— Тогда положите! — уже потребовал капитан, вытягивая вперед раскрытую ладонь. — И я никому об этом не скажу. Дайте его сюда.
— Назад… — тихо сказал Чернов. — Стой где стоишь… Или нет… Сядь сюда, на стул…
— Пистолет не заряжен.
— А чего ж ты тогда боишься?
— Я не боюсь… — Капитан опустился на краешек стула с такой осторожностью, будто он был заминирован. — Я не хочу, чтобы у вас возникли неприятности… Это глупо, Штопор. Очень глупо.
— Значит, не заряжен?
— Нет…
— Может, проверить?
— Не надо!.. — невольно отшатнулся капитан.
— То-то я смотрю, — улыбнулся Григорий, — что затвор плавненько так откатился к запястью и вернулся на место. Патронник-то уже полон…
— Это глупо, — повторил капитан.
— Глупо — в твоем положении звать на помощь, — наставительно заметил Чернов. — Сразу предупреждаю, я выстрелю, мне терять нечего…
— У меня жена и ребенок маленький.
— У меня тоже.
— Что ты хочешь? — Тоненькая струйка пота поползла по выбритой до синевы щеке капитана. — Это все бессмысленно и бесполезно…
— Для начала нужно сделать так, чтобы нас никто не побеспокоил. — Продолжая держать седовласого на мушке, Григорий подскочил к двери и повернул рычажок замка. — А теперь…
«А что теперь? Я даже не знаю, где нахожусь…»
— …Теперь мы почаевничаем и поговорим о том о сем. Пожевать чего-нибудь не найдется? Я голоден, как черт.
— Там, в шкафу, печенье… — выдавил капитан и опять занудил свое: — Это глупо.
— Тебя как звать, умник? Давно спросить хотел.
— Герман…
— Очень приятно, но руки не подам, ладно? — зло усмехнулся Григорий. — Без обид.
За окном вечерело. И печенье было съедено, и вода в чайнике иссякла. Капитан сидел на диване, покорно сложив руки на коленях. Ну первоклассник, едрит его!.. И куда только подевались его ирония, цинизм и пренебрежительность во взгляде?
— Так кто на меня катит? — в который раз спрашивал Григорий.
— Я не знаю, — в сотый раз отвечал Герман. — Я ничего о твоем деле не знаю. С нами связался следователь Порогин. Ему понадобился надежный осведомитель, раскрутить какого-то урку. Вот… Посоветовал использовать для этой цели тебя.
— И все?
— Он обещал обо всем договориться с прокурором и судьей, чтобы тебе скостили срок. Теперь все…
— А фотография моей жены откуда?
— Порогин дал…
— Так, допустим… — Чернов в задумчивости прошелся по комнатушке. — Но почему тогда прокурор все-таки…
— Я не знаю, — опередил его с ответом капитан. — Я вообще здесь больше не служу, я должен буду передать тебя тем, кто появится на моем месте.
— Тебе этого делать не придется, — успокоил его Григорий, — потому что ты меня сейчас выведешь отсюда.
— Как? — вспыхнул Герман. — Каким образом?
— Думай, дружок, думай. — Чернов оседлал стул, оперевшись грудью на спинку. — Я так понимаю, что времени у нас в обрез… Поторопись, будь уж любезен.
— Это нереально, — не раздумывая, выпалил капитан. — По дороге к выходу десятки пропускных пунктов. Все двери спаренные, открываются с расстояния, автоматически. Если одна дверь открыта, другая блокируется.
— Но я ж тебя в заложники возьму…
— Тебя грохнут, и меня вместе с тобой. Тут такие фокусы не проходят.
— А если? — Григорию пришла в голову безумная идея. На первый взгляд безумная. — Охранники знают тебя в лицо?
— Знают… — Герман о чем-то начал догадываться, и это «что-то» ему сразу не понравилось. — Забудь.
— А ну раздевайся, — приказал ему Чернов. — Давай-давай, скидывай манатки, да поживей!..
Они вышли в коридор. На Григории трещала по швам форма капитана внутренних войск, все-таки он был поплотней Германа, пошире в плечах, и вообще. Особенную неприятность доставляли ботинки на три размера меньше… Но ничего, стерпится. Думать ли сейчас о каких-то мозолях?
Герман ковылял чуть впереди, ощущая позвоночником жгучее прикосновение пистолетного ствола.
Он был в штатском, в тех самых потрепанных джинсах и молодежной клетчатой рубашке — Чернов обнаружил их аккуратно сложенными на одной из полок в шкафу.
Тогда Григорий еще заподозрил капитана в том что от ведь мог водить его за нос насчет распоряжения, насчет неожиданного перевода на другое место и полнейшего незнания подробностей судебного процесса. Как же так? Что, в первую очередь, делает человек, увольняясь с работы? Собирает вещички. А они, родимые, лежали себе спокойненько… Но подозрение это не задержалось, пролетело мимо.
Они повернули за угол. Впереди маячила решетчатая дверь. Это был первый пост. Сердце Чернова екнуло и провалилось куда-то в желудок.
Из стеклянной будочки на них смотрела веснушчатая мордашка молоденького солдатика.
— Открывай, Симыч! — гаркнул Герман. Солдатик нажал на невидимую кнопку, прозвучал электрический сигнал, и дверь приотворилась.
— Вот, Симыч, знакомься, — капитан явно переигрывал, его вальяжность была безмерно преувеличена, но Симыч этого не замечал, — товарищ Чернов, передаю ему дела.
— Здравствуй, служивый, — вымучил улыбку Григорий.
— Здрасьте, виделись уже. — Солдатик равнодушно взглянул в его сторону.
— Вот и славненько, — по шажочку, по шажочку двигался Герман вдоль конторки, прикрывая собой правую руку беглеца, через которую как-то неестественно был перекинут плащ. — Да-да, увольняюсь. Верней, увольняют, ага. Ну бывай, Симыч. Дверку-то открой, а?
— Где это мы с ним виделись? — облегченно выдохнув, спросил Григорий, когда они отдалились на безопасное расстояние от будки.
— Да это он так просто, спутал тебя, — пожал плечами капитан. — Знаешь, сколько здесь людей за день проходит? Всех и не упомнишь…
А про себя подумал: надо же, гад, даже удостоверение не проверил!
— Мы хоть в какую сторону?
— В правильную, Штопор, в правильную… Но ты учти, что перед самым выходом будут проверять документы, при всем желании не отвертишься.
— Учту, — мрачно кивнул Чернов.
— У меня жена и маленький ребенок, — напомнил Герман без особой надежды на то, что этому напоминанию внемлют.
Они шагали по нескончаемым лабиринтам гигантского здания, поднимались по забранным решетками лестницам, затем спускались, после чего поднимались вновь… Если бы Чернову пришлось искать дорогу к выходу, он бы точно заблудился.
Два следующих поста были пройдены без задержки — легенда о «новеньком» и его «наставнике» срабатывала на все сто и открывала зеленую улицу. А вот перед четвертым Германа вдруг- заколотило.
— Я его не знаю… — Перепуганное лицо бедняги так переменилось в цвете, что теперь почти сливалось с сизой стеной.
— Кого не знаешь? — заторможенно соображал Григорий.
— Пацана этого не знаю… Утром другой был. А этого… Нет, не знаю… Очком чую, не пропустит он…
— Который час?
— Без пяти шесть, — вскинул капитан к глазам левое запястье.
— А если во двор? Можно отсюда как-нибудь…
— Что толку? — Глаза Германа начали излучать лихорадочно-панический блеск. — Там же ворота… Народу уйма… Обоих пристрелят…
Чернов молчал, по его скулам бегали желваки.
Мимо них неторопливо прошествовал конвоир, подталкивая перед собой заключенного.
— Привет, Гер, — кинул он на ходу. — Чтой — то ты какой-то болезный?
— Озоновая дырка над головой пролетела, — отшутился Герман. — Как служба-то?
— Как видишь, потихонечку. — И конвоир продолжил свой путь.
— Веди, — решительно заявил Чернов.
— Куда? Во двор? простонал капитан. — Это же в другую сторону… Возвращаться надо…
— Быстрей. У нас всего пять минут.
— Почему пять минут? — не понял Герман, но вновь почувствовав пистолетный ствол (на этот раз животом), спорить не стал.
Лестница в тюремный дворик находилась в противоположном крыле. Добрались до нее без осложнений, мальчишки-охранники лишь посмеивались (мол, дурные эти офицеры, вечно они что-нибудь забывают) и, отпирая двери, говорили вслед:
— Голову только не забудьте…
Солдатский юмор. Хоть бы один придумал что-то новенькое, пооригинальней. Да куда там…
Свежий морозный воздух с болью ворвался в легкие, аж дыхание перехватило. Чернов быстро накинул на себя плащ, сунул пистолет в карман.
— И что теперь, Зорро? — то ли от холода, то ли от нервного возбуждения клацал зубами Герман. — Что ты там надумал, стратег гребаный?
И все-таки кое в чем старик Фоменко не лгал. У груды мусорных баков мирно пожевывала удила сухобокая кобылка… Старушка совсем, лет двенадцать, не меньше…
— Ах, милая моя… — вырвалось у Чернова.
Кучер, безвозрастный мужичишка, сидел на корточках у переднего колеса телеги и, зябко кутаясь в тулуп, орудовал гаечным ключом, то и дело приговаривая:
— Эх, мать-перемать… Эх, едрит-колотит…
В отличие от капитана, который в любой момент готов был забиться в истерическом припадке, Григорий, наоборот, с каждой минутой успокаивался.
Они стояли посреди пустынного тюремного дворика-колодца, и, странное дело, никто на них не обращал никакого внимания, никто не кричал: «Эй, вы! Какого вам здесь надо?» В желтоватом свете прожекторов кружились снежинки. Тишина, мир и покой…
Метрах в тридцати от них, у огромных железных ворот, пританцовывал парнишка в камуфляжке, нежно прижимая к груди автомат. Он удивленно поглядел на Германа, верней, его странное, явно не по сезону, одеяние и, хмыкнув, продолжил свою незамысловатую пляску.
— Иди передо мной, — шепнул Чернов. — Лошадку видишь?
Герман не заставил себя упрашивать. Передергивая плечами, он засеменил к телеге.
— Дедуль, какие-то проблемы? — деловито осведомился Григорий. — Помощь нужна?
— Да вишь, колесо, едрит его налево, — не поднимая головы, пожаловался мусорщик.
— У-У-У, серьезная поломка, — протянул Чернов.
На самом деле он даже не смотрел на колесо. Его пытливый взгляд был устремлен на лошадушку, милую добрую лошадушку, поводящую ушами и издающую такой нежный и трогательный «фырк»…
— Мой приятель вам быстро все починит.