— Ага, — улыбнулся Григорий.
— А любопытно знаете где? — Парень тоже улыбнулся, но не очень доброжелательно. — За углом. Как пойдете, сразу налево.
— Это вроде шутки?
— Точно-точно. Шучу, балагурю…
— А если серьезно?
— Если серьезно, то вы меня с кем-то перепутали, уважаемый. Обознатушки-перепрятушки.
— А мне кажется, что это был ты.
— Когда кажется…
— Знаю, креститься надо. А откуда рейс-то был?
— От верблюда.
— Это где ж такое? — Теперь Чернов уже твердо был уверен, что перед ним тот самый водитель «Волги». — Тоже за углом налево?
— Вы меня с кем-то путаете, — повторил белобрысый и, развернувшись на каблуках, быстро зашагал к автомобильной стоянке. Слишком быстро. Почти побежал.
Где-то ближе к Химкам опять какой-то лихач не справился с управлением, вылетел на встречную полосу, столкнулся лоб в лоб с грузовиком. Чудо, если выживет. Рядом с реанимационным микроавтобусом стоял автомобиль телепередачи «Дорожный патруль». Вечно этих журналистов на покойников тянет…
«Жигуленок» Чернова крепко увяз в пробке — милиция перегородила магистраль.
— Гриша, Гриша, ку-ку!.. — Катюша помахала перед его глазами рукой. — Куда ты полетел?
— Я это… — сфокусировал взгляд Чернов. — Просто…
— Опять?
— Да, но на другую тему… Понимаешь, я сегодня… А может, и ошибаюсь. Не знаю.
— Что? — Катюша ничего не поняла. Она перелистывала на коленях пачку каких-то официальных бумаг. Чернов подумал, что жена просто берет работу на дом, жить-то надо, вот и подрабатывает…
— Там, в аэропорту… Странные вещи… Я обедал, когда…
И он рассказал жене о хромом милиционере, о контейнерах, о белобрысом водителе черной «Волги», о его беспокойном поведении.
— А ты уверен, что это именно он? — Жена сложила листки и аккуратно засунула их в папку. Теперь она слушала мужа внимательно.
— Что я, сумасшедший? И телефон сотовый… Но самое странное — эти контейнеры. Получается, что самолет вылетел из Москвы и…
— …и с тем же грузом вернулся в Москву, ты это уже говорил. — Катюша задумчиво поскребла подбородок. — Обычное дело.
— Как это?
— Ох, Гриш, чего здесь только не бывает, что здесь только не прокручивается. Люди деньги делают.
— Но как? Как, ты объясни?
— А я знаю? Знала бы, мы бы тебе давно кожаное пальто купили.
— И тебе шубу, — улыбнулся Григорий.
— И мне шубу, — вздохнула Катюша.
Пробка рассосалась. Какое-то время ехали молча.
— А если расследование провести? — вдруг всполошился Чернов.
— А ты умеешь?
— Нет. Но почему бы не попробовать? Когда-то же надо начинать.
— Ты серьезно? — испуганно проговорила Катя.
— Вполне. Хоть делом займусь.
— И я тоже серьезно. — Катюша сильно сжала его колено. — Прошу тебя, держись от этой грязи подальше. Не лезь, куда не следует. На свою голову… И на мою…
— Что, кто-то уже обжигался? — настороженно спросил Чернов.
— Не знаю, Гриш, но слухи нехорошие ходят. Там же миллионы, миллиарды… Сунешься — им стоит только дунуть, как пушинка улетишь. Обещай мне.
— Все обдумать надо, Катюш…
— Обещай! — Она сжимала его колено все сильнее. Чернов даже поморщился.
— Ладно-ладно, честное пионерское… — Кажется, Катя осталась недовольна ответом. Чернову подумалось, что настал подходящий момент. — Слушай, возьмем собаку, а? Хорошая собака, породистая. Почти. Пропадет же…
— В принципе не возражаю, — как-то легко ответила Катюша. — Это ты про Глашку?
— Ага.
— А щенков куда?
— Пристроим. Делов-то.
— Хм… А почему нет?
И у Григория резко поднялось настроение.
Екатерина Чернова смотрела в окно. Она думала о чем-то веселом, должно быть, потому что лицо было просветленным.
Впрочем, у людей часто бывает — мысли добрые, а глаза злые, и наоборот.
Антоша опять не расслышал дверного звонка, лежал на диване и кайфовал под «Нирвану». Оболтус, ничего не хочет. Ни-че-го. Прямо как животное. Давеча классная руководительница пришла и уже без всяких там намеков заявила, что, дескать, не видать Антону аттестата, в лучшем случае справкой отделается. А ведь до выпускных экзаменов какие-то две недели… Что делать? Чернов-старший голову сломал. Но главное, долгие нравоучительные беседы никак не могли наставить сыночка на путь праведный.
Они уже выкроили из скромного семейного бюджета огромные деньжищи на подарки учителям. Без подарков не обойтись. Но школа — это начало. Дальше будет институт…
Пока Катюша разогревала ужин (все-таки советская женщина может вынести любые нагрузки — не русская, а именно советская), Григорий ополоснулся под душем, после чего причесался и напялил старенький махровый халат. Привычка. После ванной только в халате.
Он даже не успел порог спальни переступить, как почувствовал тревогу в сердце. Нет, не тревогу, а едва уловимое беспокойство. Его взгляд заметался по комнате. Что? Где? И вскоре Чернов обнаружил причину своего беспокойства: на серванте — небольшой просвет в тесном ряду позолоченных кубков…
И, в момент обессилев, Чернов повалился на кровать.
Это было страшно и обидно. Будто получил удар в спину. И от кого? От родного, близкого человека…
Исчезли два кубка. Оба за первое место (впрочем, иных и не было). «Карловы Вары-73» и «Копенгаген-86». Турниры не очень значимые, но все же… Григорий помнил каждую свою победу до мельчайшей детали, до состояния души. В Карловых Варах оторвались от второго места всего на четыре очка. Накрапывал мелкий дождик, парил в пасмурном небе желто-зеленый воздушный шар, и чуть подташнивало… А вот в Монреале преимущество было подавляющим, просто до неприличия. А на завтрак подали тосты, джем и ананасовый йогурт. И салфеточки в ресторане той гостиницы были розовые, с цветочками…
— Антон! — Выпучив глаза, Чернов чуть не выбил дверь в коридор. — Иди сюда, мерзавец! Иди сюда! Где ты, гад? Какой же ты гад!
«Избить до полусмерти! Разорвать на куски! Неужели так и не понял? Это же самое дорогое, что только может быть на белом свете! Все он понял! Все! И сделал назло, чтоб побольней, чтоб до инфаркта!»
Сын даже не покраснел, его не испугала и отцовская рука, занесенная над головой. Он медленно стянул с головы наушники и с каким-то убийственным равнодушием сказал:
— Да, продал. Деньги были нужны. Что, убить теперь меня собираешься?
И Чернов вдруг ослаб, словно выпустили из него весь воздух — рука его беспомощно опустилась, кулак разжался…
— Бать, ты чего? — опешил Антон. — Бать, а бать!
Григорий быстро сумел успокоиться. Он подавил спазмы, сжимавшие горло, и все еще задыхающимся голосом произнес:
— Ты меня убил, сынок… Убил…
— Батя…
— Живи, как знаешь. Ты теперь один, я тебе больше не помощник.
— А мама? — Кажется, впервые за последние годы парень почувствовал за собой вину. Вид отца настолько расстроил Антона, что он уже был готов расплакаться.
— Не бойся, я ей ничего не скажу…
— Чего ты мне не скажешь? — В комнату заглянула Катюша, и в следующее мгновение лицо ее изменилось, побледнело до синевы. — Гриш, тебе плохо?
— Нет-нет, — бодро ответил Чернов. — Как там ужин?
— Все готово… Можно тебя на минутку? — Она дождалась, пока Григорий вышел в коридор, закрыла дверь в комнату сына. — Ну? Быстро выкладывай. Опять чуть не подрались?
— Катюш, не бери в голову, житейские мелочи…
— Давай-давай… — Она притянула его за шею, и голова Чернова безвольно упала на ее плечо. — Не держи в себе… Пожалуйся…
— Знаешь… — Он заговорил не сразу. — Я как будто на другой планете… Я теряю себя, Катюшенька… Меня осталось на донышке, а скоро и этого не будет…
В прихожей некстати зазвонил телефон.
Катя отстранила от себя мужа, подняла трубку.
— А кто его спрашивает? Минуточку… Гриш, это тебя. Какой-то Бузыкин с прежней работы.
— Бузыкин? Хм, не помню такого… — Чернов поднес трубку к уху и услышал вкрадчивый тенор:
— Григорий Михайлович?
— Да.
— Сообщу сразу — я ввел в заблуждение вашу подругу.
— Это жена…
— Тем более. Так вот, никакой я не Бузыкин. Только не надо говорить об этом вслух! Молчите и слушайте. Это очень важно, Григорий Михайлович. Так сказать, между вами и мной.
— Что там? — обеспокоенно спросила Катюша.
Чернов махнул рукой, мол, иди на кухню, раскладывай по тарелкам.
— Григорий Михайлович, вы сегодня почтовый ящик открывали?
— Мы вообще газет не выписываем. Может, все-таки представитесь?
— Так откройте, очень советую. И чем быстрее, тем лучше.
В трубке зазвучали короткие гудки.
Что за чушь? Чернов начал перебирать в уме всех своих знакомых, способных на такую шутку. В том, что это была шутка, Григорий не сомневался. Значит, дальше должно последовать продолжение, смешная развязка. Чей же это голос? Впрочем, голос можно и изменить…
— Ты куда?
— Ведро выброшу. — Чернов сунулся под раковину. — Потом себя не заставлю.
— А что нужно этому Бузыкину?
— На день рождения пригласил…
— Батя, прости… — Голос Антона нагнал его в прихожей. — Я завтра же выкуплю обратно.
— Пошел ты… — И Чернов вышел на лестничную клетку.
Все еще держа в руке наполненное ведро, спустился в парадное. Ч-черт, ключ от почтового ящика забыл! Да и где он, этот ключ?
Просунул палец в дырочку и потянул на себя. Открылся! Внутри что-то блеснуло. Пакет какой-то. Бумажный. Прозрачным скотчем заклеенный.
Поставил ведро на пол. Аккуратненько оторвал тонкую полоску по краю. Встряхнул. Застряло. Наконец в ладонь вывалилась… Нет!.. Этого не может быть… Это обман. Это продолжение шутки.
Хлопнула подъездная дверь.
— Батюшки, с полным ведром! — радостно воскликнула соседка с седьмого этажа. — Ну, спасибо, Гришенька! Осчастливили! А я смотрю и думаю: «Что это за мужичишка в халатике таком симпатичненьком?»
— Да уж… Счастья выше крыши, — ответил Чернов, заводя руку за спину.