницы, в которой я остановился.
— Причина?
— Сострадание.
Зачем я продолжал беседу? Любопытство, развлечение или какое-то предчувствие?
— Вы полагаете, я нуждаюсь в сострадании?
— Разумеется. Кто не питает сострадания к человеку, которого ожидает смерть?
Я рассмеялся.
— Это меня-то ожидает смерть?
— Точно.
— А какая смерть?
— Само собой разумеется, не естественная.
Я попытался придать голосу веселую интонацию.
— Неужели я буду убит?
— Угадали.
— Очень интересно. А зачем вы об этом рассказываете?
— Чтобы предупредить.
— Вот так, анонимно?
— К сожалению, иначе не могу поступить. Вы, конечно, не верите тому, что я говорю…
— Ни на йоту.
— Скоро поверите. Привет дорогим родственникам. Как это они не пришли вас встречать?
— А я не сообщал о своем приезде.
Опять неприятный смех. На сей раз показалось, что голос принадлежит женщине.
— Почему вы смеетесь?
— Какая наивность. Все знают, что вы приехали. Доброй ночи.
Я немедленно позвонил в центральный телефонный узел гостиницы.
— Кто звонил мне только что?
— Минуточку.
— Алло…
— Вам звонили отсюда. Из гостиницы.
— Из какой комнаты?
— Из кабины с телефоном-автоматом.
— Вы не знаете кто?
— К сожалению, нет.
— Благодарю.
Разумеется, было бы смешно заниматься необычным собеседником. Но откуда он знал обо мне и о моем путешествии, зачем упоминал о родственниках?! Может, это один из знакомых, который хотел разыграть меня. Или какой-нибудь жилец гостиницы так развлекается. Ведь совсем не сложно узнать имя и номер комнаты. Что же касается родственников, то кто их не имеет? Я набросил пиджак на плечи и спустился в холл.
Афины — моя родина, но пока я чувствовал себя здесь чужаком и был даже немного растерян. Гостиница похожа на любую другую гостиницу — будь это в Риме, Париже или Лондоне. Комфорт, тепло и в то же время все чужое… Мимоходом я бросил взгляд на людей, находившихся в холле. Может быть, мой странный собеседник тоже был здесь? Коренастый господин, погруженный в глубокое кресло, читал газету; женщина, бесспорно американка, разговаривала с высоким, худым мальчиком лет тринадцати. Было еще несколько человек.
Я прошел холл, направляясь в бар. Там заказал чего-нибудь выпить.
С моего места хорошо просматривались окошко администратора и три телефонных кабины, откуда звонил незнакомец. Бармен принял стакан, я решил заговорить с ним.
— Для нынешнего времени года довольно холодно в Афинах.
Тот охотно воспользовался возможностью поговорить.
— В последние годы климат совершенно изменился… Весна стала походить на зиму.
И понизив голос, добавил:
— Говорят, из-за радиоактивности и ядерных испытаний. Я верю в это.
— Возможно. Как бы то ни было, Афины не узнать.
— Вы долго отсутствовали?
— Почти пятнадцать лет.
— О, за это время столица сильно изменилась. Уже прогуливались по городу?
— Нет. Из аэропорта я приехал прямо сюда.
— Еще стаканчик?
— При условии, что и вы со мной…
Вскоре появился новый клиент.
— Виски, прошу вас, — сказал он.
Я удивленно повернулся. Это был молодой человек лет двадцати — двадцати пяти, в ярко-желтом пуловере, с легким пальто в руках. На шее болтался шарф. Коротко постриженные волосы, начес на лоб, жесты и высокий голос говорили о том, что он принадлежит к так называемому «третьему полу». Бармен незаметно подмигнул мне.
— Мама тут не появлялась? — спросил юноша.
— Нет, господин Аргирис.
Я старался не упустить ни единого слова. Голос его — несколько неестественный — был уже знаком мне. Парень осушил стакан.
— Когда увидите ее, скажите, что я вернусь поздно.
Он соскочил с высокого стула и, ничего не уплатив, удалился. Бармен подошел, качая головой.
— «Этих» становится все больше. А что парню делать? Матушка гуляет с этими молодыми жеребцами, а об отце вообще ничего не известно. Денег же у них много. Вы знаете кто он?
— Откуда мне знать?
— Это сын Ставроса Аргириса. Состояние у них… нешуточное.
Я рискнул спросить:
— За несколько минут до моего появления не звонил Аргирис по телефону одной из кабин?
— Одной из кабин… не понял? — удивился неожиданному вопросу бармен.
Я повторил.
— Из кабины? Да… думаю… а почему вы спрашиваете?
— Пожалуйста, попытайтесь вспомнить.
— Думаю… но… нет. Я не уверен. Видите ли, здесь проходит так много народа…
Зашло еще три или четыре человека, и новый знакомый покинул меня. Я направился было к выходу, но почувствовал, что кто-но пристально смотрит вслед. Я резко повернулся. Толстяк, развалившийся в кресле, тщательно меня разглядывал. Следил ли он или рассматривал неизвестного посетителя из любопытства? Как бы то ни было, телефонный разговор все-таки лишил спокойствия.
Я возвращался в свою комнату, когда увидел ее, самую элегантную женщину из всех виденных мною в жизни. Она шла походкой принцессы. На плечах переливался чрезвычайно дорогой мех. Красавицу сопровождало маленькое чудовище, которое называется «великосветской собакой». Они встретились с толстяком, уселись в большую черную машину и покинули гостиницу.
— Кто это дама? — неожиданно для себя спросил у швейцара.
Тот улыбнулся.
— Красивая женщина, не так ли?
— Очень. Кто это?
— Мы почти ничего не знаем о ней. Она проживает всего лишь несколько дней в гостинице. Зовут Кондалексис, Ирма Кондалексис. Кажется, приехала из Египта.
— Благодарю вас.
Было одиннадцать часов, когда я вернулся в комнату. Сильно чувствовалась усталость, но заснуть никак не мог. В полночь раздался телефонный звонок. Я поднял трубку.
— Страдаете бессонницей?
Это был тот же голос.
— Вы думали над тем, что я, сказал?
— Вы с ума сошли?
— Нет. Просто предупреждаю…
— Не пойму, о чем.
— Не прикидывайтесь. Вы начинаете верить в мои слова. Кстати, когда состоится встреча с дорогими родственниками…
— Идите к черту!
Я бросил трубку, но еще успел расслышать неприятный смех. Немедленно позвонил на телефонную станцию гостиницы.
— Опять мне звонили из телефона-автомата?
— Нет, сударь. На этот раз из города.
— Благодарю.
— Если еще будут спрашивать…
— Не соединяйте. Я хочу спать.
— Будет исполнено.
Что за цели преследует это странное создание — мужчина или женщина — со своими «предупреждениями»? Я опять подумал о «нейтральном» господине Аргирисе. Пока только ему подходит голос.
Завтра попытаюсь встретиться со своими знаменитыми родственниками.
Вчера вечером Афины еще не надели свое самое нарядное платье: над Салоникским заливом нас ожидала довольно сильная гроза, а в аэропорту влажный острый ветер. Однако в это утро Афины вернули свой облик, а весна оказалась самой прекрасной в мире. На рассвете меня разбудили теплые лучи золотистого солнца. Я встал и открыл окно: Площадь Конституции купалась в ярком свете, голуби образовали веселый непрерывно движущийся ковер перед Памятником Неизвестному Солдату и казалось, что Акрополь медленно плывет по голубому небу столицы. Я глубоко вздохнул. Вчера я еще не осознал, но сегодня стало ясно, что я вернулся в любимый город, который, невзирая на долгое отсутствие, был моим городом…
Насвистывая какую-то мелодию, я вошел в ванную комнату. И уже под холодным душем вспомнил о двух телефонных разговорах. Теперь они казались незначительными и потешными.
В хорошем настроении я спустился в бар и с аппетитом съел первый завтрак. За соседним столом Александрос Аргирис пил фруктовый сок. Теперь, при дневном свете, его лицо казалось осунувшимся, светлые кудри — крашеными, а порок был еще очевиднее.
Мы поприветствовали друг друга, я закончил завтрак и вышел из гостиницы.
Швейцар, разодетый в пышную форму, низко поклонился.
Я отправился к адвокату семьи, что, собственно, и было причиной путешествия в Афины.
Меня ждали. Представительная секретарша пригласила в кабинет, отделанный ценным деревом и полный книг с золотистыми переплетами, Апостолос Мелахринос, семейный адвокат, остался таким же, каким я запомнил его во время последней встречи: самодовольным, внушительным, светским человеком.
— Очень рад вас снова увидеть, дорогой господин Никодемос. Когда мы встречались в последний раз, это было…
— Вскоре после оккупации. В 1946 году…
— Прошло столько времени… Я постарел, а вы…
— И я начал стареть.
Апостолос Мелахринос сменил светский тон на профессиональный:
— Как писал, ваш покойный дядюшка…
Он повторил известную мне историю, как мой покойный дядюшка, брат матери, который никогда не одобрял ее брак с отцом и не вступал в их дом, сделал меня своим наследником.
— Никодемос поставил и несколько условий.
— Если вы не против, обсудим их позже, господин Мелахринос. А сейчас расскажите, пожалуйста, то, что знаете о моем родственнике. Кажется, он женился незадолго до смерти…
— За год…
— На женщине…
— На двадцать пять лет моложе него. Вы с ней не знакомы?
— Нет, ведь я отсутствовал все это время…
— Я думал, может быть, за границей во время какого-нибудь их путешествия…
— Дядя избегал любой встречи со мной. Честно говоря, я удивился, получив известие о наследстве.
— Дядя вас любил. Значительно больше, чем вы можете представить. Мы были друзьями много лет. Припоминаю, как он, когда вы еще были ребенком, водил меня в городской сад, только для того, чтобы посмотреть на вас издалека. Да, мой милый, — Мелахринос вздохнул, — он очень вас любил, так же как любил и вашу незабвенную матушку.
— Он эту любовь никогда не проявлял.
— Он был очень упрямым человеком, с нежными чувствами, но упрямым. И сильно переживал из-за этого. Незадолго до своей ужасной кончины…
Я прервал:
— Почему «ужасной кончины»?! Ведь скоропостижная смерть в результате сердечного приступа самая легкая?
— Сердечного приступа?
Мелахринос вынул очки и начал их протирать.
— Разве он не умер в результате сердечного приступа? Так писали газеты, так же написали и вы…
— А… да…
Поведение его показалось странным.
— Разве не это причина смерти? — раздраженно спросил я.
Адвокат надел очки, как будто в них легче говорить правду.
— Нет, — ответил он.
— Однако…
— Собственно, с вами я могу говорить открыто. Он всегда считал вас своим единственным сыном. Нет… Ваш дядя не умер от сердечного приступа. Ваш дядя…
— Что же произошло?
— Он был убит…
Я не поверил — а газеты, письмо, все остальное…?
— По крайней мере, я полагаю, что он был убит, — добавил Мелахринос.
— Кем?
— Не могу сказать, так как не имею доказательств.
— Но у вас есть подозрения…
— Да. Ваш дядя был отравлен. Мы старались избежать скандала и придумали версию с сердечным приступом.
— Но как? Это невозможно. А полиций? Разве полиция не вмешалась?
— Почему? Вмешалась.
— И что?
— Они ничего не обнаружили. Была принята гипотеза, что дядюшка перепутал снотворное с ядом. Смерть рассматривалась как несчастный случай. Для знакомых же и газет он умер от сердечного приступа.
Адвокат волновался.
— А сами? Вы верите в несчастный случай?
— Я же сказал, нет.
Я знал Апостоласа Мелахриноса еще ребенком. Это был серьезный, уравновешенный человек, очень сдержанный в своих высказываниях.
— Кто убил его?
Он молчал. Кажется, я начал понимать.
— Жена моего дядюшки, какая она?
— Очень молода. На двадцать пять лет моложе Тимотеоса Констаса.
— Все находят ее чрезвычайно привлекательной.
— А вы?
— Она обладает какой-то красотой, которая…
Ему было тяжело продолжать.
— Которая вас пугает?
— Которая… не в моем вкусе.
— А как она относилась к мужу?
— Тимотеос никогда не жаловался.
Не надо быть хорошим психологом, чтобы понять — Апостолос Мелахринос не питал симпатий к жене Тимотеоса Констаса и старался скрыть это.
— Вы считаете ее прекрасной женой?
Он уклонился от прямого ответа:.
— Я не считал этот брак удачным.
— Потому что она намного моложе?
— И поэтому тоже.
— По какой еще причине?
— Магда Констас женщина… которая не очень подходила вашему дядюшке.
— Магда изменяла ему?
Он не спеша закурил.
— Думаю, да, — ответил наконец Мелахринос.
— И Тимотеос Констас знал это?
— Нет. Тимотеос Констас ничего не знал.
Я поднялся, сделал несколько шагов и остановился перед адвокатом.
— Господин Мелахринос, почему нам не говорить откровенно? Вы подозреваете, что дядя убит своей женой?
Он не ответил. Некоторым образом, я получил ответ на свой вопрос.
2
Я никогда не видел Магду Констас, ничего не знал о ней, не знал даже девичьей фамилии. В роскошном кабинете адвоката пытался представить, как выглядит эта женщина. «Все находят ее чрезвычайно привлекательной», говорил Мелахринос. Молодая, красивая, неверная.
— Как он умер?
— Утром нашли мертвым в своей комнате. В ту ночь у него собрались друзья. Мы разошлись в полночь. Ваш дядя был хорошо настроен. А утром неожиданно позвонила Магда. Я немедленно приехал.
Я слушал рассказ адвоката с противоречивыми чувствами. Для меня Тимотеос Констас человек близкий и в то же время далекий. Мать любила его, восхищалась им, но страдала из-за его упрямства. Она очень хотела помириться, но Констас был неумолим: он не простил сестре ее брака. Теперь же я узнаю, что этот суровый и строгий дядя любил меня, как сына.
— …Я подошел к кровати, — продолжал Мелахринос. — Рядом, на ночном столике, стоял пустой флакон из-под снотворного. Магда была встревожена. Она рассказала…
Я слушал молча. Магда рассказала о том, что произошло. Перед сном супруги немного побеседовали. Потом Магда пошла в ванную комнату, муж лег в свою кровать — они спали в одной комнате, но на разных кроватях. Когда она вернулась, увидела на столике стакан и рядом флакон. «Не могу заснуть, поэтому принял снотворное», — объяснил Тимотеос. Констас страдал бессонницей и часто пользовался снотворным. Утром, проснувшись, Магда удивилась тому, что муж еще спит — он всегда очень рано вставал. Она окликнула — ответа не последовало. Тогда она встала, приблизилась к мужу и с ужасом констатировала, что Тимотеос Констас мертв.
Тут же позвала горничную, позвонила врачу и сообщила о случившемся Мелахриносу.
— Когда я прибыл, врач еще был там, — продолжал адвокат. Он ничего не мог объяснить. Только сказал, что большая доза снотворного могла подействовать на больное сердце, но для этого необходимо по меньшей мере десять-пятнадцать таблеток. А Тимотеос не мог не столько ошибиться. Разве, что, — добавил он, — это была не ошибка…
— То есть?
— Если Тимотеос Констас хотел умереть. Если «несчастный случай» был, по сути, самоубийством. Причем, казалось, врач принял подобное объяснение, но я…
— Вы не поверили?
— Да. Потому что оставил своего друга в отличном настроении.
— Только поэтому?
— Не только. По словам Магды, ваш дядя сам растворял лекарство. Но стакан не был найден на своем месте. Магда Констас смогла объяснить это только тем, что горничная в суматохе вымыла его и поставила с другими стаканами.
— Ну а сама горничная?
— Не помнит.
— А почему вы придаете значение этому факту?
— Так как экспертизой установлено количество растворенных таблеток. Если бы Тимотеос Констас покончил жизнь самоубийством, никто бы не пытался это скрыть.
— А вы допускаете, что горничная по ошибке вымыла стакан?
— Повторяю, у меня нет никаких доказательств. К тому же в полиции этот вопрос уже утрясли, — с горечью произнес Мелахринос.
Я не знал, что и думать… Адвокат вроде бы уверен в своих подозрениях, однако доказательства совсем не убедительны. Конечно, самоубийство нельзя отрицать. Кто уверен в том, что доброе настроение дяди в последний вечер не было напускным? Тимотеос Констас умел скрывать свои чувства. А если он действительно отравился, какова причина? Измена жены? Неизлечимая болезнь? Ну, а стакан?! Порой истина столь проста, что кажется ложной. Возможно, все произошло так, как рассказала Магда Констас, может быть, горничная ошиблась.
— Как регламентировано наследство? — спросил я.
Апостолос Мелахринос вертел какую-то бумажку на столе.
— Все состояние предназначено жене и вам, но при определенных условиях.
— А именно?
— Вдова наследует часть состояния и часть недвижимого имущества. Если она умрет раньше вас, вам полагается все состояние. Если вы умрете раньше, все состояние переходит к ней. И еще, выходит она замуж пока вы живы — вы наследуете все состояние. Если же после вашей смерти — все состояние переходит к ней.
Я не совсем понял детали. Все казалось довольно запутанным.
— Зачем он составил такое странное завещание?
— Наверное, затем, чтобы состояние семьи Констас не попало в чужие руки.
— Однако, он дозволяет жене выйти замуж, если…
— Ему уже безразлично. С вашей смертью — тьфу, тьфу — семья Констас угасает, так как ваша матушка была единственной сестрой, а у него самого детей не было.
— Магда Констас имела свое состояние?
— Семья Аргирис считается очень богатой. Но не думаю, чтобы Магда владела значительным состоянием.
Тут только я заметил, что не поинтересовался девичьей фамилией женщины, на которой женился мой единственный родственник. Аргирис? Образ развратного юноши в желтом пуловере тут же предстал передо мной.
— Аргирис? — переспросил я. — Сегодня в гостинице я случайно слышал это имя. Точнее, речь шла о сыне некоего Ставроса Аргириса.
— Я его не знаю. Может быть, какой-то родственник, а может, и нет. Фамилия хоть и не совсем обычная, но и не редкая.
Мелахринос поднялся, показывая, что свидание закончено, и протянул на прощание руку.
— Вы должны знать, что Тимотеос был моим лучшим другом. Я к вашим услугам при любых обстоятельствах.
Мне показалось, что он имел в виду что-то более важное, чем формальности наследования.
— Когда вы повидаете вдову?
— Как можно скорее. Она живет на улице Алопекис?
— Нет. В последнее время мой друг поселился в квартале Психико. Полагаю, что она там.
В конторе Апостолоса Мелахриноса все показалось таинственным и мрачным. Под лучами солнца афинского утра тени рассеялись. Тимотеос Констас умер от сердечного приступа, как и установила полиция. Все остальное было следствием антипатии Мелахриноса к жене своего друга. И чего он ее так не любит?
Пешком спустился к Университетской улице и повернул на площадь Конституции.
Мой костюм оказался слишком теплым, и я решил зайти в комнату переодеться. Завязывая галстук, услышал телефонный звонок.
— Господин Никодемос? Вы вернулись?
Я не ответил, но трубку не повесил.
— Сегодня долго искал вас. Даже испугался, что несчастье произошло раньше, чем я ожидал.
Волнение «голоса» было явно фальшивым!
— Чего вы, черт возьми, хотите?
— Вы встретились с дорогими родственничками?
Конечно, я должен был бросить трубку, но не пойму, почему произнес:
— Я повидал своего адвоката.
В ответ раздался жуткий смех.
— Итак, вы уже знаете.
— Что знаю?
— Почему должны умереть.
Ругательства так и срывались, но я уже не успел их произнести.
Выяснилось, что звонили из города. Я быстро оделся и бегом спустился в приемную.
— Господин Аргирис здесь, в гостинице?
— Минуточку, позвоним в его комнату.
Я ждал с нетерпением.
— У телефона госпожа Аргирис. Будете говорить?
— Мне нужен ее сын.
— Его нет.
Я зашел в бар.
— Только что тут вертелся, — сказал бармен.
— Он выходил?
— Нет. Вот он!
Аргирис стоял у двери. А через минуту — уже перед зданием гостиницы, возле светлого автомобиля, беседовал с дамой, сидящей в машине. Это была Ирма Кондалексис.
Повернувшись лицом к молодому человеку, она держалась рукой за приоткрытую дверцу. Собака зевала на заднем сидении. Вся тройка являлась живым выражением роскоши и упадничества. Алекс Аргирис что-то сказал, и женщина, взглянув на меня, расхохоталась. Затем они продолжили беседу, не уделив больше мне никакого внимания.
3
Итак, предстояла встреча с Магдой Констас.
Я испытывал любопытство и беспокойство.
— Квартира Констас?
Ответил женский голос, безразличный и сухой, голос, который не совпадал с моим образом вдовы.
— Да.
— Госпожу Констас, прошу вас.
— Кто ее спрашивает?
Я представился.
— Подождите, пожалуйста.
Я ждал. Голос — станет первым элементом моего знакомства с Магдой Констас. Каким должен быть голос красивой, привлекательной женщины, возможно убийцы?!
— Вы?
И хотя телефон искажает звуки, слово это прозвучало нежно и ласково.
— Вы в Афинах?
— Да.
— А когда приехали?
— Вчера вечером.
— Разумеется, вы не будете жить в гостинице… Наш дом — это всегда и ваш дом.
— Когда можно вас увидеть?
— Даже сейчас, конечно, сейчас, жду с нетерпением.
Я медленно повесил трубку. «Привлекательная и опасная женщина». Голос ее был одним из самых приятных и теплых, когда-либо слышанных мною.
Я помнил дядину виллу с детства, но ни разу не переступал ее порога… Когда-то мне показывали большие железные ворота и каменный дом за деревьями, произнося с опаской: «Дом дяди Тимотеоса». Этот дом переплетался в воспоминаниях моего детства с образом человека жестокого и строгого, со слезами матери и еще с чем-то важным, чего я не помнил и боялся.
Пройдя двор, я свернул на мощеную аллею и увидел женщину в черном. Она ждала около мраморной лестницы. Невольно на несколько мгновений я остановился, но потом быстро шагнул вперед, произнеся невпопад несколько слов. Мы были явно смущены. Наконец она взяла меня за руку и повела в дом.
— Я хочу, чтобы вы чувствовали себя свободнее.
Голос ее опять дрогнул.
— Как счастлив был бы он увидеть вас здесь!
Магда пригласила в просторную комнату, где я смог разглядеть ее лучше. Она была не просто очень красивой — она была особенной. Большие беззащитные глаза придавали лицу детское выражение. Бархатные тона голоса самое простое слово наполняли каким-то особенным смыслом и удивительно гармонировали с близким к совершенству очень женственным телом.
— Вам не следовало останавливаться в гостинице, — сказала она. — Я настаиваю на том, чтобы вы ехали прямо к нам.
— Вы, вероятно, знаете, что ваш муж…
— Это было упрямство, за которое он дорого заплатил. Только я знала, какую нежность он к вам питал. И…
Магда запнулась. Я понял, что она хотела сказать о завещании.
— Он не мог простить матери ее брак.
— Дело не только в этом. Он давно примирился с браком, но из-за упрямства не мог проявить свои чувства.
Эта женщина моложе меня, относилась ко мне с такой теплой заботливостью, будто действительно была родной тетушкой… Я вспомнил слова Апостолоса Мелахриноса. Как отличался образ Магды Констас, представленный им, от этой женщины. Но какая из них настоящая?!
— Вы, конечно, узнали подробности о смерти, — сказала Магда.
— Да. Я сегодня встретился со своим адвокатом.
В детских глазах появились искорки злости.
— Вы беседовали с Апостолосом Мелахриносом?
— Сегодня утром.
— Представляю, что он говорил…
— Мы обсуждали только детали, относящиеся к завещанию.
— Только ли? Этот человек меня ненавидит, преследует своей ненавистью. Если бы только знали, что он посмел говорить обо мне…
Я знал. Но разумеется, ничего не сказал.
— Почему он ненавидит вас? — спросил я несколько погодя, — он же всегда был добрым другом дядюшки.
— Так думал и мой супруг. Но разве может быть искренним другом тот, кто посягает на его жену?.
Ответ меня ошеломил. Апостолос Мелахринос, человек столь серьезный, да в его возрасте…
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что вас не было в Афинах долгое время и вы всего не можете знать. Не будем об этом говорить… Расскажите лучше о себе.
Я чувствовал, как поддаюсь ее очарованию.
Но нужно действовать. Эта женщина, возможно, изменяла мужу. А может быть, его и убила. С уязвленной гордостью она рассказывала о недостойном поведении Апостолоса Мелахриноса. А именно: он был человеком, считающим ее виновной, человеком, любящим своего друга и не простившим его смерть.
Я рассказал кое-что О своих путешествиях.
— Сообщите в гостиницу, чтобы вам подготовили багаж. Я пошлю забрать его. Вы будете жить здесь.
Я хотел отказаться, но покорно промолчал.
— Скажите, что не откажетесь…
И она положила свою руку на мою. Я принял приглашение.
— Вы позвоните?
Уже собирался сказать «да», как в холле послышались шаги и в открытой двери появился силуэт.
— Привет, Магда!
Алекс Аргирис улыбался. Его яркая одежда, усмешка, наглая физиономия контрастировали со строгостью помещения, с затянутыми портьерами, с низким тоном голосов, с трагической серьезностью Магды.
— Мой кузен, Алекс Аргирис, — произнесла женщина. — Господин Никодемос, ближайший родственник покойного мужа.
Аргирис по-клоунски поклонялся.
— О, не хотел прерывать родственную беседу, — произнес молодой человек.
— Алекс, ты не мог бы хоть раз в жизни вести себя серьезно? — сказала Магда с укором.
— Мог бы, но почему именно сейчас?
Тень улыбки появилась на лице Магды, улыбки, которая не соответствовала ее поведению.
— Мне кажется, что я уже встречал этого господина, — сказал Аргирис.
— Да.
— Вспомнил. Мы ведь живем в одной гостинице. Я видел вас сегодня.
— И даже беседовали, — добавил я.
— Интересно, как?
— По телефону.
Он задумался.
— По телефону? Когда?
— Да вчера вечером. И сегодня утром…
— Мы с вами? Вы ошибаетесь.
— Возможно.
— Странно. Как мы могли разговаривать, не будучи знакомыми?
Он издевался надо мной?!
Аргирис разлегся в кресле, скрестив ноги.
— Магда, — твой племянник, — и он акцентировал последние два слова с особой иронией, — и есть знаменитый сонаследник?
Магда попыталась изменить ход беседы.
— Как поживает матушка? — спросила она Аргириса.
— У нее огорчения с последним любовником, — ответил он и зевнул.
— У Алекса одно стремление — всех ошеломить, — сказала Магда Констас, желая его оправдать.
— Истина часто ошеломляет, — произнес безразлично юноша.
Он поднялся.
— Вижу, что помешал. Пойду прогуляюсь и, если вы не против, вернусь пообедать.
Он снова, как клоун, поклонился и вышел.
— Какой ребенок! — сказала женщина.
— Вы любите его?
— Мы выросли вместе. Какой это был обаятельный мальчуган! Чувствительный, нежный. Но отношения родителей и некоторые события заставили его бояться людей.
— Что-то не заметил. Скорее ему нравится провоцировать.
— А он так скрывает свою боязнь.
Она вздохнула.
— Собственно, каким он вам является родственником?
— Наши отцы — братья.
Стало быть, моя знаменитая «тетушка» не была такой уж бедной, когда выходила замуж за Тимотеоса Констаса. В таком случае, зачем она за него пошла?
Я разглядывал этот очаровательный образ с огромными глазами. Полумрак и небольшие паузы в разговоре опять создавали некую интимность, которую рассеяло появление Алекса Аргириса.
— Так что же говорил Апостолос Мелахринос? — тихо спросила Магда.
— Что дядя умер не от сердечной болезни.
— Только это?
Не было сил лгать, и я промолчал.
— Он сказал, что дядя был убит?
— Нет.
— Вы не хотите травмировать меня. Он сказал это. Причем, вы не единственный, с кем адвокат делится своими подозрениями.
— Как умер дядя? — продолжал я.
— Я не могу найти ответ.
— Как бы то ни было, он не умер от сердечного приступа?
— Нет.
— Может быть, несчастный случай?
— Трудно представить себе, как мог произойти подобный несчастный случай.
— Так что это могло быть?
— Сначала я решила, что муж покончил жизнь самоубийством. Стала искать причины.
— И нашли?
Мой вопрос прозвучал как упрек.
— Нет, — сказала она решительно. — Я никогда не давала ему повода чувствовать себя несчастным.
Я промолчал.
— Спрашивайте все, что вам угодно.
— Я бы не хотел…
— Вы бы не хотели спрашивать, есть ли у меня любовник. И не покончил ли дядя с собой, узнав об этом?
— Нет.
— Во всяком случае, если это самоубийство, причины надо искать в другом.
— В чем?
— Трудно сказать. Прожили вместе год. Уважая и понимая друг друга. Когда же муж умер, я обнаружила, что ничего не знаю о нем.
— Но вы знаете, что он вас любил.
— Была абсолютно уверена. Теперь не знаю и этого.
Она вздохнула.
— Тимотеос был скрытной натурой. Говорил, что любит меня, но никогда не открывал свою душу, не рассказывал о своих делах и отношениях.
— Его что-то беспокоило?
— Видимо, да.
— А именно?
— Не знаю. Но он чего-то боялся.
Я вздрогнул.
— Не могу сказать, было ли это «что-то» человеком, ситуацией, действием, относилось ли к настоящему или к прошлому. Но бесспорно — он боялся. Некоторые телефонные звонки заметно меняли его настроение. Нередко возникала необходимость в каких-то срочных поездках. Однажды к нам пришел человек. Муж пригласил его в кабинет, где они долго разговаривали. Когда неизвестный ушел, Тимотеос был бледен, как покойник. Я спросила, что случилось, он грубо ответил, чтобы я не вмешивалась в его дела. Впервые он так разговаривал со мной.
— Тот человек еще появлялся?
— Нет.
— Кому-нибудь говорили об этом?
— Не говорила. Ничего конкретного я не знала и единственное, чего бы достигла — он стал бы героем скандальных рубрик местных газет.
— А полиции не сообщали?
— О чем я могла сообщать? О визите неизвестного несколько месяцев тому назад?
— А стакан? — спросил я. — Что случилось со стаканом? Вы говорили, что, возможно, в суматохе горничная его вымыла с другой посудой?
— Да, я так говорила.
— Вы этому верите?
— Не знаю.
— Итак, вы допускаете, что Тимотеос не покончил жизнь самоубийством?
Она не ответила. Я продолжал взволнованно:
— Его могли убить?
— Не знаю, — испуганно пробормотала Магда, — но я не давала никаких поводов для самоубийства.
— Кто в тот вечер был здесь?
— Апостолос Мелахринос, мать Алекса…
Она не успела договорить. Алекс Аргирис вошел в комнату.
— Не побеспокоил вас? — с издевкой спросил он.
— Отнюдь.
— Я подумал, что вдруг ваши родственные проблемы…
Появилось желание влепить ему пару пощечин.
— Брось свои ребячества, Алекс, и присаживайся, — сказала Магда.
Он взял стул и уселся рядом.
— Ты маму пригласила?
— Да.
— А ее жиголо?
— Алекс, как тебе не стыдно?!
— Почему же?
Из холла послышались женские голоса, смех.
— Прибыла, — объявил Алекс.
Магда поднялась. В комнату шумно вошла надушенная и разукрашенная, как фрегат в праздничный день, мадам Аргирис. За ней следовал высокий брюнет.
— Что у тебя случилось, дорогая, почему сидишь в темноте?
Магда подошла к ней. Женщины расцеловались. Мадам заметила сына.
— И ты здесь, мой дорогой, — сказала она и направилась к юноше.
— Как видишь, — ответил он и освободил дорогу.
Госпожа Аргирис и не заметила этого. В стиле женщин, которые всегда пытаются наполнить комнату своим присутствием, громко спросила:
— А кто здесь еще?
Магда представила меня, а родственница в свою очередь представила своего спутника.
— Господин Деногиас, знаменитый Деногиас, наверняка слышали о нем.
Я никогда не слышал этого имени.
— Вы позволите…
— Ни в коем случае. И не говорите, что не сможете пообедать с нами!
Но я отказался от приглашения.
4
Ушел я с виллы еще с большим количеством вопросов. Магда исключила несчастный случай. И допускала преступление, которое, конечно, совершила не сама. Но была ли она откровенна?
Если бы она хотела что-то скрыть, то остановилась бы на версии с несчастным случаем. Зачем вызывать подозрения при обстоятельствах, не совсем для нее благоприятных? И какую роль играли ее слова об опасениях Тимотеоса Констаса?
После обеда я направился в гостиницу. Возле окошка администратора меня остановили:
— Господин Никодемос, вам три раза звонили.
— Звонивший не назвал себя?
— Один раз это был господин Мелахринос. Остальные не назвались.
Я поднялся в комнату. Невольно глянул на телефон. Белый аппарат как бы насмехался надо мной. Я поднял трубку.
— Прошу контору господина Мелахриноса.
Я подождал несколько секунд.
— Господин Мелахринос вернется к четырем часам дня.
Повесил трубку и опять глянул на аппарат. Я был уверен, что мой «друг» не замедлит проявить себя. И оказался прав.
— Вас спрашивают из города, — послышался четкий голос телефонистки.
— Давайте связь.
— Вы вернулись?
— Вернулся.
— Встретились с родственниками?
— Вы ведь знаете.
— Как это знаю?
— Вы же были там…
— Я?
— Да, вы, дорогой кузен.
В трубке послышался смех.
— Вы повидались с очаровательной тетушкой?
— Повидался.
— А знаете ли вы, что есть насекомые, которые убивают самца в момент соития?
— Зачем вы звоните? Из филантропических соображений?
— Из ненависти.
— Из ненависти?
— Одну минутку!
Мой собеседник снова повесил трубку. Я был очень взволнован. Кто это? Алекс Аргирис?.. Нет, скорее звонила женщина.
Магда Констас! А зачем Магде это делать? Зачем вызывать подозрения? Нет, нет… не то. И все же эта абсурдная, неоправданная мысль не покидала меня.
Я разлегся на кровати одетым и закурил. С нетерпением ожидал шестнадцати часов, чтобы встретиться о Апостолосом Мелахриносом.
— Вы встречались? — спросил он.
— Да.
За четверть часа до открытия конторы я уже был на месте. Мелахринос несколько удивился, увидев меня так рано.
— Не спрашиваю, какое она произвела впечатление…
Мне показалось, что это не тот человек, какого я видел при первой встрече. Теперь все выражение его лица выдавало склонность к наслаждениям: Магда отвергла адвоката и теперь он возненавидел ее.
— Что с вами случилось?
— Ничего. Я просто думаю.
— О ком?
— О Тимотеосе Констасе. О том Тимотеосе Констасе, которого не знал.
Я нагнулся над столом, приблизившись к адвокату.
— Господин Мелахринос, хочу, чтобы вы говорили абсолютно искренне.
Он усмехнулся.
— Я всегда говорю искренне.
— Господин Мелахринос, кого боялся мой дядя?
— Он боялся? Кого ему бояться?
— Что-то внушало ему страх.
— Кто это сказал?
— Его жена.
— Она солгала. Тимотеос Констанс ничего не боялся. Не было никаких причин.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Тимотеос не имел от меня секретов. Я был не только его адвокатом, но и другом. Если бы его что-то мучило, он бы со мной поделился.
Адвокат достал сигарету.
— Нет, мой дорогой, не было Никаких секретов в жизни вашего дядюшки. Иначе я узнал бы о них первым.
Четким движением он поднес огонь к сигарете, глядя мне прямо в глаза. Мелахринос вел себя уверенно, и в то же время казалось, что адвокат заранее позаботился о том, чтобы все его речи и жесты выглядели естественно.
— В ночь, когда умер дядя, вы говорили, что были у него дома?
— Да.
— А кто еще был с вами?
— Человек пять или шесть. Точнее, шесть. Инженер Леонес с супругой, старые друзья, художник Попадопулос и родственница Магды с сыном.
— Госпожа Аргирис?
— Да. И еще некий господин Демодикос. Полагаю, что он — знакомый вашего дядюшки по заграничным командировкам.
— Еще кто?
— Больше никого.
— Вы ушли вместе со всеми?
— Нет. Я ушел с супругами Леонес. Остальные — позже. Сначала Демодикос, затем родственники Магды Констас.
— И когда уходили эти последние, дядюшка был здоров?
— Разумеется.
Последовала небольшая пауза.
— По крайней мере, так заявили госпожа Аргирис, ее сын, Магда и служанка.
— Вы поверили?
— Да. Опасно лгать сразу стольким людям.
— Служанка еще находится в доме вдовы?
— Нет. Она уже в своей деревне.
— Сама уехала или ее выставили?
— Уехала.
— Кому она это сказала?
— Женщине, которую наняли вместо нее.
Мелахринос отвечал доброжелательно, так, как это делал бы любой старый друг, беседуя с единственным родственником покойного.
— Господин Мелахринос, последний вопрос. При первой беседе вы намекали на то, то у Магды Констас был любовник. Вы его знаете?
Тот задумался.
— Да, — произнес наконец.
— Он в Афинах?
— Да.
— И продолжает поддерживать отношения с вдовой?
— Нет.
— Можете сообщить его имя?
— Зачем вам?
Действительно, зачем? Этого я и сам не знал, так же, как не знал, что делать дальше.
— Я хочу знать все, что связано с дядей в последний период его жизни.
— С какой целью?
Я пожал плечами. Он требовал ответа, которого я еще не успел дать себе.
— Хочу знать.
— Любовником Магды Констас был актер Димитрис Апергис. Знаете его?
— Слышал. Когда уезжал из Греции, он как раз дебютировал.
— Сегодня он считается лучшим актером. Талантливый артист из изысканной семьи, но эгоист и сноб.
— Когда прервались их отношения?
— Вскоре после смерти Тимотеоса Констаса.
— Этот разрыв связан со смертью?
— Не знаю.
Больше вопросов не было — я узнал множество вещей и в то же время не узнал ничего. Прощаясь, Апостолос Мелахринос спросил:
— Когда вы вернетесь к своим делам?
— Посмотрим, — ответил я.
Собственно, в тот момент я не знал, уеду ли скоро из Греции, или останусь, чтобы…
По сути, зачем мне было оставаться? Чтобы раскрыть причину смерти почти незнакомого мне родственника? Но вернувшись в гостиницу, я позвонил в туристическое агентство, чтобы забронировать билет в Париж на следующую неделю.
5
Я написал Апостолосу Мелахриносу письмо, в котором сообщал о решении вернуться к своим делам. А также выразил признательность за заботы и поручал адвокату защиту моих интересов по наследованию. Отправив письмо, я уселся в кресло и взялся за газеты. Мой взор остановился на улыбающемся интеллигентном лице. Это была культурная страница. Под фотографией прочел следующее:
«Руководитель труппы и главный герой театра Аттикон Димитрис Апергис в роли Жака Дюваля в пьесе Марселя Марсо «Каникулы господина Дюваля». Премьера состоится сегодня в Аттиконе».
Я решил пойти на представление, несмотря на то, что уже почти решил вернуться во Францию. Я подошел к окошку в вестибюле.
— Один билет на вечер в театр «Аттикон».
— На премьеру Апергиса? Боюсь, что это не легко…
Сотенная бумажка устранила сомнения. Спустя десять минут мне сообщили, что билет можно взять в кассе.
До начала представления оставалось четыре часа. Возможность увидеть любовника Магды воскресила во мне интерес к делу.
Кельнеры убирали столы на площади. Вместе с уходящим солнцем исчезало и послеобеденное весеннее тепло. У входа в гостиницу я заметил знакомый силуэт Алекса Аргириса. Молодой человек остановился у окошка в вестибюле и что-то спросил у служащего. Заметив меня, он подошел.
— Вы один?
— Да. Пытаюсь убить время.
Предложил ему присесть. Был ли Аргирис тем незнакомцем, который мне звонил?
— Только вернулись из Психико?
— Да.
Он беспомощно поднял плечи.
— Вы встречали в жизни что-либо более скучное, чем семейные встречи?
— Довольно часто.
— А я нет.
— И все же, их не избегаете.
— По мере возможностей.
— Вы часто бываете у Констасов?
— Очень редко.
— Да? И все же были там в роковую ночь.
— Меня притащила матушка, — равнодушно ответил Алекс.
— Вы последним покинули дом?
— Не помню, возможно.
Вдруг он расхохотался, приблизил свой стул и произнес:
— Почему прямо не спрашиваете то, что вас интересует? Что хотите узнать?
— Как умер мой дядя?
— То есть, кто убил его?
Я вздрогнул. Этот парень слишком далеко заходит.
— Думаете, он был убит?
Он поднял плечи, выражая равнодушие.
— Я ничего не думаю. Вы так думаете.
— Но ведь я этого не говорил…
— Вы это выразили сотней способов, — спокойно прервал Аргирис. Своими вопросами, напоминающим и трибунал, замалчиваниями и волнениями. К тому же я не впервые слышу, что супруг кузины не добровольно пустился, в великое путешествие.
— От кого еще?
— Этот адвокат, господин…
Он остановился.
— Кто?
— Мне не нравится вмешиваться не в свои дела.
— Вы же были готовы произнести имя.
— Да. Но раздумал. А почему бы вам не поговорить с моей кузиной? Она знает больше, чем мы. Магда и есть тот человек, который вам нужен, если, конечно…
Я вновь, услышал неприятный смех, напоминавший о таинственном телефонном звонке.
— Если, конечно, она вне подозрений.
Я быстро овладел собой.
— Ради Бога! Что вы там говорите?!
— То, что вы думаете. Оревуар, господин Никодемос. Беседа с вами доставила мне удовольствие.
Он поднялся.
— Могу предоставить еще информацию, может быть, бесполезную, но все же любопытную. Мама и я — мы не были последними, кто видел в ту ночь вашего родственника.
— Но Апостолос Мелахринос заверил, что вы последними покинули дом Констасов.
— Из приглашенных — да. Но не все жители Афин были приглашены в ту ночь…
— Вы считаете…
— Мой дорогой, если вы хотите испытать себя в роли детектива, следует что-нибудь раскрыть и самому. Не претендуйте на все готовое. А то это будет скучно…
И он удалился своей качающейся походкой.
Мелахринос не ошибся, называя Апергиса «великосветским актером». Множество машин, скопившихся перед театром, наряды мужчин и женщин, специфический дух богатства и изысканности свидетельствовали о том, что «все Афины» собрались на премьеру в Аттиконе.
Как мне было известно, Каникулы господина Дюваля, яркая парижская пьеса, не выдерживала серьезной критики. Однако хорошему актеру она предоставляла возможность продемонстрировать свое мастерство и талант.
Со своего места я мог хорошо рассмотреть любовника Магды Констас. Он был из разряда соблазнителей, способных влюблять в себя, но не любить. Самолюбование так и перло из него.
Занавес опустили под гром аплодисментов, затем немедленно подняли вновь, чтобы актеры могли приветствовать публику.
Аплодисменты не утихали, и занавес поднимался пять-шесть раз. В конце концов на сцене перед зрителями остался только Апергис.
Его движения имели естественное изящество, а улыбка была почти детской.
Хотя пьеса и несложная по содержанию, я в ней ничего не понял. Я изолировал актера от его коллег, от текста, от всего представления. Алекс Аргирис сказал, что после ухода гостей кто-то еще пришел на виллу в Психико. Не наш ли это обаятельный актер?
После того как опустили занавес, я все же осмелился пройти за кулисы. Уборная Димитриса Апергиса была полна народу, тут и элегантные женщины, проявляющие чрезмерный энтузиазм, и мужчины, в тени поздравлений скрывающие некоторую зависть. Актер принимал это восхищение скромно и как должное Я терпеливо ждал за дверью. Вошел, когда Апергис был один. Голый до пояса, он разгримировывался перед зеркалом. Актер повернулся, удивленный и неприятно застигнутый врасплох.
— Мои искренние поздравления! — воскликнул я.
Овладев собой, он поблагодарил.
— Я так много слышал о вас, но впервые имею счастье…
Он выслушал мои комплименты с явным неудовольствием.
— Видите ли, все это время я жил за рубежом, но очень хотел с вами познакомиться…
— Очень благодарен, но прошу простить: меня ждут друзья.
Но я не уходил.
— Мне часто говорили о вас. Ведь мои близкие родственники были с вами дружны…
— Разве? — удивился Апергис.
— Да. Тимотеос Констас и его жена, — произнес я спокойно.
Собеседник сразу изменился ко мне.
— А, покойный Тимотеос Констас!
— И его супруга, — тихо добавил я. Она была вашим горячим поклонником. И другом…
— Да, и другом, — подтвердил Димитрис.
Он пытался скрыть свое беспокойство, но не получалось. Когда исчезли последние следы грима, повернул стул и оказался рядом со мной.
— Вы в родстве с семьей Констас?
— Тимотеос Констас был братом моей матушки. Ее единственным братом.
— Не припоминаю, чтобы мы встречались.
— А мы и не встречались. Я уже сказал, что много лет провел за границей.
Я говорил спокойно, продолжая разыгрывать роль недалекого поклонника.
Он встал, надел рубашку. Движения были быстрыми и пластичными, однако я заметил некоторую стесненность в поведении. Он избегал моего взгляда.
— Господин Апергис, — обратился я, — что вы думаете о смерти моего родственника?
— Не понимаю.
— Как вы думаете, от чего он умер?
— Я слышал, что от сердечного приступа.
— Это и я слышал. А ваше мнение?
— Мое?!
— Ваше, — спокойно продолжал я. — Каждый, кто был в близких отношениях с Констасом, имел свое объяснение смерти. Некоторые считают, что он покончил самоубийством, другие — что был убит… А вы?
— Я ничего не думаю. Я был просто напросто его другом и…
— Просто напросто?
Он испуганно посмотрел на меня.
— Оставьте, господин Апергис. Я знаю, что вы были любовником Магды, но это мне совершенно безразлично. Меня интересует только, что вам известно о смерти дяди.
— Но я знаю только то, что и все. Ничего больше.
Его волнение позволило мне выбрать тон.
— Вы не откровенны. Я знаю больше, чем вы думаете. Знаю, что вы прервали свои отношения с госпожой Констас сразу же после смерти ее мужа. Почему?
— Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы.
— Не потому ли, что вы были последним человеком, который видел живым Тимотеоса Констаса?
Я пустил в ход свой самый крупный козырь.
— Знаю, что в ту роковую ночь вы появились после того, как все приглашенные ушли. Но что произошло потом…
Красивое лицо исказилось — от страха или от гнева? — губы задрожали, и голос прозвучал беспомощно!
— Немедленно уходите отсюда! Уходите, иначе…
Я вышел из уборной.
6
Трудно определить, доволен я или нет результатами этой встречи. Может быть, зашел слишком далеко. Но без сомнения, Апергис не считал, что Тимотеос Констас умер от сердечного приступа.
Последние актеры и рабочие сцены покидали театр. Маленькая площадь оголилась — машины, ожидавшие зрителей, разъехались. Мне некуда было идти, не с кем встречаться. Пришлось вернуться в гостиницу.
Холл был освещен, но почти пуст. Бармен зевал у стойки. Я чувствовал необходимость в человеческом контакте и подошел к нему.
— Сегодня тишина в гостинице, — попытался заговорить я.
— Только что уехала в Пирей группа немцев, вызвавшая здесь большую суету, — оживленно ответил тот. — Вот немцы, какие они все крупные, а ведут себя, как дети.
— Опасные дети, — сказал я.
— Вы правы… Вспоминаю, в этом же зале… шестнадцать — семнадцать лет тому назад. (Действие романа происходит в 1961–1962 гг., примечание переводчика). Их генерал поместил здесь свой генштаб. Пил до потери сознания.
— Вы давно работаете в этой гостинице?
— Я? Лет двадцать пять. Поступил еще до войны и всю оккупацию пережил за этой стойкой. Чего только не видели мои глаза… Немцы, англичане, американцы… Только тогда видел их в военной форме, а теперь вот туристы.
— Наши тоже жили в гостинице во время оккупации?
— Нет. Но по вечерам приходили сюда выпивать. Приводили с собой и женщин. Но было худо…
Слушал я невнимательно. Его слова служили аккомпанементом к моим размышлениям о случившемся.
— …Затем Демодикос выхватил револьвер…
Это имя внезапно выскочило из произносимых речей и прервало мои мысли. Я слышал уже его от Апостолоса Мелахриноса.
— Кто?
— Демодикос.
— А кем был этот Демодикос?
— Он работал на немцев, обладал большой силой. Однажды гестапо захватило одного из моих кузенов. Утром его должны были расстрелять. Я поговорил с Демодикосом. Тут же при мне он позвонил по телефону, и через час мой родственник был дома. Я говорю: очень сильный человек!
— Он из тех, кто работал с гестапо?
— Нет, то были подонки. Демодикос находился намного выше. Даже немецкие офицеры боялись его. Он не имел никаких дел с полицией. Все время путешествовал. Десять дней был здесь, а двадцать — за рубежом. Бывал в Париже, Брюсселе, Варшаве… Во всех столицах стран, оккупированных немцами.
Демодикос! Идет ли речь об одном и том же лице? Мог ли этот человек иметь связь с неизвестным посетителем Тимотеоса Констаса?
— И что же случилось с этим господином?
— А кто знает! При освобождении его здесь не было.
— И больше не возвращался?.
— Я его больше не видел.
— А как он выглядел?
— В то время ему было примерно тридцать пять — сорок лет. Высокого роста, с черными волосами, сухощавый.
Вернулся я в комнату около двух часов ночи. И, одурманенный впечатлениями и выпитым, сразу уснул.
Проснулся очень рано с неприятным горьким привкусом во рту. Заказал большую чашку кофе. При дневном свете вчерашние поступки казались смехотворными.
Я опять подумал, не лучше ли вернуться к работе. В конце концов, смерть Тимотеоса Констаса — какой бы она ни была — свершившийся факт. Да и этот человек мне почти неизвестен.
Перед тем как спуститься в холл, я решил позвонить в контору Апостолоса Мелахриноса. Адвокат был уже на месте.
— Простите, что беспокою так рано…
Он прервал меня, шутя:
— Не такое уж утро. Для меня почти время обеда!
— Я хотел бы получить маленькую информацию.
Вчера вы говорили о неком Демодикосе.
— Демодикос?
— Какой-то тип, оказавшийся в доме Констасов в последний вечер…
— А, да. Я, кажется, сказал, что ничего о нем не знаю.
— Да, да. Каков возраст этого человека?
— Лет пятьдесят пять.
Возраст совпадал с возрастом Демодикоса, о котором говорил бармен.
— Внешность?
— Брюнет.
— Худой?
— Скорее, крепкий. Почему вы спрашиваете?
Я солгал:
— Вспомнил старого знакомого с той же фамилией. Но описание не подходит. Благодарю вас.
Еще несколько фраз, и мы попрощались. Возраст соответствовал, внешность нет. Но почти двадцать лет, разве этого недостаточно, чтобы человек изменился?
Я уже был в дверях, когда зазвонил телефон.
— Господин Никодемос?
— Слушаю. Кто у телефона?
Я чуть не уронил трубку, когда узнал, кто мне звонит: Апергис, красавец Димитрис Апергис, находился на другом конце провода! Актер, который еще вчера, разгневанный, выгонял меня из своей уборной, звонил мне!
— Уж не разбудил ли я вас?
— Я давно уже на ногах.
— Хотел бы вас повидать.
— С большим удовольствием.
— Когда это возможно?
— Когда вам угодно.
— Я как раз недалеко от гостиницы…
Но откуда он знал, в какой гостинице я живу? Вчера мы не говорили об этом.
— Чудесно. Спускаюсь. Если не возражаете, выпьем кофе вместе…
Я не пошел прямо в бар, а спрятался за колонну напротив входной двери. Это была невинная месть за его недавнее поведение.
Апергис вошел своей плавной, изящной походкой. Не встретив меня, он сел и закурил. Прошло несколько минут. Движения его выдавали некоторую нервозность и нетерпение. Наконец я вышел. Он поднялся навстречу:
— Простите за столь раннее беспокойство.
Я ласково улыбнулся. Его волнение сделало меня веселым и доброжелательным.
— Ну что вы, совсем не рано.
— Вчера у меня…
— Все мы бываем нервными.
— Дело не только в этом. Вчера я сказал неправду. Присядем? Кофе?
— Благодарю.
Я заказал два кофе и повернулся к Димитрису: знаю, что вы солгали. Знаю, что появились на вечеринке последним.
Я сам удивлялся легкости, с которой лгал.
— Кто это сказал?
— Не имеет значения.
— Она?
Я сделал неопределенный жест. Апергис хотел что-то сказать, но тут подошел бармен и поставил кофе.
— Действительно, я был там ночью.
— Зачем вы туда пришли?
— Зачем…?
Он покраснел как ребенок. Нет, этот человек не мог быть преступником.
— Я хочу знать, почему именно в ту ночь?
— Мы всегда встречались в такое время.
— Итак, вы бывали там часто. Надеюсь, она не принимала в супружеской спальне.
— Мы встречались в домике в саду. Домик был построен для сторожа.
— Хорош сторож.
— Сторожа у них не было.
— У вас был ключ от этого домика?
— Да.
— Все это очень романтично. Вы знали о предстоящей вечеринке?
— Знал. Она звонила в театр.
— И все же поехали?
— Гости должны были разойтись к моему приезду.
— И разошлись?
— Да. Я видел, как они уходили. Я направился в сад.
— Вы зашли в домик и стали ждать. Затем?
— Увидел, как в спальне зажегся свет, как промелькнула тень Констаса. Через некоторое время свет погас. Вот-вот должна была появиться Магда.
— И она пришла?
— Нет.
— Не пришла? — удивленно прошептал я.
— Нет. Ждал час. Меня охватывала ярость. Я не привык, чтобы женщины издевались надо мной. Прождал еще полчаса. И вдруг…, вижу: какой-то мужчина выходит из дома через заднюю дверь! Магда изменяла мужу со мной, а мне — с другим! Представляете, в каком положении я очутился! Магда все же появилась, но была очень взволнована и растеряна. По ее словам, с мужем что-то случилось. Я не поверил и ушел. А на второй день узнал, что Тимотеос Констас скончался. С тех пор я ее не видел.
Он остановился, тяжело дыша.
— Все?
— Да. Все.
Я был потрясен. Не ожидал такого резкого поворота.
— Почему вчера вы отрицали свое участие в событиях, а сегодня делаете полное признание?
— Не хочу быть замешанным в скандале. Я надеялся, что никто не знает о моем визите в Психико в ту ночь. Но ошибся. И пришел к выводу, что лучше рассказать все, так как основные факты вам уж известны.
Был ли он откровенен в этой странной истории?
— Прощу вас — не затевайте скандала. Моя карьера… Видите ли, актер…
Актер… Мог ли я быть уверен, что он сейчас не разыгрывает сцену?
— Вы сказали, что Магда Констас позвонила и просила вас прийти.
— Да.
— Но зачем, если она ждала другого мужчину?
Апергис либо лгал, либо этот «другой человек» не был «любовник»!
— Не знаю.
— Как выглядел мужчина, которого вы видели?
— Высокий, солидный. Он не был старым, походка быстрая и уверенная.
— Вы видели всех гостей?
— Только тех, которые уходили последними.
— Вы знаете госпожу Аргирис и ее сына?
— Да.
— Видели ли вы их в тот вечер?
— Видел.
(Значит молодой Аргирис говорил правду).
— А горничную Констасов вы знаете?
— Магда говорила о ней.
— Ее рассчитали после смерти дяди. Знаете почему?
— Разумеется, нет. Я же говорил, что с той ночи ни с кем из семьи Констас не встречался.
Я посмотрел на его лицо: глаза молили. Было ясно: он боялся.
— Теперь вы знаете обо мне всю правду. Дайте слово, что никому не расскажете?
— Постараюсь.
— Все же у вас нет никаких оснований вмешивать меня в какой-нибудь скандал. Моя карьера…
Но беспокоила ли его только карьера?
Я проводил Димитриса до дверей гостиницы.
— Вижу, артистический мир вас посещает, — услышал я, направляясь к себе. — Видимо, искусство — слабость семейства Констас.
В холле, возле колонны, стоял Аргирис.
— На этого господина вы намекали вчера? — спокойно спросил я.
— Намекал?! Не помню, на что я «намекал» вчера, так как вообще не люблю «намекать».
На сей раз его дерзость не раздражала меня. Я даже рассмеялся.
— Скажи-ка мне, милый, что за игру ты ведешь?
— Если бы я знал…
— Это ты любишь игру с телефоном?
— Все мы любим игру.
— Бросим философствование. Ты звонишь?
— Нет.
Он вел себя как-то иначе, и мне показалось, что на сей раз говорит откровенно.
— Хочешь, поговорим как друзья?
— Можно и так.
— Присядем.
— Что ты думаешь об Апергисе?
— Все говорят, что он обаятельный господин.
— Я не спрашиваю, что «говорят все». Твое мнение.
— Я… я считаю его самым отвратным типом.
— Почему?
— Потому что он вызывает отвращение. Вот вас не называю отвратным.
— Еще скажешь, что симпатизируешь?
— Почти так.
— Алекс, действительно вы с матерью в ту ночь ушли последними из дома Констаса?
— Последними из приглашенных.
— Ты хочешь сказать, что после вас мог еще кто-то прийти. Кто же, кроме Апергиса?
Юноша презрительно улыбнулся.
— Ну, этот свой человек.
— Тогда, кто?
— Почему не спросите Магду?
— Думаешь, она скажет?
— А вы думаете, я скажу то, чего она не скажет?
— Так ты на ее стороне?
— Она единственный мой друг. Единственный человек…
Алекс поднялся.
— Вы привели нас всех в смятение со своим замечательным дядюшкой, — заключил он, возвращаясь к своему обычному тону. — Сначала бы попытались узнать, кем был ваш родственник, а потом выясняли, как он умер. Салют!
Он ушел раздраженным.
Должен признаться, что. Аргирис прав. Я ничего не знал о Тимотеосе Констасе.
7
Я вышел из гостиницы и попытался навести порядок в своих мыслях. Все началось с того телефонного разговора. Какие цели ставил неизвестный? Напугать и заставить бросить на час раньше «дело» Тимотеоса Констаса?
Я остановил такси.
— Психико.
Магда была единственным человеком, который мог дать ответ на эти вопросы. Новый персонаж, выведенный на сцену Димитрисом Апергисом, открывал в деле иные перспективы. Но существовал ли на самом деле этот новый персонаж?
— Искренне рада тебя видеть. Как ты проводишь время? — с нежной фамильярностью спросила Магда. — Какие впечатления от Афин? Город таким же остался?
— Совсем другой.
Она взяла меня за руку и я почувствовал как начинают действовать дорогие духи.
— Разумеется, сегодня ты обедаешь со мной.
— Но…
— Не принимаю никакого отказа.
Мы беседовали, как близкие родственники.
— Посидим здесь?
На просторной веранде стояли роскошные кресла, между ними был столик. Весеннее солнце делало окружающую обстановку еще более приятной.
— Да, здесь прекрасно.
Отвечал рассеянно. Сидя рядом с ней, я понял, что задавать вопросы будет не так уж просто.
— Что с тобой?
Я понял: эта женщина мне нравится! Я почувствовал это еще в первое мгновение, как только ее увидел.
— Да ничего.
Она положила свою руку на мою. Я невольно вздрогнул.
— Ты очень задумчив.
— Верно.
— Что тебя занимает?
Я не собирался ничего рассказывать, но слова как-то сами вылетели:
— Сегодня ко мне приходил Димитрис.
Она побледнела.
— Кто?
— Актер Димитрис Апергис.
— Он твой друг?
— Вчера я видел его впервые.
Она отвела глаза.
— Я ходил в театр. Мы встретились сами.
Молча ожидал вопроса.
— Ты не о чем не спрашиваешь?
— Нет.
— Почему?
— Потому что знаю все!
Я вздохнул.
— Я не обязана отчитываться за свои поступки, но лучше бы ты узнал это от меня.
— Апергис приезжал в ту ночь?
— Сюда? — растерялась она.
— Да, сюда. В домик в саду, где вы обычно встречались.
Ее голос стал жестким.
— Вижу, этот почтенный господин не скупился на подробности!
Я не хотел отвечать в том же тоне.
— Магда, — произнес тихо и тепло, — Магда…
Она перебила.
— Да, мы виделись в домике сторожа. Я молода, твой дядя…
— Магда, дело не в этом. Меня не интересуют твои отношения с актером.
На этот раз я сам прикоснулся к ее ладони.
— Кем был тот человек?
Она вздрогнула.
— Какой?
— Человек, которого видел Апергис.
Бледнея, она забрала свою руку и поднялась.
— Не понимаю, о чем ты.
— Апергис…
— Тот господин наговорил тебе всякой ерунды, — прервала она резко.
Я не знал, что делать. Уйти? Она не поворачивалась.
Приблизившись, слегка дотронулся до ее плеча.
— Магда!
Она повернулась. Глаза были полны слез. Разум подсказывал, что они фальшивы, что женщина эта опасна. Но все мое существо отгоняло голос разума… В слезах, преследуемая, просящая помощи — она казалась еще привлекательнее. Я взял руку и заставил посмотреть на меня.
— Магда, ты должна быть абсолютно уверена, — я не против тебя. Но мне нужно знать, что это за человек?
— Не было никакого человека. Апергис солгал.
— Зачем?
— Чтобы отомстить мне. Ты не представляешь, какое он ничтожество. К сожалению, я это поздно поняла. В ту ночь я сказала, что между нами все кончено и прогнала его.
— Но ты звонила ему?
— Звонила. Просила не приходить. Но он все же приехал. Разговор был резким. Разозлившись, Димитрис пригрозил, что я дорого заплачу за свое поведение. Сегодня он наговорил тебе целый букет глупостей. Кто знает, что он еще намерен сделать…
Глаза ее опять наполнились слезами.
— Ты не веришь?
Я хотел верить, но не мог.
— Верю, — солгал я.
Она схватила мои руки и прижала к груди.
— Спасибо!
Я понял: она меня разыгрывает. И все же это прикосновение было приятным.
— Пойдем в дом, мне холодно.
Следовало уйти, уйти как можно быстрее. Но я пошел за ней.
Обаяние этой женщины проникало в мою кровь как отрава. Я желал ее с первого мгновения, и она понимала это.
Магда уселась в кресло, обхватив себя за плечи.
— Я благодарна тебе. Если бы ты знал, как я нуждаюсь в друге. Тимотеос был замечательном человеком, но нас слишком многое разделяло… Не только возраст. Он никогда не рассказывал о своих планах, я не знала, о чем он думает, что делает, чего боится…
— Ты не знаешь, чего он мог бояться?
— Нет.
— В тот вечер среди приглашенных был некий господин Демодикос?
— Да.
— Он ваш друг?
— Нет. Знакомый мужа. Просто пришел повидаться, и Тимотеос задержал его на ужин.
— Он приходил раньше?
— Нет.
— Собственно, как его точно звали?
Она задумалась.
— Точно… Не слышала, чтобы обращались к нему по имени. У меня вообще создалось впечатление, что в тот вечер он попал к нам случайно.
Мы помолчали.
— Этот господин представляет особый интерес?
— Нет.
— Ты еще что-нибудь слышал о нем?
Я солгал вторично:
— Нет.
Она поднялась распорядиться насчет обеда.
8
Дом Тимотеоса Констаса я покинул в четыре часа дня. Случайно или это организовала Магда — нас никто не беспокоил. Она сама подавала к столу различные блюда, затем кофе, и мы провели время в состоянии людей, находящихся на пороге любви.
Но на улице сомнения опять охватили меня. Неужели Димитрис Апергис так нагло лгал? С нетерпением ждал вечера, чтобы пойти в театр. Нам надо было обязательно объясниться.
В ожидании я анализировал ситуацию. Если Магда сказала правду? Если Апергис, надменный и эгоистичный тип, хотел отомстить бывшей любовнице? Тогда вполне возможно, что Апергис звонит мне. У него довольно нейтральный голос, и он хороший актер.
Тогда почему он меня выгнал в первый день? Почему ничего не сказал? Я сам ответил на вопрос: потому что он хороший актер.
Наконец пришло время идти в театр. Я приблизился к Аттикону. Но все было закрыто, погружено во мрак. Пришлось обратиться к продавцу газетного киоска, расположенного напротив театра.
— Сегодня не будет представления?
Тот улыбнулся.
— Нет. Вчера было последнее. Через несколько дней театр уезжает на гастроли за границу.
Об этом я не подумал.
— Вы случайно не знаете, где можно найти, господина Апергиса?
— В одном из светских ресторанов, там он обычно ужинает после полуночи. Но в каком именно — не знаю.
Я искал во многих ресторанах, но тщетно. Зато узнал его домашний адрес. И решил нанести визит.
В десять часов утра я поднимался по улочкам квартала Плака.
Зная улицу и номер дома, я легко нашел квартиру актера. Перед домом, оживленно беседуя, стояло несколько человек.
— Здесь живет господин Апергис?
— Здесь, — ответили они, проводив меня странным взглядом.
У ворот кто-то спросил:
— Вы его ищите?
— Да, господина Апергиса.
— Вы не найдете его.
— Он вышел?
— Нет… он не вернулся домой. Он попал под машину.
Этого я никак не ожидал.
— Когда?
— Не знаем.
В этот момент из дома вышла женщина.
— Мадам Мария убирала его квартиру. Она лучше знает, что случилось.
Когда она подошла, мы увидели в ее глазах слезы.
— Вы ищете его?
— Да. У меня с ним назначена встреча — солгал я.
Женщина утерла слезы.
— Бедный господин Димитрис, — пробормотала она. — Его сбила машина. Проклятый шофер, как будто сделал это нарочно!
Услышав ее слова, я побледнел, так как сразу обнаружил в них смысл, о котором женщина не догадывалась.
— Он умер? — прошептал я.
— Пока ничего неизвестно. Он в больнице Гиппократион.
— Когда произошел несчастный случай?
— Сегодня. В три часа утра.
Несчастный случай. Банальное происшествие, одно из тех, которые происходят в Афинах каждый день. Но произошло оно в тот момент, когда я искал Апергиса, чтобы выяснить, существует ли таинственный посетитель из Психи ко.
Я остановил первое встречное такси.
— В Гиппократион.
Конечно, несчастный случай, который, однако, в случае смерти Апергиса будет очень полезен ночному посетителю и всем тем, которые хотят этот визит сохранить в тайне. О, Господи, что мне лезет в голову! Даже если принять эту сумасшедшую мысль, почему он столько ждал и убил только сейчас? «Потому что только недавно узнал, что Апергис говорил с тобой, с тобой, который одержим манией рыться во всем», — ответило мое второе «я»!
Но об откровениях Апергиса я рассказывал только Магде.
Надо успокоиться. Воображение засасывало все дальше. Я вел себя, как юноша, который читает слишком много детективных романов! И, в конце концов, Афины — это не Чикаго тридцатых годов, когда от неудобного свидетеля с легкостью избавлялись. Машина остановилась.
Из окна я увидел старое здание больницы.
Доставка известного актера в больницу — это «событие дня». Швейцар мне сразу ответил:
— Господин Апергис в палате 118, задний корпус.
Мне не пришлось искать палату. В коридоре собрались элегантные женщины и мужчины. Громко разговаривали молодые репортеры. Медсестра давала справки, очень польщенная тем, что к ней обращается столько знаменитостей. Подошел и я.
— Пока без сознания. Господин профессор велел сделать еще одно переливание крови. Если он придет в себя до двенадцати!..
Стоящий рядом репортер шепнул:
— Угробили и этого!
Я воспользовался случаем:
— Это опасно?
— Опасно — мягко сказано. Он раздавил его, проклятый!
— Как это произошло?
— Машина ударила, когда он хотел ступить на тротуар. Его просто напросто прижали к железному столбу. Шофер преследовал его, мерзавец…
Я вздрогнул. Второй раз кто-то утверждал то, чего я так опасался.
— Его задержали?
— Кого?
— Водителя.
— Пока нет. Но его поймают… Служба дорожного движения знает свое дело.
Дверь палаты открылась, и на пороге появился врач.
— Будем надеяться, но шансы невелики…
Непреклонный репортер спросил во весь голос:
— Он может умереть?
Апергис умер через час. Сообщение о случившемся и его фотография были помещены на первой странице послеобеденных газет. Я вернулся в гостиницу, где меня уже поджидал Алекс Аргирис.
— Плохие вести? — спросил он.
— Какие вести?
— Не знаю, какие вести, но вижу, что плохие.
— Как видите?
— По вашему настроению, поведению, по всему. Даже это неоправданное раздражение ко мне…
Я стал приходить в себя.
— Да, нет, ничего такого. Только что прочел…
Взгляд его задержался на газете, которую я держал в руке.
— О смерти Апергиса?
— Да.
— Не думал, что он пользовался у вас такой симпатией.
— Он не пользовался у меня «такой» симпатией, но столь неожиданная смерть…
— В Афинах так умирает около ста человек в год. Не могу понять, чем вас так взволновала эта смерть.
— Любая насильственная смерть волнует.
— Кстати, сейчас едем в Психико. Кузина просила взять вас с собой, если встречу. Поедем?
— Согласен.
Как можно скорее мне хотелось поговорить с Магдой о случившемся.
— Алекс Аргирис вел машину хорошо, но рискованно. Он не соблюдал ни одного правила движения и с особым удовольствием ставил в затруднительное положение других водителей.
— Когда кузина предложила взять меня с собой в Психико?
— Сегодня.
— Ясно, что сегодня, точнее.
— Какое это имеет значение?
Это имело значение.
— Да так. Просто спрашиваю…
— Часов в одиннадцать.
В одиннадцать… Послеобеденные газеты она не читала. И могла узнать о смерти Апергиса разве что… от виновника. Пытаюсь прогнать эту ядовитую мысль… Через несколько минут мы были возле ее дома. Юноша просигналил. Мы вошли в сад, и я увидел Магду, ожидавшую у лестницы.
— Спасибо, что привез нашего друга.
— Ты ведь знаешь, что я выполняю все твои желания.
Во время обеда Магда шепнула, сжимая мою руку:
— Ты читал?
— О Димитрисе? Да. И не очень сожалею. Он так некрасиво вел себя…
Почему так сказал? Не знаю.
— Свидетели утверждают, что водитель сделал это намеренно.
— Я боялась, что Алекс не приедет. Так хотелось видеть тебя!
Невольно я сделал движение и обнял ее.
Отныне смерть Тимотеоса Констаса стала для меня безразличной. Не интересовал ни убийца, ни Апергис, ни что-либо другое. Меня интересовала только роль Магды во всех этих событиях.
Уехал я из её дома в семь вечера.
Прощаясь, Магда спросила:
— Ты позвонишь? Буду ждать с нетерпением.
В машине Аргирис, не поворачиваясь, спросил:
— Вы ей позвоните?
Я замешкался.
— В другой раз, если хотите, чтобы вас не слышали — надо говорить тише.
Его голос изменился. Этот «нейтральный» юноша не был влюблен в свою кузину, но, очевидно, ненавидел тех, кто сумел ее покорить. Он ненавидел и Констаса и Димитриса.
До Афин ехали молча, и, к счастью, очень быстро.
— Должен вас покинуть, у меня встреча, — сказал Алекс в дверях гостиницы.
От бармена я узнал, что водитель, сбивший Апергиса, еще не обнаружен.
— Как бы то ни было, его найдут. Да и глупо скрываться. Собственно, преступления он не совершил.
— Не совершил? Тогда, действительно, глупо…
В восемь позвонил в Психико.
— Боялась, что не позвонишь, — услышал голос Магды, — не знаю, как ты расцениваешь мое поведение…
Что-то я ответил.
— Приходи, если хочешь. Я одна. Служанка ушла.
Я поехал к ней.
Газеты сообщали, что похороны Апергиса состоятся на кладбище «А» в одиннадцать часов.
Стоя в тени дерева, вдали от людей, я наблюдал за печальными подробностями этого действа. Погребальные псалмопения и рыдания вместе с разговорами любопытных сливались в монотонный гул. Мозг пронизывала мучительная мысль: неужто он погиб из-за меня?
Услышав аплодисменты, я вздрогнул: актеры в последний раз приветствовали коллегу. Затем ушли священнослужители, и толпа стала расходиться.
Я тоже собрался покинуть кладбище, когда заметил рядом человека. Наши взгляды встретились, и он, улыбнувшись, подошел ко мне.
— Печальная штука — смерть. И особенно неожиданная смерть… Заметил, что вы издали наблюдали за похоронами.
Он начинал меня раздражать.
— Говорят, Апергис был великим актером…
— Да… говорят.
Хотелось побыстрее избавиться от этого человека, но он и не собирался оставлять меня в покое.
— Вы очень расстроены?
— Я? Да я едва знал его.
— Странно!
И тут я понял, что встреча эта не случайна.
— Да, разрешите представиться. Бекас, комиссар Бекас.
Мне с трудом удалось скрыть волнение. Разумеется, бояться нечего, но появление полицейского все-таки обеспокоило.
— Никого уже нет. Пойдемте.
Он вынул пачку сигарет.
— Курите?
— Благодарю.
— Вы не застали его живым, не так ли? — спросил комиссар.
— К сожалению.
— Вы искали Димитриса вчера вечером в театре, а сегодня утром дома?
Отрицать было бесполезна Бекас и не дал ответить.
— И он приходил рано утром к вам в гостиницу?
— Верно.
— Можно узнать, зачем?
— Я восхищался им, как актером, заходил в артистическую уборную, мы сдружились…
Бекас улыбнулся.
— Апергис не пожертвовал бы утренним отдыхом, чтобы из дружеских соображений посетить человека, с которым познакомился на день раньше.
— И все же, так произошло.
Он не верил.
— Почему полиция интересуется приятелями покойного Апергиса? Полагаете, что это преступление?
Бекас опять усмехнулся.
— Не спешу утверждать, но происшествие довольно странное. Виновник исчезает, свидетели заявляют, что несчастный случай — назовем его так ничем не оправдан.
— А по-вашему, оправдан?
— Пока не могу ответить на этот вопрос. И все же у вас были основания для встреч о Апергисом?
— Никаких.
— Тогда позвольте откланяться. Рад был познакомиться, господин Никодемос.
Я не называл своего имени, но, конечно, он знал его, так как знал столько подробностей о моей короткой дружбе с Апергисом.
9
Но меня занимала в нем только гибель Димитриса. Сколь странный поворот приняло дело! Хотелось узнать, умер ли актер в результате несчастного случая или был убит; узнать, не та ли женщина, что меня покорила, послала его на смерть.
Хотя до нашего свидания было еще далеко, я остановил возле кладбища первое такси и дал адрес в Психико.
Приближаясь к вилле Тимотеоса Констаса, я заметил, как от нее отъехала машина. Она прошла мимо такси, и я смог увидеть лицо человека, сидящего за рулем. Это был четко очерченный профиль, совершенно незнакомый мне.
Такси остановилось у железных ворот. Я уплатил и вышел.
— Подождать? — спросил шофер.
— Нет.
Я убеждал себя, что приехал только узнать истину, но не был с собой откровенен. Магда притягивала, как магнит. В дверях появляется горничная.
— Госпожа Констас?
— Сейчас посмотрю.
Она быстро вернулась.
— Вас ждут.
Ее лицо сияло от счастья.
— Не ожидала, что ты придешь утром! Пойдем же!
Затянув меня в комнату, Магда крепко обняла меня.
— Как хорошо, что ты пришел!
Она прошла в салон и легла на тахту. Я хотел усесться в кресло, но она не позволила.
— Сюда.
И показала место рядом. Я почувствовал ее тело.
— Время казалось бесконечным без тебя!
Ее губы были очень близко и самые банальные слова обретали таинственный смысл. В моих объятиях ее тело становилось безвольным. Пальцы запутались в моих волосах, дыхание обжигало лицо.
— Сейчас придумаю, как отправить служанку, — прошептала она.
Луч света проникал сквозь опущенные портьеры и резвился на ее обнаженном теле. Она приоткрыла глаза, взяла мою руку и поцеловала.
— Я счастлива!
Я молчал.
— Что с тобой?
— Ничего.
Она оперлась на локоть.
— Ты обманываешь. Что-то случилось?!
Ее испуганные глаза разглядывали мое лицо.
— Разве ты не счастлив, мы…
— Счастлив.
— Так что ж случилось?
— Я был на похоронах Апергиса.
Она отдалилась.
— Зачем?
Несколько мгновений назад наша нагота казалась естественной. Теперь речи разделили нас, и мы почувствовали себя голыми. Магда что-то набросила на себя.
— Зачем ты пошел туда?
— Сам не знаю. Там был полицейский. Мы разговаривали.
— Ну и что? Какая у тебя может быть связь со всем этим?
— Чем «этим», Магда?
Эротические чары рассеялись. Мне было больно это осознавать.
— Несчастным случаем.
— А был ли это несчастный случай?
Она стала еще холоднее.
— Что ты хочешь сказать?
— Комиссар подозревает, что это злонамеренный несчастный случай.
— Причем тут мы?
— Магда, Апергис был убит.
— Знаю.
— Преднамеренно. Это убийство, — закричал я отчаянно.
— Может быть. Но почему это так мучает тебя?
— Ты никому не рассказывала о нашей позавчерашней беседе?
— Так вот оно что?
Она посмотрела на меня с жалостью.
— Но Апергис не видел никакого человека. Он солгал. Я же говорила. Ты не поверил. Жаль!
Она встала и, не обернувшись, прошла в свою комнату.
Я остался один. А есть ли у меня доказательства? Зачем мучаю себя и ее? Почему отравляю любовь, в которой так нуждаюсь?
Я быстро оделся. Из соседней комнаты не доносилось ни малейшего звука. Конечно, Магда была обижена и сожалела о любви, проявленной ко мне.
Робко приоткрыв дверь, я увидел ее, стоящую перед туалетным столиком.
— Я ухожу. Сожалею, что…
Она резко повернулась, и я увидел глаза, полные слез.
— Сожалеешь? Только это хочешь сказать?
— Магда!
— Ты сожалеешь, что уничтожил такой прекрасный полдень, так, как сожалел бы об испорченной партии в бридж или какой-нибудь вечеринке…
Она спрятала лицо в ладони. Я видел, как вздрагивали голые плечи. Это сверх моих сил — оставаться спокойным рядом с плачущей женщиной, и особенно с любимой женщиной.
— Прости. Если бы ты знала, сколько я выстрадал. Как я люблю тебя…
Она взяла меня за руку.
— Ты должен мне все сказать.
— Мне нечего тебе сказать. Мои дурости исчезли…
— Мы никогда не сможем любить друг друга по-настоящему, пока будут, существовать твои подозрения. Ты должен верить мне! Верить раз и навсегда!
— Я верю тебе, Магда.
— Сегодня, а потом? То, что ты скрываешь, будет отравлять тебя.
Снова я пытался отрицать, но она настаивала. Усадила рядом, и я все рассказал. Внимательно выслушав, печально улыбнулась.
— Ты думал, что в моем доме находился убийца, и Апергис видел его, из-за чего пострадал сам? Боже, какой ты еще ребенок!
Именно так я и рассуждал, но когда услышал все это в изложении Магды, понял, что действительно вел себя глупо.
— Ты простила меня?
— С одним условием: ты никогда больше не вспомнишь об этом.
10
В ближайшие три дня Алекс Аргирис не появлялся, и — просто невероятно — исчез странный телефонный собеседник. Возможно, у него больше не было причин приставать ко мне.
Был вечер, я только что вернулся из Психико и отдыхал в баре. Тут я увидел комиссара Бекаса. Он разгуливал по большому залу гостиницы. Заметив меня, дружелюбно улыбнулся и подошел как старый знакомый.
— Вот я и в вашей прекрасной гостинице.
— Не ко мне ли?
Он рассмеялся.
— Что вы! Одна личность по линии НАТО проведет здесь вечер. В наши дни надо быть весьма внимательными…
Он повернулся к бармену.
— Одно узо, прошу вас. А вам?
Я указал на свой бокал.
Комиссар вскарабкался на высокий стул перед стойкой бара.
— Прекрасная гостиница. Для Афин большой прогресс.
— А вы никогда не были за границей?
— Дважды, но всегда по служебным делам.
— За ваше здоровье!
Бекас казался мне человеком без тайных умыслов, приятным и симпатичным. Но таким ли был на самом деле?
Он допил свой узо и заказал еще виски.
— Ах! — вспомнил вдруг комиссар, — я же вам не сказал о шофере.
— О ком?
— О шофере, который сбил Апергиса.
— Вы поймали его?
— Он сам пришел. Пришел и сдался сам. Произошел несчастный случай. Мерзавец был пьян.
Итак, несчастный случай. Наконец я получил подтверждение этого от компетентного источника.
— Кто этот человек?
— Водитель машины некоего господина Демодикоса.
— Демодикоса… — пробормотал я.
— Вы его знаете?
— Нет, Но, кажется, уже слышал это имя.
— Не во времена ли оккупации?
— Возможно…
— Тогда оно было очень известно. По крайней мере, нам, полицейским.
— Речь идет об одном и том же лице?
— Думаю, что нет.
Итак, совпадение! Совпадение с Демодикосом времен Оккупации или с Демодикосом, который посетил Тимотеоса Констаса?
— Мне пора идти, — объявил Бекас, — надо посмотреть и другие этажи.
Когда он ушел, ко мне приблизился бармен.
— Вы знаете комиссара?
— Недавно с ним познакомился.
— Орел!
Орел, похожий на ягненка, — подумал я. И тут только понял, что Бекас ни во что не верил из того, что мне рассказал. И что он не принял версию несчастного случая.
— Так оно и есть! — согласился я. — Пойду спать. Доброй ночи!
Медленно поднимаюсь на свой этаж. Несчастный случай! Не слишком ли я поторопился избавиться от своих сомнений?
Не успел закрыть за собой дверь, как зазвонил телефон.
— Добрый вечер. Вы не тосковали по мне?
Снова этот тип, а я и забыл о нем.
— Почувствовал твое отсутствие.
— Как поживает тетушка?
— Полагаю, ты это знаешь лучше меня.
— Верно, даже знаю кое-что такое, чего вы себе и представить не можете.
Я промолчал.
— Вы не спрашиваете, что?
— Не пошел бы ты к черту, Алекс?
— Алекс? Вы присваиваете мне чужое имя.
— Так это не ты?
— Разумеется, нет. Так вы не спрашиваете, что мне известно о вашей очаровательной родственницу? Не хотите знать, с кем находится она в эти минуты?
Ревность сжимала сердце. Я сгорал от нетерпения расспросить обо всем, но чувство гордости остановило.
— Вы не интересуетесь, с кем? Браво! Любовник, не страдающий ревностью. Редкое явление. Вы совершенно не похожи на несчастного Апергиса. Тем не менее, припомните, тетушка никогда не говорила вам про «Черного Ангела»?
— Про кого?
— Про «Черного Ангела».
— Кто это?
— Кто-то очень серьезный и опасный. Но я хочу лишь предупредить — ваша любовница вам изменяет. Доброй ночи.
Неужели это не Аргирис? Нужно узнать! И немедленно. Я позвонил на телефонный узел.
— Мне звонили из гостиницы?
— Нет, господин Никодемос. Из города.
— Спасибо. В какой комнате живет господин Аргирис?
— Номер 114.
Бегом поднялся по лестнице на этаж, где проживал Алекс. Перед комнатой 114 остановился и после короткого колебания постучал. Никакого ответа. Значит, Аргириса нет дома. И звонил он. Но вдруг зажегся свет.
— Кто там? — раздался сонный голос.
Я ответил.
— Прошу, заходите, — робко пригласил юноша.
Я понял, что разбудил его.
— Что-нибудь случилось?
Я придумал дурацкое объяснение, извинился и через несколько минут ушел.
Теперь была уверенность: звонит не он. Однако…
Заснуть не удавалось, и я решил позвонить Магде.
— Алло?
— Магда!
— Ты?
— Да. Ты была так близко в это мгновение, что я не мог устоять перед искушением поговорить с тобой.
— Любимый!
— Что ты делаешь?
— Просыпаюсь.
— Я тебя разбудил. Прости.
— Такое приятное пробуждение, никак не могу прийти в себя.
— Извини меня.
— Да, что ты!
— Ложись обратно в постель.
— Я люблю тебя.
Голос у нее сонный и нежный. Я услышал поцелуй, затем щелчок. Она слишком быстро приняла предложение вернуться в постель. Какая влюбленная женщина не хотела бы ночью поболтать с любимым, чтобы обменяться простыми и волшебными словами? Яд подозрения опять проникал в мою кровь. «Знаете ли вы, с кем сейчас ваша очаровательная тетушка? Ваша любовница вам изменяет». Неужели это правда?
Я выбежал из гостиницы, тут же взял такси.
— В Психико, — сказал я, и уселся в машину.
Я надеялся увидеть виллу, погруженную во мрак, тогда бы мои подозрения рассеялись. Дом действительно был погружен во мрак, но… Но два окна в конце первого этажа были освещены. А это были окна салона, где три дня тому назад мы занимались любовью…
— Остановитесь, — сказал я шоферу.
Но как вести себя? А если Магда действительно спала и забыла погасить свет или специально оставила его? Может, что-то понадобилось служанке, и она встала?
— Здесь выходите? — спросил водитель.
— Нет. Погасите фары и ждите.
Я остался в машине. Прижавшись к сидению, следил за двумя освещенными окнами.
Расстояние не позволяло безошибочно определить, был ли кто-нибудь в комнате. Но в какой-то миг показалось, что в окне промелькнула чья-то тень.
— Ждите здесь, — сказал я водителю и направился к железным воротам сада. В это мгновение свет в салоне погас, но через несколько минут зажегся уже в спальне Магды и снова погас. Я стоял без движения.
Вилла была погружена во тьму.
Чья же тень промелькнула в спальне?
«Знаете ли вы, с кем сейчас находится ваша очаровательная тетушка?» Шла ли речь о мужчине?
Хватит унижений! Нельзя же дойти до того, чтобы стучать в дверь ночью. Нетвердыми шагами я подошел к машине.
— В Афины.
Когда я вернулся в гостиницу, был уже четвертый час. Лег спать, ощущая физическую боль в сердце. Я и не полагал, что настолько влюблен. Влюблен к изранен…
Проснулся я очень рано, если вообще можно назвать сном мои ночные страдания. Я чувствовал себя больным, ожидающим печальный диагноз. Около девяти зазвонил телефон. Я услышал голос Магды:
— Уже проснулся?
— Только что, — солгал я.
— Благодарна тебе за ночной звонок. Но почему мы так мало разговаривали?
— Ты же хотела спать.
— Да, действительно, будто приняла снотворное и проспала как младенец.
«Как младенец». А свет?
— И ни разу не проснулась больше?
— Только сейчас, и хочу увидеть тебя как можно скорее.
Никакого сомнения — она лгала. И свет зажигала в салоне сама, а не служанка.
11
Минут через десять после беседы с Магдой я получил записку от комиссара Бекаса.
«В одиннадцать жду вас в ресторане «Зонарас». Буду очень признателен, если вы найдете время для этой встречи».
В 10.30 я уже был в «Зонарасе». За столиками на улице сидели шумные туристы. Поискав взором Бекаса, я уселся за свободный столик. Комиссар появился точно в указанное время.
Я заметил, как легко он двигался, несмотря на свое громоздкое тело. Бекас пожал мне руку, и веселая улыбка осветила его полное лицо.
— Не опоздал?
— Вы точны. Я пришел немного раньше.
Он уселся, оглядываясь.
— Прекрасный день!
— Изумительный!
— Зачем вызвали меня?
— Мне необходимо с вами поговорить, господин Никодемос.
— О чем?
— О многом. Например, о вашем дядюшке. Вспомните, говорил ли он когда-нибудь о «Черном Ангеле»?
Тут я вспомнил телефонный разговор. «Ваша тетушка упоминала о «Черном Ангеле»? — А кто это? — Спросите у нее».
— «Черный ангел»?
— Попытаюсь объяснить.
Утренняя толпа становилась все оживленнее. И мы явно были в ней лишними.
— Давайте пройдемся по парку Заппион? — предложил комиссар. — Там сможем спокойно поговорить.
Мы поднялись и пошли по Бульвару Амалия.
— Итак, — заинтригованно спросил я, — что такое «Черный Ангел»?
— Предполагаю, что организация. Впервые я услышал о ней от людей, возвратившихся из Германии через несколько лет после освобождения, которые в той или иной степени в те годы имели дело с полицией. Самые фанатичные из «смельчаков» СС, самые лихие и неисправимые создали в Германии организацию, ставящую целью «отмщение», «реставрацию» или что-то в этом роде. Организация же, которая ставит перед собой политические цели, но не находит поддержки в народе, превращается в преступную.
Собственно, я ничего не понимал. Какая может быть связь между этой сомнительной нацистской организацией — если она существует — и с Тимотеосом Констасом, Магдой, с тем, что интересует нас?
— Но сразу я не придал никакого значения рассказам этих людей, — продолжал Бекас. — Меня тогда занимали другие вопросы. Господин Никодемос, вы что-нибудь слышали о деле Германа Хаазе?
— Ничего не слышал.
— Он был приятелем Тимотеоса. Во время оккупации вы не жили в Афинах?
— Жил, но редко бывал у дяди. Кем, собственно, был этот Герман Хаазе?
— Один из тех немцев, которые выросли из классической филологии, знали наизусть целые отрывки из Гомера и главы из Платона, почитатель Греции, античности и так далее. Человек добродушный и не опасный на первый взгляд. Только вот английские секретные службы, с которыми мы сотрудничали в то время, знали, что этот «безобидный интеллектуал» принадлежал к приближенным особам свирепого Гейдриха и его сотрудника Эйхманна, специализированного в «еврейской проблеме». То есть, это был человек, которого боялись даже офицеры СС.
— И он был другом моего дяди?
— Очень близким.
— Но… — пробормотал я, — разве Тимотеос Констас был коллаборационистом?
— Нет. Герман Хаазе только реквизировал комнату на вилле Констаса. Вежливый и культурный, сразу завоевал расположение Констаса. Но Ваш дядя не совершал предательских поступков. Никто, конечно, не может осудить Магду Констас за ее дружбу с немцем.
— Но мой дядя женился на Магде много лет спустя. Во время оккупации она была еще ребенком.
— Разумеется, — спокойно сказал Бекас. — Присядем?
Мы пришли в Заппион. В кафе людей было мало. Мы выбрали себе столик.
Слова комиссара окончательно сбили меня с толку.
— Но вы говорили о дружбе Магды с этим Хаазе. Если она его не знала, то как же…?
— Она с ним познакомилась значительно позже. Через четырнадцать лет. Когда Герман Хаазе приехал в Грецию как турист.
— И…?
— И ничего. У нас не было никаких доказательств его преступной деятельности. Хаазе не числился и в списках военных преступников ни у нас, ни у союзников. В Греции он, разумеется, встретился со своим старым приятелем, который и познакомил его с Магдой. Этот господин намеревался надолго остаться в нашей стране, но не успел.
— Почему?
— Его убили. В Каламбаке, на экскурсии в Метеору. И тогда я опять услышал о «Черном Ангеле».
— О «Черном Ангеле»?]
— Да. Убийца несколько раз упоминал эту организацию в жандармском отделении. Он рассказал о «Черном Ангеле», о руководителе Хаазе, об имуществе евреев, припрятанном в Греции. А потом повесился на шнурках от ботинок в камере жандармерии. По крайней мере, так записал подпоручик. Из всего сказанного заключить можно следующее: по-видимому, в Греции были припрятаны драгоценности, украденные у евреев, которых отправляли в Бухенвальд или Аушвиц. И «Черный Ангел» намеревался завладеть этим богатством, но выжидал время. С этой целью и приехал Хаазе в Грецию. Где же находились — или еще находятся — сокровища, пока выяснить не удалось. Да, я забыл сообщить, что в те дни, когда было совершено убийство, ваш дядя с супругой путешествовали в районе Метеоры.
— Зачем вы это говорите?
— Затем, что все это связано со смертью Тимотеоса Констаса.
Такого поворота я никак не ожидал.
— Но ведь вы, власти, газеты…
— Нет, дорогой мой. Ваш дядя был убит.
— Тогда… зачем… — шептал я растерянно.
— Это был единственный способ успокоить виновных и обнаружить их. И в этом мы хотели бы получить вашу помощь…
— Есть еще одна вещь, которую я скрыл от вас и о которой должен сейчас сказать, — продолжал Бекас сурово. — Вчера я солгал. Демодикос, чей водитель сбил Апергиса, и Демодикос времен Оккупации одно и то же лицо. Вчера я не был откровенен.
— Почему же сегодня…
— Потому что сегодня я знаю все, что хотел знать о вас. И доверяю вам. Димитрис был убит, это очевидно. Но видел он не Демодикоса, я проверил, где находился этот господин в ту ночь, а кого-то другого из «Черного Ангела». Водитель Демодикоса ничего не сказал, молчание это, видимо, куплено за солидную сумму. Но даже если бы он и признался в том, что получил указание «переехать» Апергиса, я бы этим ничего не добился. Арест же Демодикоса позволил бы улизнуть остальным, тем, которые меня больше всего интересуют. Мы обязаны прикидываться простачками, иначе не добьемся своей цели. Итак, можно рассчитывать на вашу помощь?
— Что я могу сделать?
— Ваши отношения с вдовой помогают нам. Если вы…
Он требовал, чтобы я предал любимую женщину, бросил ее в руки полиции, в тюрьму!
— Вы таким образом поможете ей, — сказал Бекас, угадывая мои мысли.
— Помогу?
— Это единственный способ помочь, — услышал я его голос.
— Как?
— Ваша подруга в опасности: она много знает. Эти люди — они это уже не раз доказывали — жестоки и неумолимы. Они ее используют, пока им это необходимо, а затем…
Я содрогнулся.
— Потом они от нее избавятся. У нас достаточно примеров того, как «избавляются» от тех, кто мешает или в ком они уже не нуждаются.
— Но что она знает?
— Это мы и должны выяснить. Она единственная, которой известно…
И тогда я задал себе вопрос: единственная ли? А мой таинственный собеседник? Не он ли первый упомянул о «Черном Ангеле»?
— Что вы сказали?
— Ничего.
— Мне показалось.
Комиссар обладал способностью слышать и непроизнесенные слова. Это был человек, которого не легко обмануть. С каждой минутой я все больше в этом убеждался.
— А вы уверены, что «Черный Ангел» существует?
— Ваш дядя, Хаазе, его убийца, Апергис… Слишком много людей погибает. Я верю в существование «Черного Ангела», так как только это может объяснить целый ряд преступлений. Если поместить «Черного Ангела» в центр этих убийств, наш круг обретает геометрическую четкость.
— Вы полагаете… — прошептал я в ужасе.
— Что могут быть и другие жертвы? А почему бы и нет? Ведь погибли люди, которые что-то звали о «Черном Ангеле»: Хаазе, как, предположительно, один из его руководителей, немец, который его убил, потому что знал об организации, Апергис, потому что что-то видел.
Бекас спокойно закурил.
А ваша подруга кое-что знает, а может быть, и непосредственно участвует в этом деле. Но оставим ее. Даже вы сами!
Я вздрогнул. Этот человек разгадал мои опасения.
— Я? Полагаете, что и я могу быть в опасности?
— Эти господа, конечно, знают о вашей связи с Магдой Констас. А до чего могут дойти откровения влюбленной женщины?
— Вы хотите меня напугать?
— Просто хочу, чтобы вы поняли: помочь нам в ваших же интересах.
— Я согласен.
— Не торопитесь, — сказал Бекас. — Я дам вам время подумать. Пойдем? Приближается время обеда.
— Да, пора.
Я поднялся.
Из парка раздавались веселые голоса играющих детишек. Полуденное солнце, пробираясь сквозь листву деревьев, развертывало мягкий ковер на бульваре Амалии. Бекас наслаждался прогулкой, а я боролся с волной беспокойств, опасений и чувств. Вдруг я вспомнил о служанке.
— Я понял, вы с самого начала знали, что мой дядя убит.
— С первой минуты, — сказал Бекас, даже не поворачиваясь ко мне.
— Почему же вы не искали служанки? Той девушки, которая после смерти Констаса уехала на родной остров.
— Мы искали ее.
— И не нашли?
— Конечно нашли. Она на своем острове. И очень хорошо помнит, что не мыла стаканов. Девушка вспомнила и другие интересные детали той роковой ночи…
— Какие же?
— Например, что кто-то пришел в дом после ухода гостей.
— Кто?
— Она не видела. Тимотеос сам открыл дверь и принял посетителя. А ее отправили спать.
С чувством запоздалых угрызений совести я отметил, что несчастный Апергис был прав. Все, что он говорил, было правдой, а Магда это отрицала, и я ей поверил.
— Что вы сказали?
Опять этот комиссар слышал слова, которые не были произнесены.
— Говорю, что и служанка что-то знает, она может расширить преступный круг, о котором вы говорили…
— Конечно. И не исключено, что мы можем получить печальное известие об этой девушке, хотя жандармский подпоручик, что охраняет ее на острове, очень толковый парень. Вы возвращаетесь в гостиницу? Мне в эту сторону.
Мы подошли к площади Конституции. Бекас протянул руку:
— Итак, буду вас ждать.
Я остался на месте, глядя, как он удаляется своей быстрой походкой.
12
В гостиницу я не пошел, так как знал, что будет звонить Магда. Я чувствовал себя ребенком, напуганным и обманутым. Решил прогуляться по Площади Конституции и навести порядок в мыслях. Бекас убежден в существовании «Черного Ангела». Но разве возможно, чтобы через столько лет после разгрома гитлеризма еще существовали организации СС, чтобы люди принадлежащие этому жуткому прошлому, встречались с целью заполучить добытые грабежом богатства?
Под безоблачным афинским небом все это казалось неправдоподобным, и, вместе с тем, все выводы комиссара основывались на неопровержимой логике.
В четыре я вернулся в гостиницу.
— Вас несколько раз спрашивали по телефону. Просили перезвонить по этому номеру, — сказал администратор, протягивая лист бумаги.
— Благодарю вас.
Это был телефон Магды, как я, собственно, и ожидал.
Я не хотел ее видеть, так как чувствовал, что не в состоянии ей противостоять.
Бекас сказал, что дядя путешествовал в день убийства Хаазе в районе Метеоры, и Магда была с ним. Она всегда была поблизости, когда смерть расправляла свои крылья. Возле Каламбани в день смерти Хаазе. Возле Наветаса, когда он пил из стакана с ядом. Возле Апергиса, за несколько дней да его гибели.
«Черный Ангел»! И внезапно перед глазами появился образ Магды таким, каким я увидел его в первый раз, на лестнице у входа в дом. Она, в черном платье, была прекрасна как ангел. Ангел в черном. «Черный Ангел»?!
Чтобы не сойти с ума, я заставил себя спуститься в холл. Там уже зажгли свет: Администратор, заметив меня, помахал рукой.
— Вам еще звонили четыре раза. Я сказал, что еще не вернулись.
— Одно и то же лицо?
— Да.
Эти телефонные звонки, оставшиеся без ответа, были небольшим наказанием — совсем незначительным, по сравнению с тем, что я узнал. Я вышел из гостиницы. И тут, на многолюдных улицах, я почувствовал, как отчаянно одинок может быть человек среди толпы. В последние дни Магда заполнила мою жизнь, и теперь, без нее я почувствовал себя опустошенным.
— В Психико.
В ее глазах я увидел страх.
— Я с ума сходила от беспокойства. Что случилось? Звонила тебе тысячу раз!
— Бродил по городу.
Она приблизилась.
— Что с тобой? Ты нездоров?
— Чувствую себя отлично.
— Ты выпил?
— Это нехорошо?
Она рассмеялась.
— Ты пьян.
Она обняла меня рукой за плечи и попыталась уложить на диван. Только тогда я понял, что захмелел.
— Куда ты исчез?
— У меня была очень приятная компания.
— Женщины?
— Нет, не женщины… один господин, который умеет рассказывать захватывающие истории.
— Это он тебя напоил?
— Скорее, его небылицы.
Она начала развязывать узел моего галстука.
— Я умираю от волнения, а ты в это время выпиваешь с каким-то господином! Не снимешь ли пиджак?
Знаю, что она лжет, и все же рядом с ней мне хорошо…
— Магда, что за тип Герман Хаазе?
Ее руки на мгновение замерли.
— Почему ты вдруг вспомнил?
— Что это был за человек?
— Во время Оккупации он жил в доме Тимотеоса. Я же с ним познакомилась значительно позже.
— Он, кажется, обожал евреев?
— Я плохо знала Хаазе…
Она бросила на диван подушку.
— Ложись. Сейчас сделаю кофе. Ты пьян.
Магда направилась на кухню, но вдруг остановилась.
— Как зовут того друга, что составил тебе сегодня компанию?
— Костас.
— И только?
— Костас… — не помню фамилию.
— Не верю, что ты забыл.
— Я не уверен, что, если назову его имя, он останется в живых.
Она побледнела.
— Что?
— Твоего мужа уже нет в живых. Хаазе уже нет в живых. Апергиса тоже нет. Почему, Магда? Почему?
Она с трудом овладела собой.
— Ты не знаешь, что говоришь. Ты пьян. Спи.
Сколько времени я спал? Может быть, несколько мгновений, а может, несколько часов. Я открыл глаза и увидел Магду… Она стояла передо мной. Лицо выражало отчаяние и страх. Я притворно улыбнулся.
— Неужели заснул?
Она не приняла игры. Лицо оставалось серьезным и удрученным.
— Что они тебе сказали?
— Ты о чем?
— Ради Господа, не играй со мной! Что они сказали?
— Магда, я люблю тебя, ты знаешь. Люблю, и хочу помочь. Что все это значит, Магда?
Она не ответила.
— Ты должна сказать! Ведь знаешь, что ты в опасности. Смерть слишком приблизилась к тебе, Магда!
Губы ее дрожали. Казалось, вот-вот расскажет все. Неожиданно поведение изменилось, и она заговорила другим голосом, сухим и враждебным:
— Не пойму, о чем ты. Наверное, сошел с ума.
— Магда, ты знаешь, что это не так. Ведь ты…
— Уходи!
Можно было ей поверить, если бы несколько минут назад я не видел ее взгляда, полного беспокойства и любви.
— Не желаю тебя больше видеть!
Я ничего не ответил.
— Ты должен уйти, я желаю, чтобы ты ушел! — закричала она и умоляюще добавила — Уезжай из Греции! Уезжай как можно быстрее!
Остатки хмеля исчезли, сознание протрезвело.
— Ты действительно хочешь, чтобы я уехал?
— Да.
Ответ был искренним. Но прогоняла меня не потому, что я ее обидел — она боялась за меня!
— Боишься за меня? — спросил я.
— Ты мне противен. Даже твое присутствие в Афинах мне неприятно.
— Все твои предыдущие обманы ты излагала более удачно…
— Ты с ума сошел!
— Ты боишься, что и я попаду в список покойников. Боишься, чтобы и меня не постигла участь Апергиса!
— Ты сумасшедший! Что мне сделать, чтобы ты понял это? Позвать соседей?
— Нет необходимости. Я ухожу.
Такси, которое меня сюда доставило, на улице не было. Странно. Водителю надоело ждать? Так как дом Констасов расположен довольно далеко от стоянки такси и от бульвара, пришлось идти пешком.
Я шел, ничего не замечая, не слыша никаких шагов и все же чувствовал, что вокруг витает опасность.
Так и есть. Меня преследует ночной путник. Нас разделяло двадцать-тридцать метров. Пытаюсь успокоиться. В конце концов, не одна Магда живет в этом районе. И вовсе не обязательно только мне находиться на улице в этот поздний час…
Пошел быстрее, и тот ускорил шаг. Никакого сомнения: человек меня преследовал. Констас, Хаазе, немец, Апергис… Неужели пришла моя очередь в этой непонятной игре смерди?!
Шаги стали слышны отчетливее. Человек приближался. Я резко остановился. И в этот момент за спиной раздался скрежет тормозов, и мой преследователь вдруг оказался ярко освещенным.
Я увидел стройного человека в полосатом костюме с жесткими чертами лица.
— Вы что, не можете отойти в сторонку? — послышался возмущенный голос шофера.
Это было такси.
— Свободен? — спросил я.
Гнев несколько остыл, и водитель открыл дверцу.
— Еще немного и попали бы под машину. Куда едем?
— В Афины.
Человек в полосатом костюме стремительно удалялся от дороги.
— Кажется, вы не совсем поняли, через какую опасность прошли! — воскликнул водитель, обиженный моим равнодушием.
— О, понял значительно больше, чем вы предполагаете!
Я съежился в углу автомобиля. Вспомнилось жесткое лицо и крепкая фигура в полосатом костюме.
Почему люди «Черного Ангела» преследуют меня именно сегодня? Может быть, следили за моими встречами с комиссаром и решили, что пора их прекратить, или слышали мои разговоры с Магдой?
Голос водителя отвлек меня от раздумий.
— Куда едем?
Только тогда я увидел, что мы уже находимся в центре Афин. Назвал адрес гостиницы.
Я был чертовски утомлен, беспокойство расшатывало нервы. Но больше всего угнетало поведение Магды.
Я подошел к окну и вдохнул прохладный ночной воздух. Внизу простиралась Площадь Конституции, безмятежная и пустынная. Газетные киоски сверху казались игрушками, позабытыми убежавшими детьми. И вдруг я вздрогнул. Возле киоска стоял он, человек, преследовавший меня в Психико.
Он стоял без движения, лицо было обращено к входу гостиницы и будто не замечало моего появления у окна. Через четверть часа он ушел.
Физическая усталость наконец одолела. Я закрыл глаза и тут услышал легкие шаги в коридоре. Сон как рукой сняло. Через секунду я уже различал дыхание человека у двери, заметил даже движения дверной ручки. Но слава Богу, дверь заперта. Ручка двигается снова.
— Вы дома? — раздался знакомый голос.
— Кто там?
— Это я, Алекс. Можно войти?
Алекс Аргирис, а время около четырех часов утра!
— Ты один?
— Да, один…
— Что случилось?
— Поговорить нужно.
Впервые его лицо было серьезным и озабоченным.
— Что-то серьезное?
— Не знаю…
Он уселся.
— Спал?
— Да.
— Зачем же ты пришел?
— Вы сегодня были у Магды?
— Был. А что?
— Она звонила чуть раньше. Разговаривала как сумасшедшая. Если бы я ее не знал, подумал бы, что она пьяна.
— Зачем она звонила?
— Хотела узнать…
— Что?
— Вернулись ли вы в гостиницу.
— Что же тут страшного?
— Вопрос не столь важный, может быть даже абсурдный. Но, если бы вы слышали ее голос….
— И что ты ответил?
— Ведь я не знал, вернулись ли вы. Пообещал перезвонить. Затем узнал у дежурного, что вы у себя. Сообщил ей. И…
Он остановился.
— И?
— Ничего не понимаю. Мне показалось, что она плакала.
Магда боялась, что мне не удастся вернуться невредимым в гостиницу. Еще одно доказательство моих предположений…
— Но во имя Господа, что произошло между вами?
— Ничего. Просто-напросто у нас был неприятный разговор.
— О чем?
— О наследстве.
— Вы говорите правду?
— Да.
Конечно, он не поверил, но противоречить не хватило смелости. Он поднялся.
— Простите, что разбудил, но я был так встревожен…
В эти минуты Алекс был достоин сожаления. К тому же после всего, что со мной приключилось, я нуждался в чьем-либо присутствии.
— Ничего страшного, мне не хочется слать. Если не возражаешь, выкурим по сигарете?
Он с радостью уселся.
— Ты сильно любишь кузину?..
— Да. Это единственный человек, который относился ко мне с любовью.
— А родители?
Он пожал плечами.
— Ах! Мои родители! Не раз я себя спрашивал, помнят ли они, что у них есть сын. Отца я не видел уже не помню с каких пор, а у мамы слишком много дел, чтобы она вспоминала о том, что когда-то родила меня.
Юноша рассказывал довольно долго. Он «раскрыл свою душу», а в душе этой собралось много горечи, одиночества и опасений.
— Представляешь, несколько дней назад я полагал, что ты ведешь со мной грязную игру, — сказал я.
— То есть?
— Какой-то олух постоянно звонит мне по телефону, и я думал, что это ты…
— Как же вы могли?..
— Голос похож на твой…
— Неужели еще сомневаетесь?
— Уже нет.
Не помню, на каком этапе беседы я спросил:
— Знал ли ты некого Хаазе?
— Германа Хаазе?
Вопрос я задал без особых надежд. Алекс во времена Оккупации был еще ребенком и, конечно, не мог его помнить. Но его ответ ошеломил.
— Как же? Три-четыре года назад был осчастливлен его компанией.
Хаазе приехал в Грецию после Оккупации впервые только в прошлом году. По крайней мере, так говорил Бекас. Неужели он и раньше приезжал?
— В Греции? — спросил я.
— Нет, в Швейцарии, где я находился с мамой. К тому же он был ее другом. Она нас и познакомила.
Итак, госпожа Аргирис, персона, о которой я до сих пор не задумывался, оказалась старой знакомой покойного Хаазе!
— Что это был за человек?
— Омерзительный. Типичный немец, полный политеса, музыки, Древней Греции и тому подобными фасонами. Но те две дамы, которых я сопровождал, находили его интересным.
— Те две дамы?
— Да, мама и Ирма. Ирма Кондалексис. Вы ее видели. Она жила в этой гостинице.
Ирма Кондалексис? Я встретил ее вместе с Алексом Аргирисом в первый день пребывания в Афинах.
Когда юноша ушел, уже светало…
13
Проснувшись, я позвонил Магде.
— Магда, вчера…
— Вы ошиблись. Госпожи Констас нет.
И все же это был ее голос. Я уверен.
— Магда, надо…
— Вам сказали, что госпожа Констас отсутствует.
Я пытался еще что-то говорить, но трубку уже положили.
Оделся, наспех перекусил и вышел из гостиницы. Намеревался встретиться с комиссаром Бекасом, но прежде нужно было успокоиться.
Я сошел с тротуара и собирался перейти улицу, как на меня устремилась машина. Едва успел уклониться в сторону, и машина пронеслась на большой скорости, так что я даже не успел запомнить ее номер.
Видимо, меня хотели убрать так, как Апергиса. Другим автомобилем, с другим водителем, но используя тот же метод? Уверенности не было. Может, это был просто спешащий шофер, и, погруженный в свои мысли, я его своевременно не заметил? Может быть… Стоп! Он стоял возле киоска и читал газету, стараясь закрыть лицо. Стройная фигура, полосатый костюм… Узнал его с первого взгляда.
На миг охватила паника. Но что он может мне сделать здесь, в присутствии стольких людей, возле здания Полиции? И я направился к нему.
— Это еще долго будет продолжаться?
Я пытался говорить спокойно, но голос дрожал.
— Вы ко мне обращаетесь, сударь?
— Вы хорошо знаете, к кому я обращаюсь.
— Не понимаю, о чем вы, — ответил он спокойно.
— Я позову полицейского, и вы все поймете, — почти крикнул я.
— Нет необходимости.
Повернулся и стал медленно удаляться. А я стоял и смотрел, стараясь как-то объяснить столь странное поведение.
Я старался овладеть собой, но мне не удавалось. Хотелось еще раз поговорить с Магдой. То, что рассказал молодой Аргирис, увеличило мои опасения.
— Госпожи Констас нет дома.
— Мне нужно ее немедленно услышать.
— Но я сказала, ее здесь нет.
— Она вышла?
— Она уехала. Кто у телефона?
— Ее родственник.
— Госпожа уехала.
— Благодарю вас.
В такси, которое везло меня в Психико, я размышлял о своем решении. И не раздумал. Магда прогнала меня, так как боялась за мою жизнь и хотела меня спасти.
— Приехали. Куда теперь?
Через минуту мы остановились перед домом Констас.
— Подождите меня.
Собственно, я не знал, как буду действовать. Но я должен был ее увидеть. К счастью, ворота открыты. Я быстро прошел через сад.
С силой нажал кнопку звонка.
— Госпожи здесь нет, — сказала горничная.
— Знаю.
— Зачем же приехали?
— Мне нужно ее увидеть.
Лицо ее выразило удивление. Не ожидая продолжения, я бросился в дом. Горничная последовала за мной.
— Магда! — закричал я.
Никто не отвечал. Я пробежал по комнатам.
— Магда!
Перепрыгивая ступеньки, я направился на второй этаж. У открытых дверей спальни я остановился: раскрытые ящики и разбросанная одежда свидетельствовали о внезапном отъезде.
Слышу за собой запыхавшуюся горничную.
— Она уехала… — прошептал я. — Куда?
— Не знаю.
— В котором часу уехала госпожа?
— В восемь утра.
— Вчера ты знала об этом путешествии?
— Нет. И думаю, госпожа не знала. Около восьми позвонили. Она наспех собрала вещи, а в восемь пришла машина и увезла ее.
— Кроме шофера в машине кто-нибудь был?
— Какой-то господин. Он вышел и ждал у ворот.
— Раньше видела его?
— Нет.
— Как он выглядит?
Она описала. Задал ей еще много вопросов, но это не дало ничего нового.
Я был озабочен судьбой Магды Констас. Мною овладело горькое предчувствие, что больше никогда не увижу ее.
Бекас принял меня в своем кабинете.
— Наши друзья перешли к действиям. Они начали заниматься и моей скромной особой, — сообщил я.
— Это естественно. Каким образом?
— Сегодня утром…
Комиссар невозмутимо выслушал. Когда я закончил, сказал:
— Будем надеяться, что это случайность.
— Но это не все. За мной следят. Вчера ночью в Психико меня бы убили, если бы случайно не появилось такси.
Комиссар улыбнулся.
— Итак, вчера вас спасла машина, а сегодня…
Его поведение меня удивляло.
— Вы не верите?
— Разумеется, верю. Во первых, потому что это говорите вы, а во вторых, потому что знаю.
— Знаете?!
— За вами следил стройный брюнет в полосатом костюме?
— Да, — пробормотал я растерянно.
— Все в порядке. Не занимайтесь больше им.
— Не я занимаюсь им, а он занимается мною!
— Это поручение дал ему я. Этой мой человек, — спокойно сказал Бекас.
Итак, меня охраняли! Крепкий «ангел-хранитель» в полосатом костюме!
— А вам известно, комиссар, что вдова Констаса исчезла?
Мои слова оказались неожиданностью.
— Исчезла?
— Уехала сегодня утром, не оставив никакого адреса. Вчера…
Я рассказал все: о нашем расставании, о визите молодого Аргириса, об утренней поездке в Психико.
— Ясно, она боялась за вас.
— Надо узнать, куда увезли ее, — настаивал я.
— Или куда она поехала, — поправил Бекас. — Мы постараемся найти ее. Если она поехала пароходом, поездом или самолетом, мы это узнаем. Но, может быть, она не покинула Афин, скрывается где-то здесь.
— Скрывается? Но зачем?
— Чтобы не встречаться с вами.
Тут я вспомнил, что рассказал Алекс Аргирис о своей матери и об Ирме Кандалексис.
— Покойный Хаазе, оказывается имел друзей в Афинах. Вчера ночью молодой Аргирис…
Бекас был потрясен услышанным.
— Неужели Хаазе встречался с этими дамами в Швейцарии?
— Вам это кажется важным?
— Самым важным из всего, что я узнал до сих пор!
Он поднялся.
— Вы знаете, где сейчас эти дамы?
— Нет, но это не сложно узнать.
Однако, все оказалось значительно сложнее, чем я предполагал. Вернувшись в гостиницу, я спросил Алекса Аргириса, где сейчас находится его мать.
— Шла речь о круизе по островам на яхте каких-то Друзей.
— Какой яхте?
— «Альбатрос» Родиноса.
— С ней будет и госпожа Кондалексис?
— Нет.
Бекас был нетерпелив. Он позвонил сразу, как только я закончил разговор с Аргирисом.
— Узнали?
— Да. Путешествует на яхте Родиноса.
— Судовладельца?
— Да. На «Альбатросе».
— Тогда нам несложно определить, где они. Вы еще долго будете в гостинице?
— Зависит от вас.
Это произошло через час. От руководства порта комиссар Бекас узнал, маршрут «Альбатроса» и сообщил мне:
— Яхта с пассажирами находится на острове Родос. Надеюсь от тамошней полиции в течение дня получить ответ.
Ответ, однако, был неожиданный. «Альбатрос» действительно находился на Родосе, но без госпожи Аргирис.
14
Два дня я не встречался с комиссаром. На третий он пришел ко мне в гостиницу.
— Наша приятельница на острове Миконос, — сообщил Бекас.
— Госпожа Аргирис?
— Да. Живет в гостинице «Лето». Сейчас там немного клиентов, и среди них, кстати, один ваш знакомый.
— Мой знакомый?
— Господин Демодикос.
— Но в таком случае…
— Не торопитесь, возможно, это совпадение.
— Весьма странное совпадение!
Он улыбнулся.
— А если это не так? — спросил я.
— Тогда следует предположить, что речь идет о встрече, которая имеет отношение к «Черному Ангелу».
— Вы полагаете…
— Предполагаю…
Подошел кельнер.
— К телефону, господин комиссар.
Бекас поднялся, оставив меня на несколько минут одного. Значит и Демодикос находится в Миконосе! Я пытаюсь установить связь между различными персонажами. Госпожа Аргирис — старая знакомая Хаазе. Демодикос, человек немцев во времена Оккупации. Апергис, убийца которого — шофер Демодикоса. Они связаны с «Черным Ангелом»! А теперь госпожа Аргирис и Демодикос вместе, в разгар весны, на острове Миконос! Неужели они встретились, чтобы обсудить дальнейшую деятельность, или…
Мысль эта пришла внезапно! сотрудники или противники? Противники, которые должны прийти к компромиссу?
Наконец, телефонный разговор закончился, и Бекас вернулся. До сих пор я никогда не видел его таким расстроенным.
— Неприятные известия?
— Очень. Вы заняты сейчас?
— Нет.
— Если хотите, пойдемте со мной.
Он быстро вышел из гостиницы, резко оттолкнув кого-то входящего в этот момент, грубым жестом остановил проходящее такси, быстро вскочил, так что я едва успел за ним.
— На бульвар Патисион.
Заговорил только тогда, когда мы проехали Площадь Омония.
— Опять погорели.
— То есть?
— Водитель…
Речь шла о водителе Демодикоса. Ему дали «сбежать», но все равно наблюдали. Знали дом, в котором он скрывался.
— Сегодня утром он не вышел из дому. Его нашли мертвым, — сказал Бекас, — Убитым!