Наташа сделала вид, что не поняла комплимент, и даже не улыбнулась.
— Я ознакомилась с делом, — произнесла она, — и, честно признаться, даже удивлена, насколько умело следователь распутал все узлы. По-моему, тут все ясно с первого взгляда: кто прав, кто виноват, какие статьи, какова будет мера наказания…
— Совершенно с вами согласна! — вставила Самулейкина.
— Вот-вот, — кивнула Наташа, — это-то меня и тревожит. Обычно самые ясные дела таят в себе подводные рифы. Но я, как ни пыталась, не смогла пока обнаружить ни одного…
— Вы усложняете! — дружелюбно рассмеялась Самулейкина. — Если есть состав преступления и обвиняемые, значит, все в порядке. Следствие проводил молодой специалист, весьма интересный юноша, должна отметить. По-моему, обвинительное заключение составлено очень грамотно, и там не осталось ни еда. ной лазейки для того, чтобы преступники ушли от ответа. Это я вам говорю как судья со стажем.
— Разумеется, я доверяю вашему опыту, — поспешила заверить Клюева, — и целиком согласна насчет грамотно проведенного следствия, однако… Интуиция подсказывает мне, что в ходе судебных слушаний нас ожидают сюрпризы. Я рассчитывала договориться с вами о том, как мы будем на ни реагировать…
— Я люблю сюрпризы, — беспечно откликнулась судья. — Давайте не будем создавать себе проблемы и доверимся ситуации. Надо выслушать обвиняемых, а потом уж решать, кто прав, кто виноват. Кстати, — оживилась она, — я слышала, на скамье подсудимых окажутся весьма привлекательные ребята. Они ведь еще достаточно молодые, верно?…
Наташа пожала плечами.
— Я не в курсе. Приятно было познакомиться.
— До встречи, милочка! Будет время, заглядывайте на чаек, — небрежно взмахнула рукой Самулейкина и удалилась по коридору.
Прокурор озадаченно глядела ей вслед.
Возвратившись к себе, Наташа (даже не успев скинуть шубку) извлекла из сейфа пухлое дело о контрабанде и набрала на диске телефона номер.
— Алло? Добрый день. Прокурор Клюева беспокоит. Будьте любезны, пригласите следователя ря… — она сверилась с записью на папке, — Игоря Порогина.
Она дожидалась ответа, нетерпеливо постукивая карандашом о крышку стола.
Наконец в трубке раздался далекий голос:
— Порогин слушает!
— Здравствуйте. — В первое мгновение, услыхав этот молодой, почти мальчишеский голос, Наташа даже растерялась. Она рассчитывала, что Порогин все-таки окажется человеком почтенных лет (судя по обстоятельности в работе), и теперь не знала, с чего начать разговор. Поэтому она пошла ва-банк и начала с главного: — Я буду выступать обвинителем на процессе шайки контрабандистов из Шереметьевского аэропорта. Должна сказать, что с удовольствием ознакомилась с материалами дела и удивлена скрупулезности, которую вы проявили в сборе и анализе фактов…
— Спасибо. Клавдия Васильевна Дежкина передавала мне ваши добрые слова…
— Только что я встречалась с судьей, которая будет вести дело, — продолжала Наташа. — Честно сказать, я озадачена. Я хотела бы знать, о чем вы с ней договорились?…
— В каком смысле?
— Ну… — замялась Наташа, — вы же понимаете…
Она намекала на установившуюся практику «закулисных договоров» между следователями и судьями.
Разумеется, подобное было против правил, однако давно стало неписаным законом. Следователи заранее, до начала процессов, оговаривали с судьями не только обвинительное заключение, но также сговаривались о слабых местах, которые надо пробежать галопом, о ненадежных свидетелях, которых вызывать на суд не стоит, и, наоборот, к кому из подсудимых стоит проявить снисхождение за сотрудничество со следствием и на чем суд остановится в результате.
Как правило, переговоры эти заканчивались к обоюдному удовольствию, и решение, принятое за чашкой плохо сваренного кофе, затем закреплялось на официальных бумагах приговора суда.
— Я не встречался с судьей, — наконец проговорил Порогин.
— Вот как?
— А вы считаете, имеет смысл?
— Ну, по-моему, картина преступления ясна, однако… Разве вы не станете ходатайствовать за обвиняемых? — робко поинтересовалась Наташа.
На другом конце провода помолчали, прежде ответить.
— И не подумаю. Может, если бы речь шла о ком-нибудь другом… Но в данном случае — нет, нет и нет! Это не люди, это звери. Особенно их главарь Чернов. Вот уж экземпляр. Хитрый, изворотливый, абсолютно бессовестный и крайне жестокий. Вы видели, что он сотворил с трупами убитых им милиционеров!.. Я, знаете ли, пытался поговорить с ним по душам… Ну, понять его, что ли, зачем он так, почему. Представьте, никакого раскаяния. Впервые сталкиваюсь с подобным!.. Вор, убийца, негодяй — и ни малейшего сожаления о том, что совершил. А как он рассказывал о том, как прятал трупы, — будто о чем-то будничном, каждодневном… Мол, подумаешь, велика важность, запихнул в морозильник, как пельмени или рыбу. Ни единый мускул на лице не дрогнул!.. — Наташа услыхала в трубке частое, взволнованное дыхание. Затем Порогин продолжал: — Его надо судить по всей строгости закона, без скидок л поблажек. Чтоб другим неповадно было — нигде и никогда!.. Вы — обвинитель, вам и карты в руки.
Распрощавшись со следователем, Клюева вновь раскрыла материалы дела и нашла личную карточку Чернова.
С фотографии на нее глядело мрачное лицо с небритыми щеками и яростными глазами.
«От одного такого взгляда — мороз по коже», — подумала Наташа, против воли поежившись.
Что-то смутно напомнило ей это лицо, но что — Наташа не могла вспомнить.
Пожалуй, Порогин был прав. Существуют ситуации, когда не надо думать о возможном смягчении наказания. Тяжесть приговора все-таки должна быть соразмерна тяжести преступления.
Возможно, в данной истории допустимо говорить о снисхождении к исполнителям, сержантам милиции, которые не были полностью посвящены во все обстоятельства.
Однако организатор должен ответить за все сполна. Уже хотя бы потому, что именно ему пришла в голову идея этого чудовищного преступления, хотя бы потому, что он ни на секунду не задумался, когда на карту были поставлены человеческие жизни. Неужели его собственная жизнь дороже жизней погибших людей?…
Наташа еще раз поглядела на фотографию коротко стриженного человека с яростными глазами и захлопнула папку.
Где же она видела этого усача?…
Задние ворота раскрылись, и во двор суда въехала черная машина-фургон с зарешеченными окнами.
Наташа из окна наблюдала за нею.
Из водительской кабины выпрыгнул военный, поправил фуражку, надраил пригоршней снега и без того сверкающие хромовые сапоги и не спеша направился к дверце фургона.
— Вон они, вон они! — услыхала Наташа жаркий шепот за спиной и обернулась.
У соседнего окна сгрудилось несколько человек, с жадностью провожавших взглядами четверку подсудимых.
Защелкали затворы фотоаппаратов.
Н-да, процесс обещал стать громким событием.
Наташа с тоской осознала это, когда еще у подъезда суда наткнулась на пронырливую стайку телевизионных репортеров, распаковывавших на пронизывающем ветру свою громоздкую технику.
А в вестибюле уже сиял ослепительный свет, и манерная девушка с высокой белокурой прической и чудовищно-карминными губами, держа в руках микрофон, глядела в объектив телекамеры и громко, чеканно выговаривала:
— Сегодня наконец настал момент, когда мы всем миром должны объявить войну коррумпированным государственным служащим, наделившим себя от нашего имени безграничной властью. Весьма показательно, что нынешний процесс расследует преступные деяния банды вчерашних служителей закона. Надев милицейскую форму, они беззастенчиво грабили государство, то есть нас с вами.
Но на их совести не только подлоги и грабеж, на их совести — зверские убийства двух сотрудников службы безопасности, которые пытались изобличить преступников. Сегодня ведется спор: насколько тяжелым может быть наказание в гуманном обществе, и часто подымаются голоса за отмену смертной казни. Однако не будем забывать, что степень гуманности общества определяется не только его отношением к нарушителям, но и к законопослушным гражданам. Разве можно назвать гуманностью, когда помилованный убийца, выйдя на свободу, вновь лишает жизни ни в чем не повинных людей?! Будем надеяться, что нелюдям, которые оказались на скамье подсудимых, воздастся по заслугам. В этом и заключается высшая гуманность. Сейчас раскроются двери зала суда, и мы сможем заглянуть в их лица…
Поморщившись, Наташа прошла мимо.
— Простите, это вы прокурор? — подскочил к ней юркий молодой человек с озабоченным лицом, сжимавший в руках блокнот и карандаш.
— Простите, а в чем дело? — в тон ему отвечала Клюева.
— Газета «Московский комсомолец», отдел уголовной хроники. Два вопроса для нашего издания…
— …и ни одного ответа, — подхватила Наташа. Молодой человек оскалился в улыбке и, кажется, вовсе не счел себя обиженным.
— Я хотел бы знать мнение обвинительной стороны, — затараторил он, заглядывая в свои записи. — Адвокат подсудимого сказал, что надеется выиграть процесс…
— «Надежды юношей питают».
— Насколько мне известно, картина преступлений восстановлена в мельчайших подробностях, и попытки защиты поставить под сомнение вину подсудимых вряд ли приведут к положительному результату.
— Я не поняла, в чем вопрос.
Молодой человек задумался, а затем вдруг резко поменял тему:
— Не могли бы вы обозначить мотивы, которыми руководствовались обвиняемые при совершении своих деяний?…
— Насчет мотивов — это не ко мне, — отрезала Наташа. — Хотя я могу высказать личное мнение. Все начинается в тот момент, когда человек ставит деньги выше всех радостей жизни. Не поймите превратно: деньги — это хорошо, особенно когда они есть, но нельзя же думать только о них!..
— Минуточку, — пробормотал корреспондент, лихорадочно внося записи в блокнотик, — вы мне подсказали замечательную идею для заголовка: «Деньги — это очень хорошо, особенно когда они есть». Обязательно использую!..