Чернов молчал.
— У меня тоже был момент. — Кунце запустил руку под нары, нащупал свой ботинок, вынул из него «нюхачок» и, отделив крохотный кусочек, аккуратно вложил его в ноздрю. — Так, знаешь, самооборона. У нас в Германии ты имеешь право на пистолет. Конечно, с разрешения власти. Апчхи! — «Нюхачок» подействовал. У Хайнца даже слезы брызнули из глаз. — Попробуй, Гриша.
— Нет-нет, не буду… — замотал головой Чернов, но «нюхачок» взял и уже через минуту чихал вместе с немцем.
— Но я… — удовлетворенно выдохнул Кунце и отправил ботинок на прежнее место. — У меня был пистолет. И я ходить с ним по улице. Ходить год, ходить два. А один день я встретил двух молодых мужчин. Они имели нож. Они хотели от меня деньги. И я достать пистолет, направить на них. А они так испугаться, что не могли бежать. Вот так стоять и смотреть. Я им говорю: «Пошли на хрен!» А они стоять. А потом, когда они поняли, что я не буду стрелять… они опять стали приближаться… Я кричать: «Не надо! Не подходить!» И не могу, Гриша, стрелять. Не могу! Раньше думал, что могу, а тогда…
— Ну и чем все это закончилось?
— Они взяли мои деньги, они взяли мой пистолет… — рассеянно улыбнулся Хайнц. — Они долго били меня… Сильно, Гриша, били… Три ребра крах! Двух зубов нет… И знаешь, я был счастлив! Да-да, я плакал от счастья!
— Так ты мазохист? — присвистнул Григорий. — Не знал, старичок, не знал…
— Я был счастлив, что не убил! — воскликнул Кунце. — Я спас жизни двух человек!
— Да тебе ордена Красного Знамени за это мало.
— Молодой был… — Немец пропустил юмор Григория мимо ушей. — А потом я жалел, что не убил. Сильно жалел. Они унизили. Они растоптали мою гордость.
— Так уж и растоптали…
— Я с того дня изменился, Гриша. Да-да, изменился. Я теперь боюсь. Всего боюсь. Я стал трус…
— Брось, старичок. Трус наркотики перевозить через кордон не станет.
— А я и попался, потому что трус. Они увидели страх в моих глазах! Если бы была машина времени… Если бы пойти в тот день и выстрелить… Я так часто фантазир… фант…
— Фантазировал, — подсказал Чернов.
— Я фантазировал, что убить этих двух мужчин, — горячечно зашептал Кунце. — Я даже фантазировал, что буду делать с трупами… Я их закапывать в землю… Я их сжигать… Я их бросать в канализация… Я их… Ты поправляй меня, если я неправильно по-русски.
— Растворить в кислоте можно, — в тон ему внес предложение Чернов.
— Откуда кислота? У меня не было в тот день кислоты! Это была пустая улица, но самый центр города! У меня было мало цайт!
— А-а-а, так ты в самделишных обстоятельствах фантазировал?
— Самделишн… — не понял немец.
— Ну в настоящих, как бы было на самом деле?
— Да, конечно! Чего я только не выдумывать, но полиция меня ловить. Я оставлять следы. Рано или поздно трупы находили…
— Идеальных убийств не бывает.
— А что бы ты сделал на моем месте?
— Я? Наверное, тоже стрелять бы не стал. А вообще, не знаю…
— А если бы выстрелить?
— Вызвал бы «скорую» помощь, в милицию бы позвонил…
— Нет, не так! — азартно потер ладони Хайнц. — Ты не хочешь полицай! Ты хочешь скрыть следы!
— Да на кой мне это надо, следы-то скрывать? — незаметно для самого себя Григорий вдруг принял правила игры. — Они же с ножом на меня полезли, а не я на них!.. Это же ограбление, и я имею право на самооборону. Разумеется, в допустимых пределах.
— А кто может определять этот предел?
— Кто-кто… Следствие…
— Ты смешной, Гриша, — елейно улыбнулся Кунце. — Тебя, невиновного, держат в тюрьме, а ты продолжаешь верить следствию! Ах, какой ты смешной!.. Нет, Гриша, от трупов надо избавиться. И как можно быстрей!..
— Думаешь? — ухмыльнулся в усы Чернов. — А где я убил этих двоих? Я же города твоего не знаю…
— Любое место, где вокруг много людей! Ну хотя бы… Хотя бы… — И после минутного раздумья Хайнц радостно выпалил: — Хотя бы в аэропорту!
— Нет, там нельзя, — запротестовал Григорий. — Там народу слишком уж много.
— Нет, не в зале! Где-нибудь в комнате.
— В кабинете, что ли?
— Кабинет хорошо, очень хорошо. Что дальше?
— Дальше? — теперь уже призадумался Чернов. — Вот черт… Задачку ты задал… Сразу и не придумаешь… Ну, я бы перво-наперво отослал всех своих ребят куда подальше, задание бы им какое-нибудь подкинул.
— Так… — одобрительно закивал немец. — А потом?
— Потом бы перетащил трупы во внутренний коридор…
— Нельзя, сумасшедший! Тебя увидят!
— Точно, увидят, — не стал спорить Григорий. — Тогда бы я взял багажную тележку, упаковал бы трупы в бумагу…
— Так, гут, гут, — блаженно полузакрыл глаза Кунце.
— …положил бы трупы на тележку и покатил в… в… — Чернов уже по-настоящему увлекся. Неплохую зарядку для мозгов придумал этот фриц. — …В таможенный терминал!
— Зачем в терминал? — удивился Хайнц.
— А я вскрою какой-нибудь контейнер и запихну в него трупы!
— Ужасно! — шутливо схватился за голову Кунце. — Шайсе! Херня! Жаркое лето, высокая температура!
— Ах да, скоро гнить начнут, — признал свою ошибку Григорий. — Ты прав, не годится… А в морозильную камеру? Как тебе, а? Здорово придумано?
— А есть морозильная камера?
— Должна быть! — убежденно сказал Чернов. — Предположим, пришел контейнер со скоропортящимися продуктами. Где их хранить? Точно, я проникну в морозильную камеру, вскрою контейнер и…
— Браво… — вяло зааплодировал Хайнц. — На другой день контейнер забирает получатель…
— Фигушки тебе! Есть контейнеры, которые по году никто не забирает, а то и по два! Надо только разузнать хорошенько.
Кунце сложил руки на груди и посмотрел на Григория взглядом, полным уважения.
— Ну вот, а говорил, что идеальных убийств не бывает…
КОНЕЦ АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО СЕЗОНА
— Даже не знаю, что бы я без тебя делал, Наташенька, — сказал Граф, встряхнув седой головой, — пропал бы, наверное.
— Да уж точно, пропал бы, — с усмешкой подтвердила Наташа, открывая бутылку минералки. — Нарзанчику? Очень полезно для нервной системы.
Граф словно не услыхал вопроса.
— Я вот думаю, — мечтательно проговорил он, глядя вдаль, — а что, если я все-таки прав? А что, если древний театр действительно находится на пересечении островных коммуникаций?… Представляешь, мы начинаем копать и натыкаемся на великое творение Праксителя!.. Что может быть лучше!
Наташа кивнула: действительно, лучше не бывает. Впрочем, лицо ее не выражало особенного оптимизма.
«Гениальные» версии Графа о местоположении древнего театра опровергались столь же часто, как и появлялись на свет, и она, как и все другие археологи, успела привыкнуть к этому.
Впрочем, данная версия, пожалуй, выглядела достаточно убедительно.
Если исходить из того, что театр являлся не только местом представлений, но, так сказать, средоточием всей культурной и общественной жизни древнегреческого поселения, то он действительно должен был находиться «на перекрестье всех дорог». Следовательно, гипотеза Графа вполне могла оказаться верной. Однако Наташа не торопилась с окончательными выводами.
Вскрытие покажет, как говорят патологоанатомы и просто скептики всех мастей и рангов.
Остров приближался.
Молодой мускулистый рыбак, загорелый и красивый, с добела выгоревшими на солнце волосами, не глядя на Наташу, направлял моторку к северной оконечности острова, где билась о камни старая баржа, служившая причалом.
Нельзя сказать, чтобы молодой женщине льстило Демонстративное невнимание рыбака, однако по некоторым признакам — мимолетным взглядам, которые рождали на лице парня румянец, деланно низкому голосу, когда он коротко перебрасывался с пассажиркой парой малозначащих фраз, — Наташа поняла, что рыбак, скорее, пытается всеми силами выказать свое равнодушие, тогда как на деле она ему явно понравилась.
Она с удивлением подумала, что вновь, как в юности, ощущает желание привлекать к себе мужские взгляды, хочет нравиться и кокетничать.
«Это я после Копенгагена какая-то не своя, — подумала Наташа, — это все Леру, чтоб ему пусто было», — и постаралась отогнать прочь мысли о мускулистом красавце.
В конце концов, у нее было слишком много забот, чтобы заводить теперь пляжные романы.
Путешественники вновь направлялись к месту поисков.
За минувшие двое суток им пришлось изрядно понервничать, что верно, то верно.
Если говорить честно, Наташа уже простилась с жизнью, когда шайка мародеров окружила их в каменистой ложбине на острове. Лишь появление пограничников, примчавшихся сюда на огонь костра, спасло маленькую археологическую экспедицию.
Потом было нудное выяснение обстоятельств, проверка документов и прочее, столь же скучное, сколь и необходимое, чтобы вновь оказаться на свободе.
Наташа и Граф поочередно давали показания в маленькой комнатке с зарешеченными окнами.
Молоденький лейтенант, вытирая платочком пот со лба, тщательно записывал каждое слово и прост не торопиться.
Бандитов (их оказалось девять человек) заперли по отдельности. Точнее, заперли семерых, ибо двое были отправлены в Одессу, в тюремную больницу, с тяжелыми огнестрельными ранениями.
Один из раненых, тот, в которого Наташа всадила подряд три пули, оказался известной в уголовном мире личностью, на его счету числилось несколько убийств.
— Я думаю, ваш чернорабочий и его жена — тоже его рук дело, — сложив брови домиком, как само собой разумеющееся, проговорил лейтенант. — Ему «вышка» светит, никак не меньше. Он, между прочим, считается у нас крупным специалистом по музейным ценностям. Лет десять назад ограбил Пермский, что ли, музей, вынес средь бела дня четыре подлинника Айвазовского. Птица высокого полета.
Надо еще выяснить, откуда они добыли экскаватор и как доставили на остров. Не иначе и там какая-нибудь темная история всплывет…
— Ну что ж, господа археологи, — сказал он на прощанье, — спасибо за помощь, и будьте осторожнее. Я, конечно, понимаю, что наука требует жертв, но ведь не таких же!.. — И он со значением поглядел на Наташу.