— Не сказал бы…
— Это так, Гриша! У тебя открытая душа, ты честный, искренний парень! У тебя получится, надо только свыкнуться с этим, перетерпеть!
— С чем свыкнуться?… — Григорий осекся, до него начало помаленьку доходить.
— Да-да, Гриша… — Артур смешно сложил губы трубочкой. — Хочешь жить, умей вертеться. А хочешь хорошо жить…
— А ты? — Чернов заскрежетал зубами. — Ты уже?
— Еще нет, — успокоил его Канин. — Но, вероятно, придется в самое ближайшее время. У меня нет иного выхода…
— Но это же подло!
— А то, что вокруг нас творится, — не подло?
Григорий не знал, что на это ответить. Ему раньше и в голову не приходило, что в его жизни вдруг может появиться выбор: либо стучать, либо… А что-либо?
— Тебя оставят в Лефортове, тебе дадут кучу поблажек, — будто прочел его мысли Канин, — ты будешь в полной безопасности, никто и пальцем не посмеет тебя тронуть. Таковы уж здешние законы. Ты как бы поступаешь к ним на службу, и они заботятся о тебе… Поверь, Гриша, это лучше, чем зарабатывать себе туберкулез на лесоповале и позволять какому-нибудь здоровиле гомику ежедневно прочищать тебе дымоход. Согласись, это просто небо и земля… Это рай!.. Это отель «Парадиз»!..
Чернов подавленно молчал.
— И будем мы с тобой на пару, как два дятла… — Артур постучал костяшками пальцев по стене. — Ничего, Гриш. Привычка — вторая натура.
ПРИГОВОР
— Ну, Клюева! Ну, знаешь ли! — Начальник отделения милиции Глыбов все никак не мог отсмеяться, и чуть ли не ежеминутно его тело заходилось в беззвучной тряске. — Ну-ка, пошли со мной! Хе-хе-хе!.. Прямо вечер юмора? Прямо Ефим Шифрин, мать его за ногу! — Тарапунька и Штепсель!..
— Что на этот раз? — Наташа перегородила собой выход из кабинета. — Василь Федорыч, объясните…
— Пошли-пошли. — Глыбов находился в добрейшем расположении духа, что случалось с ним крайне редко. — Все тебе покажу, хе-хе, все тебе расскажу… — И он вновь разразился здоровым, раскатистым смехом.
Они спустились в подвальное помещение, где располагались камеры предварительного заключения.
— Сынок, открой пятую, — попросил (не приказал) Глыбов молоденького сержантика.
Ленька, Верочка, двойник Ленина, водитель автобуса и двое широкоплечих парней в плащах сидели на полу, рядком вдоль стены. Яркий свет из дверного проема бил в лицо, и они жмурились.
— Вот полюбуйся, Клюева! Вся шатия-братия в сборе! Взяли с поличным на месте преступления.
— При задержании сопротивления не оказывали… — буркнул Леня, виновато поглядывая на старшую сестру. — Мы вообще шутили…
— Безобидная такая шуточка-прибауточка, — иронично согласился с ним Глыбов.
— А что они натворили? — тихо спросила Наташа.
— Да так, ничего особенного. Показывали иностранным туристам настоящий труп Ленина. — И Глыбов многозначительно добавил: — За деньги. И дело поставили на широкую ногу, капитально, на века. Один рейс — две тысячи долларов. А сегодня япошек накололи еще на три с половиной, за видеосъемку.
— Как это — настоящий? — не поняла Наташа. — А тот, что в мавзолее?…
— Выходит, искусственный. — Глыбов изучающе осмотрел на двойника. — Тимофей Иванович, ну вы-то взрослый уже человек, вас даже по телевизору показывают!.. А с пацанами связались, глупостями занимаетесь… Не стыдно, а?
— Стыдно, когда видно, — сбалагурил лже-Ленин высморкался в носовой платок.
— Оно и видно, что ума нет — считай, калека, — покачал головой Глыбов.
— Это Верочка… — кивнул на подружку Леня. — Отпустите ее, она тут ни при чем…
— Верочка? — преувеличенно удивилась Наташа. — Ты же еще неделю назад с Лариской гулял!
— С кем, с кем? — ощерилась Верочка. — С кем ты неделю назад гулял, скотина?
— Да не слушай ты ее! — Парень залился пунцовой краской. — Врет она все! Ни с кем я…
— А знаешь, Клюева, на чем они прокололись? — сам того не подозревая, Глыбов пришел Лене на выручку. — Одна из экскурсанток, престарелая гражданка Великобритании, таскала с собой собачонку, а нашего глубокоуважаемого Тимофея Ивановича с детства аллергия на собачью шерсть.
— Да-да, есть такой грешок, — печально улыбнулся дворник.
— А по вашей милости старушку ту в больницу пришлось отправить в бессознательном состоянии! Сердечный приступ у нее случился на нервной почве.
— Мы больше не бу-у-удем… — в один голос заканючили парни в плащах.
— Конечно, как за решеткой очутились, так все вмиг хорошие стали. — У Глыбова никак не получалось по-настоящему рассердиться. — «Не бу-у-удем…» Как в детском саду, ей-богу! Ну что мне с вами делать?
И он таинственно замолчал, как бы впал в задумчивость.
Задержанные смотрели на него с мольбой о пощаде.
— Значит, так… — наконец решил Глыбов. — Катитесь к едрене фене, и чтоб я вас никогда больше не видел! Понятно? Все свободны! Живо, марш отсюда, пока я добрый! Сержант, пропусти их!
Через секунду камера опустела. Все вымелись с такой скоростью, что Наташу даже обдало легким ветерком. Последним, словно нехотя, покидал застенки Леонид, ему еще предстояло длительное и неловкое объяснение с Верочкой по поводу «какой-то там», но тем не менее реально существовавшей Ларисы.
Впрочем, сознание того, что он на свободе, прибавляло парню уверенности.
— А тебя, дружок, я попрошу остаться, — менторским тоном произнесла Наташа.
— Клюева, разбирайся со своим братцем где-нибудь в другом месте, — поморщился Глыбов. — У меня тут не комната матери и ребенка.
— Василий Федорович, я убедительно вас прошу посадить Леонида на пятнадцать суток.
— Чего? — Глыбов так и открыл рот от изумления.
— Ты идешь или нет? — крикнула возлюбленному с лестницы Верочка — Че ты там встал, как баран?
— Отправляйся к маме, милая, — сказала ей Наташа. — А Леонид останется здесь.
— Никакая я вам не милая! — огрызнулась Верочка. — Вот еще, блин!..
— Погоди, Клюева, — растерянно пробормотал Глыбов. — Так ты всерьез?
— Абсолютно.
— Не узнаю тебя… То ты в ногах валяешься, чтобы я освободил Леньку, всяких Дежкиных на меня насылаешь, а то вдруг сама… Не узнаю…
А Наташа уже ввела брата обратно в камеру, захлопнула дверь и задвинула засов. Леня не издал ни звука, настолько был ошарашен поведением сестры.
— Ну ладно, уговорила… — В такой ситуации милиционер оказался впервые и ощущал себя не очень комфортно. — Пятнадцать так пятнадцать… В принципе можно и больше…
— Больше? — Наташа уперла руки в боки. — Сколько?
— Да сколько угодно, как договоримся…
— Прекрасно, — она поцарапала ноготками дверь. — Ленечка, детка, ты слышал, что сказал дядя Вася?
— Наташка, ты что, охренела? — Братишка вдруг будто ожил. — Отпирай, дура! Хватит меня запугивать!
— Ты не забыл, где я работаю? — ласково спросила Наташа. — А кем? Правильно, прокурором. Так вот, как прокурор, я приговариваю тебя… приговариваю тебя к… — Она запнулась, что-то прикидывая уме.
Глыбов стоял рядом и улыбался. Дурак дураком.
— Так, ага-ага, путем поглощения меньшего наказания большим я приговариваю тебя… все сходится к двум годам лишения свободы с отбыванием срока заключения в камере номер пять. — Наташа на всякий случай еще раз сверилась с табличкой на двери. — Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
— А конфискацию имущества не упустила? — презрительно хмыкнул Леня.
— У тебя есть последнее слово, братец.
— Да пошла ты!.. Тоже мне, сестра называется…
— Очень хорошо, — Наташа приобняла Глыбова за талию. — Товарищ начальник, что вы делаете в этот уик-энд?
— Я?… Что я делаю?… Так это… свободен.
— Помнится, вы когда-то предлагали мне съездить за город на шашлычок?
— Было-было, предлагал…
— Надеюсь, это предложение остается в силе?
Глыбов был добит. Он уже не совсем понимал, что происходит.
— Да-да, конечно… А Леньку-то когда выпускать?
— Как — когда? Вы разве не слышали приговор?
— Через два года?!
— Очень вас прошу, не раньше. А насчет кормежки не беспокойтесь, я скажу маме, она будет носить передачи.
ВЕРБОВКА
Пророчество Артура сбылось следующей ночью, когда дверь камеры распахнулась и верзила контролер громко гаркнул:
— Канин, на выход!
— С вещами? — тонко пошутил Артур, с трудом разлепляя сонные глаза.
— С херами! — выдал ответную остроту конвоир. — На допрос, живо!
Чернов остался один, и, как ни пытался, вновь уснуть ему не удавалось. В его душе усиливалась какая-то смутная, неопределенная тревога. Неужели Канину сейчас сделают предложение, от которого тот не сможет отказаться? Ведь раньше его не водили на ночные допросы… Неужели Артур вернется в камеру совершенно другим человеком и уже нельзя с ним будет поговорить по душам?… Как это мерзко и страшно.
Сам же Чернов принял бесповоротное решение: он стучать не будет. Никогда! Ни за какие коврижки и поблажки!
Он лежал на нарах, закинув руки за голову, и смотрел на тусклую лампочку, которая не гасла ни днем, ни ночью. И что мотыльки находят в этих лампочках, чем они так привлекательны?
Звякнул дверной засов. Сколько же времени прошло? Вроде не больше десяти минут. Быстро же Канин обо всем договорился… Видно, долго его упрашивать не пришлось.
Но вместо Артура в камеру вошли двое незнакомых мужчин в погонах. Один прапорщик, другой — капитан.
— Григорий Михайлович? — Капитан, худенький дядечка лет сорока с тронутыми сединой висками, шагнул к Чернову и протянул ему открытую ладонь.
Чернов рефлекторно ее пожал.
— Примите наши извинения за столь поздний визит. — Подтянув брюки, капитан сел на канинские нары.
— Другого времени выкроить не смогли, — скромно потупился прапорщик, молодой парень с лицом абитуриента гуманитарного вуза, и пристроился рядом со старшим по званию.
— Здрасьте… — Григорий тоже сел.
Несколько секунд провели в молчании. Гости с профессиональным любопытством рассматривали Чернова, будто он был выставлен экспонатом кунсткамеры.