— И не забудьте прислать гонорар, — без тени улыбки произнесла Наташа и пошла прочь по коридору, оставив собеседника стоять с открытым ртом.
Зал судебных заседаний был полон.
Клюева с удивлением оглядывала собравшуюся публику, пытаясь определить: неужто все эти люди — просто зеваки, охочие до уголовных сенсаций?
Публика негромко переговаривалась между собой, сохраняя на лицах чинное выражение, и ожидала главного.
Открылась небольшая, крашенная грубой коричневой краской дверца, и первым появился конвоир с каменным лицом.
За ним следовали обвиняемые.
Наташа впервые увидала их вживую, а не на плохого качества тюремных фотоснимках. Она с жадностью вглядывалась в их сумрачные лица.
Ярошенко, бывший начальник отделения милиции. Долдон, определила для себя Клюева, в лучшем случае — более или менее сносный исполнитель чужой воли.
Калинин. Мальчишка, позарившийся на большие деньги и решивший: раз начальник ворует, значит, и мне все простится.
Леонтьев. Себе на уме. Вероятно, если бы не эта история, был бы кандидатом на должность начальника в случае ухода Ярошенко на другую службу.
Чернов появился последним. Сначала Наташа увидела глаза, блеснувшие за плечами Леонтьева, и против воли поежилась. Что-то страшное было в этом озлобленном взгляде, почти звериное. Глаза горели на осунувшемся лице, как два угля.
Ничего себе, пронеслось в голове прокурора, да ведь он даже не находит нужным скрывать, как ненавидит всех и вся, и готов растерзать каждого…
С подобным поведением обвиняемого в зале суда она сталкивалась впервые.
Чернов оглядел зал и опустил голову.
«Но где же я его видела?» — снова промелькнула мысль.
— Прошу встать, суд идет.
Наташа невольно усмехнулась, увидев разочарование на лицах собравшихся, когда вместо представителя Фемиды в зал вкатилась вертлявая Самулейкина.
— Прошу сесть.
Самулейкина вскарабкалась на высокое кресло, и Наташа увидела, что ее ноги не достают до пола.
Начались привычные процессуальные формальности, и сразу стало скучно.
Наташа видела, как адвокат Ярошенко лениво чертит в блокноте фигурку балерины в пышной пачке и с венком на крошечной головке.
Затем, внезапно оживившись, он вскочил и потребовал привлечь в качестве свидетельства без приобщения к делу магнитофонную запись, из которой явствует, что Чернов сам, без помощи подзащитного, готовил и осуществлял убийство милиционеров.
Адвокат потряс в воздухе кассетой и передал секретарю.
По залу пронесся шепоток, который, впрочем, вскоре стих, потому что ход заседания возвратился на привычные рельсы.
Самулейкина болтала в воздухе ногами и старалась сохранить на лице строгое выражение. Взгляд ее то и дело возвращался к чеканному профилю красавца конвоира, стоявшего у барьера с подсудимыми, и скользил по его выпяченной груди.
Публика, расслабившись, начала тихонько переговариваться, и Самулейкиной в конце концов пришлось зычным голосом призывать собравшихся к порядку.
Наташа наблюдала за Черновым.
Он сидел, низко опустив голову, и густые брови смыкались на переносице.
Наташа видела плотно сжатые губы и гуляющие по натянутым серым щекам огромные желваки. Его ссутулившиеся могучие плечи время от времени судорожно подрагивали.
Итак, этот человек был мозговым центром предприятия, его движущей силой. Он задумал и сумел привести в действие дьявольский маховик, с помощью которого перекачивал себе в карман миллионы долларов.
Из материалов дела так и не было понятно, куда же он девал их.
Жил скромно, питался в недорогой столовой, курил дешевые сигареты.
Жена вот уже который год ходила в старенькой дубленке из искусственной кожи.
Сын никак не мог выпросить в подарок новые кроссовки и школьный рюкзак.
«Жигуленок», на котором Чернов ездил на работу, разваливался на ходу.
Зачем человеку требовалось это преступное богатство, если он даже ни разу не сумел им воспользоваться?…
Чернов тяжело вздохнул и, не подымая головы, помассировал ладонью затекшую шею.
Жест убийцы, сразу решила про себя Наташа. В этом жесте была основательность, неторопливость и какая-то непритворная уверенность в собственной правоте.
Этой рукой он убивал двоих милиционеров, с этой руки смывал кровь после того, как надежно спрятал тела в аэропортовской морозильной камере.
Интересно знать, каким образом он наладил связь с «компаньонами по бизнесу» из-за бугра?
Согласно документам, Чернов много раз выезжал за границу, когда служил в конной милиции. Вот там и наладил…
Кстати, эта его страсть к лошадям!..
Воистину ничто человеческое не чуждо даже чудовищам.
Тем временем в зале суда зачитывалось обвинительное заключение. Наташа не прислушивалась к нему, ибо знала в мельчайших деталях.
Минуя таможню, без выплаты пошлин из страны вывозились на Юго-Восток товары первой необходимости и медикаменты, которые обменивались на необработанные драгоценные камни и наркотик-сырец. Затем все это реализовывалось на черном рынке.
Размер прибыли оценивался в несколько миллионов долларов — и это по самым скромным подсчетам.
По этому делу проходили все четверо подсудимых. Но на Чернове еще висело двойное убийство с отягчающими обстоятельствами.
Наташа ни секунды не колебалась: Чернов должен быть приговорен к высшей мере наказания. Этого требует закон, этого требует справедливость.
Она припомнила телефонный разговор, состоявшийся накануне с Клавдией Дежкиной.
— Знаешь, чего я боюсь больше всего? — призналась Дежкина в порыве откровенности. — Когда в деле нет никаких вопросов и все кажется яснее ясного. По-моему, если все улики указывают на одного и того же человека и нет ни единого опровергающего факта, надо искать какой-то подвох.
— Вы имеете в виду историю с шереметьевскими контрабандистами? — спросила Наташа.
— Понимаешь, Наташенька, — уклончиво произнесла Клавдия, — я ведь не один раз говорила с Игорем Порогиным на эту тему… И мне думалось, что картина преступления очевидна, а появление этого самого Чернова со взяткой рассеяло последние сомнения. Однако…
— Да? — нетерпеливо поинтересовалась Клюева.
— Меня тревожит, что слишком все гладко получилось, одно к одному.
— Простите, Клавдия Васильевна, но не вы ли убеждали меня, что организованная преступность — это конкретные люди и не надо усложнять. Помнится, целый спич произнесли по этому поводу.
— Произнесла, — согласилась Дежкина, — не отказываюсь. Но ведь я говорила ВООБЩЕ, а дело о контрабанде рассматривается В ЧАСТНОСТИ. Поначалу я была уверена, что организатором шайки является именно Чернов, а теперь… Может быть, Игорь перестарался? Больно много улик…
— Так ведь это хорошо.
— С одной стороны — хорошо, а с другой — настораживает.
— Чернов во всем сознался.
— Ну и что? — произнесла Клавдия бесцветным тоном, а затем внезапно перевела разговор на другие темы и вскоре быстренько распрощалась.
Если бы Клавдия Васильевна могла сейчас взглянуть на подсудимого Чернова, мрачно выслушивавшего юридические дефиниции касательно его дела, то и у нее отпали бы всякие сомнения.
Теперь он поднял голову, и губы его кривила мрачная усмешка.
Когда перечислялись совершенные им преступления, он непроизвольно кивал, словно бы подтверждая справедливость сказанного.
Затем глаза его скользнули по разглядывавшей конвоира Самулейкиной… и Наташа рефлекторно поспешила опустить глаза. Дело в том, что Чернов теперь глядел в упор на нее.
Встречаться взглядом с подсудимым у Наташи не было ровным счетом никакого желания.
Когда же она вновь позволила себе взглянуть в сторону скамьи подсудимых, Чернов уже смотрел в зал.
Ей показалось, он выискивает какое-то конкретное лицо.
Клюева проследила за его взглядом и обнаружила среди публики высокого, коротко стриженного молодого мужчину в черном костюме и галстуке.
Мужчина внимательно смотрел на Чернова.
«На сына не похож, — решила про себя Наташа, — может, какой-нибудь родственник?»
Внезапно мужчина сделал движение головой и посмотрел на прокурора в упор.
Наташа даже не успела спрятать глаза. Так они смотрели друг на друга, и вдруг мужчина, улыбнувшись, приветственно кивнул Клюевой.
Это было чересчур.
Нахмурившись, Наташа принялась рыться в бумагах. Ни разу в течение нескольких долгих часов она не взглянула на публику и позволила себе оглядеться лишь в тот момент, когда секретарь объявила, что заседание откладывается до завтра.
Мужчины в костюме и галстуке не было.
…Публика, галдя, вываливалась из дверей зала суда и торопилась, звеня номерками, в гардероб.
Глядя со стороны, можно было подумать, будто завершился театральный спектакль и зрители, обсуждая увиденное, торопятся по домам.
Все-таки есть какая-то непристойность в том, что зеваки проникают на слушание уголовного дела, относясь к нему как к развлечению, способу пощекотать нервы; и ужас, написанный на лицах, когда в зал вносятся окровавленные вещдоки, носит восторженный характер. Трагедия превращается в зрелище.
Так рассуждала Наташа, спускаясь вниз по лестнице, когда лицом к лицу столкнулась с преградившим ей дорогу незнакомцем. Она даже вздрогнула от неожиданности.
Это был высокий молодой человек в черном костюме, тот самый, который дружески кивнул ей в зале суда. В правой руке он сжимал пухлый портфель, а через левую было перекинуто аккуратно сложенное пальто.
— Здравствуйте, Наталья Михайловна! — приветливо улыбаясь, произнес он. — Рад наконец-то познакомиться с вами.
Наташа скользнула взглядом по его лицу:
— Извините, не имею чести…
— Порогин, — поспешил представиться мужчина, — для вас — просто Игорь. Однажды мы общались с вами по телефону.
Я проводил следствие по этому делу…
— Ах, да! — спохватилась Клюева. — Конечно. Вот мы и встретились. Клавдия Васильевна Дежкина много рассказывала мне о вас.