— И мы хотим, чтобы Россия отказалась от смертной казни? — вопрошал он присутствующих. — Да мы умолять их должны оставить эту меру наказания. Вы хотите, чтобы улицы цивилизованной Европы наводнили… как это… «новые русские»? Вы думаете, их можно будет остановить? Вы думаете, на их лицах написано будет «убийца»? Вы посмотрите на госпожу Натали. Вот перед вами русская. У нее что, хвост есть? Что вы вообще себе думаете, сытые профессора? Давно вы сидели на процессе? Давно рассматривали фотографии расчлененных трупов? Ах, как это легко быть гуманистами, если каждая соседка на вашей улице считает своим гражданским долгом заявить в полицию, что вы неправильно припарковали свой велосипед, если мы в школе проводим уроки законности, где дети выходят на улицы и ищут правонарушения. Кто больше нашел — получает отличную отметку…
И дальше в том же духе Леру нес черт знает что о необходимости возродить смертную казнь повсеместно.
Скандал был грандиозный.
Колтановакер бледнела и краснела, так что на Наташу уже никто внимания не обращал.
Пока она сама не обратила на себя внимание.
— Господин Леру, наверное, очень прямолинейно воспринял мой призыв к юристам всего мира о помощи, — сказала она, поднимая руку. — Честно говоря, я имела в виду нечто другое. В России и так полно последователей ветхозаветной заповеди «око за око». А если это шутка, то мне, господин Леру, просто противно. Я не сторонник черного юмора.
В зале стихло. Эксцентричного Леру уважали и даже боялись. С ним могли спорить, но вот так, как мальчишку, одергивать — упаси Бог.
Леру некоторое время хлопал глазами.
— Вы хотите сказать…
— Противно, профессор, — перебила Наташа.
Он поймал ее возле отеля.
— Я — старый дурак, — сразу перешел он к делу. — Я пришел извиниться. Вы можете не приговаривать меня к смерти?
Наташа улыбнулась.
— Заигрался, честное слово. Просто увидел вас на площади и… Ну, словом, вы мне понравились. Знаете, в таких случаях начинаешь делать глупости. Просто очень хочется обаять.
— Сейчас у вас получается лучше, — сказала Наташа.
— Я уезжаю сегодня. Вот вам мой парижский адрес. Если что, звоните или приезжайте.
— С мужем? С детьми? — иронично уточнила Наташа.
— Даже с бабушками и прабабушками! — расхохотался Леру.
Когда через три дня вернулась в Москву, спустилась с трапа, почему-то невольно поискала в стайках работников аэропорта того потерянного кавалериста — усача не было…
ВЗЯТКА
Ему навстречу поднялся совсем еще парень, и тридцати нет. Надо же, а уже самостоятельно ведет дело. Наверное, способный. Или пробивной.
— Чернов? — Порогин закрыл папку с какими-то бумагами, отодвинул ее в сторону. — Присаживайтесь. Что там у вас?
Григорий опустился на краешек стула, сразу достал из кармана кителя сверток. Ему вдруг показалось, что он отрывает следователя от важных дел, что по всяким пустякам тратит его драгоценное время. Тут уж невольно заерзаешь…
«Отдать доллары, и все».
— Вот… — Чернов положил сверток на стол.
Порогин мельком взглянул на сверток, затем устало откинулся на спинку кресла, неторопливо растянул петлю душившего его галстука.
— Это деньги… — гулко сказал Григорий, не услышав, как в стене, за предвыборным плакатом, что-то щелкнуло.
«Все-таки Клавдия Васильевна — гений! — с восхищением подумал Порогин. — Хватит ли на букетик роз?»
— Деньги? — громко переспросил он.
— Да, деньги… Двадцать тысяч долларов… «Хватит на целую оранжерею».
— Мне?
— Вам…
«Чтобы так нагло! Чтобы так ничего не бояться!»
— Мне лично? — На лице следователя появилась ироничная улыбка.
— Ну я не знаю… — пожал плечами Чернов. — Это уж как полагается…
Порогин сложил руки на груди и набычился. Григорий почувствовал себя еще неуверенней и неуютней.
Следователь молчал. Пауза затягивалась.
— Я нашел эти деньги… — вынужден был заговорить Чернов. — Верней, мне их… Странно получилось… Был звонок, незнакомый голос попросил меня заглянуть в почтовый ящик…
«Неужели заподозрил? — забеспокоился Порогин. — Надо бы с ним помягче, пообходительней».
— И вы заглянули?
— Да…
— И обнаружили в ящике этот сверток?
— Обнаружил…
— Так вам эти двадцать тысяч долларов подкинули? — «догадался» следователь.
— Ну… Я поначалу подумал, что это чья-то шутка…
— Ничего себе шуточки.
— Да нет, я про звонок.
— А голос вы не узнали? — утвердительно спросил Порогин.
— Не узнал… Да и не прислушивался особо, не подозревал ведь, что этим все кончится… А потом… Думал, что он перезвонит, как-то разъяснит все…
— Но не перезвонил.
— Нет…
— И долго вы ждали?
— Три дня…
— Три дня, — повторил Игорь, проводя пятерней по взмокшим от жары волосам. — И что же вы делали эти три дня? Ну кроме того, что ждали повторного звонка.
— Ничего не делал, — как-то растерялся Чернов. — А что я должен был делать?
— Присвоить хотелось? — заговорщицки подмигнул ему Порогин.
— И в мыслях не было! — воскликнул Григорий, но, напоровшись на проницательный взгляд следователя, добавил: — Только в первый момент…
«Точно, заподозрил… Как гладко стелет…»
— А почему вы решили передать деньги именно мне?
— Я подумал… Быть может, это как-то связано с Ярошенко… Верней, с тем, что его арестовали… Хотя, если честно, я никакой связи не нахожу…
«Вот это уже ближе».
— Вы были знакомы с Ярошенко?
— Виделись пару раз… Привет — привет… Я ведь только вторую неделю в охране работаю.
— Но все-таки сразу заподозрили именно это?
— Ну да… — с плохо скрываемым раздражением махнул рукой Чернов. — Хотя Ярошенко-то здесь при чем? С какой стати он будет подбрасывать мне деньги?
— Уже подбросил, — поправил следователь.
— Ах, ну да… Но не он… Не знаю…
— А где вы раньше работали? — перескочил на другую тему Порогин.
— В конной милиции.
— М-м-м?
— А в чем его обвиняют, если не секрет? — полюбопытствовал Григорий.
— Секрет, — вскользь обронил Игорь и опять перескочил: — Значит, вы должны знать, как называются железные удила! Я вчера кроссворд разгадывал вторая буква «р», а четвертая…
— Трензель, — не задумываясь, выдал Чернов.
— Ну надо же! Верно, трензель! Вторая — «р». Подходит!..
— А вы сомневались? — польщенно улыбнулся Григорий.
— Любите, значит, лошадей?
— А кто ж их не любит?
— Я, например. Нет-нет, не в том смысле, что ненавижу. Просто как-то не пришлось соприкоснуться, понимаете?
— И много потеряли! — оживился Чернов. — Стоит только один раз попробовать, и не оторветесь, уверяю вас! Стоит только покормить с руки…
— А почему в отставку ушли? Если не секрет.
— Официально — пенсия. — Григорий не уловил иронии. — А если честно… Погорячился… А теперь уж поздно.
— Прошлого не вернешь? Ну да, ну да… — Порогин рассматривал сверток, но в руки почему-то не брал. — Что-то вы какой-то напряженный, а?
— Я не напряженный…
— Расслабьтесь, батенька, нас ведь никто не слышит. — Следователь вдруг понизил голос и, облокотившись на стол, подался всем телом вперед. — Мы ведь одни… Вы можете быть со мной предельно откровенны.
— Я и так… — невольно отпрянул Чернов. — Куда уж откровенней…
Наступило долгое молчание. Не мигая, они смотрели друг другу в глаза.
— Пре-дель-но, — наконец шепотом повторил Порогин.
— Мне больше нечего сказать… — тоже прошептал Григорий.
«Боится, не хочет рисковать. Впрочем, понять его можно».
— Хорошо-о-о… — протянул Игорь. — Что же мне делать с вашими деньгами?
— Они теперь не мои…
— Так кто, вы говорите, дал вам мой телефон?
— Я ничего не говорил, — снова насупился Чернов.
— Ну да… Обождите минуточку, что-нибудь придумаем.
Порогин вышел в коридор, открыл дверь соседнего кабинета.
— Видим, видим, все видим, — Беркович оторвался от экрана монитора, на котором черно-белое лицо Григория скучающе осматривалось по сторонам. — Давай, Игорек, закругляйся.
Трое накачанных парней с готовностью поднялись со своих мест.
— Мне нужно минут пять здесь побыть, — сказал Игорь, прислонившись к стеночке. — Для натуральности.
— Побудь, — шутливо «разрешил» Беркович. — Может, кофейку?
— Не сейчас. Вы момент не пропустите.
— Не волнуйтесь, это уже наши проблемы, — хмуро пробубнил один из парней, звякнув наручниками.
— Все выяснил, разрешение получил, сейчас мы быстренько оформим, — скороговоркой затараторил Порогин, вернувшись в свой кабинет. Он «запыхался». — Вы пока пересчитайте.
— Так ведь сколько раз…
— А вы еще разок. — Следователь положил перед собой бланк. — Все должно быть официально.
Чернов развернул сверток и, послюнявив палец, начал медленно, чтоб не сбиться, пересчитывать доллары.
«На свете нет еще пока команды лучше „Спартака“» — вывел Игорь на бланке первую строчку. За первой последовала вторая, так им же мелким витиеватым почерком: «Кто болеет за „Динамо“, у того больная мама». Такой вот официальный документ.
— Тютелька в тютельку.
— Давайте теперь я.
Григорий протянул следователю пачку. Тот, ловко захватив своей широкой ладонью не только деньги, но и запястье Чернова, чуть приподнял руку и на какое-то мгновение зафиксировал ее в таком положении… И этого мгновения хватило.
— Сидеть на месте!
Оперативники гурьбой влетели в кабинет и, не дав Чернову опомниться, оглушили его ударом в затылок…
В тот же день Порогин допросил Чернова. Допросил по-настоящему, даже можно сказать, с пристрастием. Но Григорий, потирая ушибленный затылок, упрямо гнул свою линию: кто-то позвонил, деньги подкинули в почтовый ящик, в аэропорту работает вторую неделю, о существовании Хлыста не имеет никакого понятия.
— Сейчас вас отвезут в Лефортово, — холодно сообщил ему Игорь на прощание. — У вас будет целая ночь, чтобы хорошенько подумать. Завтра опять встретимся. Вероятно, кто-то вам сказал, что вы умеете хорошо врать. Это неправда. Врете вы бездарно.