Впрочем, Наташа почти не сомневалась, что это была работа самого Ярошенко. Вероятно, он все-таки знал, что Чернов по совместительству являлся и Хлыстом, а потому на всякий случай решил подстраховаться. Доказать это пока не удалось, но это не так уж и важно.
Неожиданно выяснилось, что в зале суда нет воспроизводящего устройства. На поиски магнитофона послали кого-то из обслуги, и примерно через час на судейский стол была взгромождена допотопная бандура величиной с чемодан.
Из хрипловатых, забитых вековой пылью динамиков вырвался голос. Голос нервный, беспокойный, немного задыхающийся. Это был голос Григория Чернова. Голоса собеседника слышно не было.
«Кто-кто… Известно кто. Я узнал, что ты просишь тебе прибавить, конечно. Страшная штука… Только не вздумай плюнуть на все и бежать куда глаза глядят… Мало тебе? А я так думаю, если воровать — везде хлебное место… Я пристрелил. Я убил, понимаешь? И так будет с каждым…»
Наташа искоса следила за Черновым. Его безучастное прежде лицо вдруг вытянулось, напряглось, сделалось мертвенно-бледным.
Пленку не успели дослушать до самого конца — ее безжалостно сжевал изголодавшийся за долгие годы простоя магнитофонный мастодонт. Хорошо еще, что это был дубликат, а не оригинал.
— Перерыв до десяти часов завтрашнего дня! — грохнула молоточком Нина Ивановна.
СЕМЬЯ
Автобус с шумом распахнул двери, и волна пассажиров хлынула с подножек на оледеневший тротуар.
Наташа поскользнулась и наверняка упала бы в сугроб, если бы ее не подхватил молодой мужчина, так вовремя оказавшийся поблизости.
— Спасибо, — пробормотала она.
— Наши улицы не приспособлены для прогулок хорошеньких одиноких девушек, — с улыбкой сказал он. — Может, вы позволите мне проводить вас?…
— Благодарю, тут совсем рядом…
— «Благодарю, да» или «Благодарю, нет»?
— Благодарю, нет, — твердо ответила Наташа и заспешила прочь.
Молодой человек, покачивая головой, глядел ей вслед.
Она завернула за угол дома и услыхала веселое детское повизгивание. За узорным забором у веранд детского садика копошилась малышня и чинно вышагивали воспитательницы с каменными лицами.
— Я за Инночкой Клюевой, — сообщила Наташа. — Я — ее мама.
— Клюева! — зычно гаркнула воспитательница, похожая на гренадера, только что оставившего военную службу и едва успевшего сбрить усы. — Дети, куда подевалась Клюева?
Малыши, бросив игрушечные лопатки, дружно поглядели на свою наставницу.
— Я спрашиваю: вы не видели Клюеву? — продолжала допытываться гренадер с отсутствующим видом. Затем она обернулась к Наташе: — Что на ней было надето?
— Шубка, сиреневые варежки и такого же цвета пушистая шапочка… — растерянно пробормотала Наташа, испытывая нечто вроде посасывания под ложечкой.
— Клюева была в сиреневой шапке, — известила подопечных гренадер. — Кто знает, сиреневый цвет — это какой?
— Как синий! — пискнул малыш, по самые глаза завернутый в вязаный шарфик.
— Правильно, Зиненко. А теперь быстренько ищите Клюеву в сиреневой шапке!..
Но ни на территории детского сада, ни в помещении группы Инны не оказалось.
— Не волнуйтесь, мамаша, — громко успокоила гренадер, — найдется ваша сиреневая шапочка. Тут собаки приблудные бегали, может, она за ними пошла. Я давно говорила, надо гицелей вызвать, а то расплодили дворняг, заразу разносят!..
— Есть у вас тут телефон? — не слушая, спросила Наташа.
— У заведующей, на втором этаже. Только вы ей ничего не говорите. — Воспитательница вдруг сделала просительное лицо. — Зачем нам неприятности нужны, верно?…
Кабинет заведующей был пуст.
Наташа схватила телефонную трубку и дрожащей рукой принялась набивать домашний номер.
Никто не отвечал. Она дала отбой и позвонила на работу.
— Алло, дежурная? Это Клюева говорит, прокурор. Скажите, за последние несколько часов не поступало сообщений, связанных с малолетними?… Да, жду. — Прижимая к уху трубку и дожидаясь ответа, она нервно покусывала губы. — Да? — встрепенулась она. — А помладше?… Ну, два-три годика… Нет? Я вас прошу… Через полчаса я буду дома, мой номер есть в служебном справочнике, позвоните мне, если появится какая-нибудь информация. У меня пропала дочь…
Она не помнила, как добралась до своего дома и поднялась на нужный этаж.
Распахнув дверь, она прислонилась к косяку и, тяжело дыша, несколько мгновений прислушивалась.
В квартире стояла полная тишина. Внезапно раздался детский визг, Наташа со всех ног бросилась в комнату и растерянно огляделась.
Комната была совершенно пуста.
Она хотела уже направиться в кухню, как одеяло на кушетке зашевелилось и из-под него со смехом вывалилась маленькая Инна.
— Доченька! — закричала Наташа, сгребая ребенка в охапку и прижимая к груди. — Ты жива?… Все в порядке?…
Из-за кушетки показалась взъерошенная макушка мужа.
— Как ты мог? — завопила молодая женщина. — Где вы были?! Я же чуть с ума не сошла!..
— Катались с горки, — виновато сообщил Виктор. — А что, нельзя разве?…
— Мамочка, — торопливо заговорила Инна, пухлыми ручонками обнимая Наташу за шею, — нам было так весело, папа взял санки, и мы на них ездили. А еще мы играли в снежки, и я научилась их лепить, Хочешь, я и тебя научу, только ты не ругайся, ладно?…
Наташа против воли улыбнулась.
Кроха дочь, учуяв надвигавшуюся грозу, пыталась примирить родителей.
— Я не буду ругаться, — пообещала ей Наташа, — но в следующий раз вы так не поступайте. Если папа заберет тебя из детского садика кататься с горки, обязательно предупредите об этом воспитательницу, чтобы она не волновалась и я.
— Обязательно предупредим, — серьезно отозвалась Инна. — А мы торт купили, — прошептала она в материнское ухо, — и цветы для тебя. Только ты папе не говори, он хочет тебе сделать сюрприз.
— Не скажу.
Виктор, топтавшийся чуть поодаль, оживился. Гроза миновала, понял он.
— Я хотел тебе позвонить, сказать, что Инна будет со мной… да закрутился как-то. У тебя на работе все в порядке?
— Все в порядке.
— Вот и замечательно! — расплылся в улыбке муж. — Тогда пошли пить чай!..
Озорной гурьбой они направились на кухню, и Виктор, заливая воду в чайник и разжигая газ на плите, стал рассказывать какой-то глупый анекдот, вычитанный в вечерней газете. Наташа сдержанно улыбалась, а Инна заливалась тоненьким смехом, хотя, конечно, ничего не понимала, но была довольна, что папа с мамой снова дружат.
— Мне обещали новый заказ, — рассказывал Виктор, — очень выгодный. Я даже думаю: если все будет нормально, мы сможем наконец купить новый диван, а то уже все бока болят на старом спать.
— Что за заказ?
— О, это пока большой секрет, — таинственно улыбался муж — и тут же выложил как на духу: — На Кропоткинской открывают офис какой-то инофирмы, нужно сделать на стене мозаику. Они хотят, чтобы было красиво и небанально. Скажем, какой-нибудь мифологический сюжет. Скульптор ваяет из камня свою возлюбленную. Я уже придумал, кто будет моделью возлюбленной…
— Кто же?
— Угадай.
— Сдаюсь.
— Ты!
— О!.. — смеялась Наташа.
Торт был замечательный, чай был замечательный, и замечательным был этот вечер…
Наташа чувствовала бы себя совершенно счастливой, если бы в самый неподходящий момент не позвонила мама и не принялась зудеть в трубку насчет того, что она опять не обращает внимания на семью, мужем не занимается, ребенка бросила на произвол судьбы… и так далее…
Бедная Антонина Федоровна даже вообразить не могла, насколько неуместен ее звонок. Утомленная, влажная, Наташа лежала, раскинувшись на тесной кушетке, и Виктор, склонившись над нею, бережно трогал губами ее груди и плоский, все еще подрагивающий после пылких ласк живот.
Она рассеянно слушала, даже не понимая, чего, собственно, хочет от нее мать.
«Как это все-таки хорошо — семья, — думала Наташа, и на лице ее порхала расслабленная улыбка, — как хорошо, когда есть любящий муж, и дочь, и мама, которая звонит некстати и начинает поучать неизвестно чему.
Работа — это все же не главное. И пускай оно все горит синим пламенем».
Опустив на рычаги бормочущую голосом матери трубку, Наташа взяла в ладони лицо Виктора и долгим поцелуем прижалась к его горячим губам.
В эту минуту она не вспоминала больше ни мускулистого молодого рыбака из прибрежного поселка, ни даже загадочного и магнетически манящего к себе далекого француза Эжена Леру.
СКУЛЬПТОР
Пракситель не солгал.
Его огромная мастерская, расположенная на городской окраине, на высоком прибрежном утесе, отныне целиком была предоставлена в распоряжение Лидии.
Надо признаться, молодая женщина изрядно уставала, позируя для скульптуры Артемиды. Ей часами приходилось стоять на возвышении без движения в неудобной позе, заведя одну руку за спину, а другую выбросив вперед перед собой.
Пракситель требовал, чтобы Лидия высоко держала голову. Шея при этом должна была быть напряжена и потому к концу дня мучительно ныла.
Впрочем, неудобства искупались заботой и вниманием, с которыми относился к молодой женщине скульптор. Просыпаясь, молодая женщина обнаруживала подле своего ложа до блеска начищенный медный поднос, уставленный всевозможными яствами и свежими фруктами.
Немая старуха, прислуживавшая скульптору и присматривавшая за его жилищем, надежно сохраняла тайну новой обитательницы мастерской.
По вечерам она разводила огонь, чтобы согреть в огромном чане воду для купания, и Лидия с наслаждением опускалась в мраморное углубление в дальнем углу помещения, служившее ей ванной. Она смывала с себя белую каменную крошку, день-деньской сыпавшуюся из-под резца скульптора и набивавшуюся ей в волосы, прилипавшую к телу и раздражавшую глаза.
Потом она натирала кожу благовонными маслами и, расслабленная, откидывалась на мягком ложе и внимательно разглядывала крохотную монетку, извлеченную из складок одеяния.