— И все?
— Все, кроме… — Эжен зашуршал бумагами. — У нас тут недавно всплыло на горизонте одно имя. Интерполовцы уверены, что это имя главаря. Но он не русский, это точно. Я спрашивал у лингвистов, они сказали, что похожие имена распространены в некоторых африканских странах. Например, в Нигерии.
— Не русский?
— Его зовут Хлыст.
Все, круг замкнулся…
«Что же это за сволочь такая? — размышляла Наташа, стоя на задней площадке переполненного автобуса. — Прямо человек-невидимка… Нигериец… А впрочем, почему бы и нет? Их в последнее время в Москве видимо-невидимо…»
Сейчас Наташа твердо знала одно: к настоящему Хлысту следствие так и не подобралось, даже рядом не стояло. Чернов отпадает раз и навсегда, никакой он не Хлыст, его попросту подставляли, манипулировали им, как марионеткой. Порогин? Многое сходится именно к нему… Но все же… Порогин действует очень уж грубо, прямолинейно, предсказуемо. А стиль Хлыста — изощренность, коварство, удар исподтишка, чужими руками, продумывание возможного поворота событий на сотню ходов вперед.
И она опять вспомнила о неком загадочном Кирилле, знакомом покойного Никифорова, который был на даче Чернова пятого апреля. Приехал, осмотрелся, прикинул, где лучше всего будет грохнуть агентов ФСБ, а через два дня осуществил свой кровавый план, подставив Чернова по всем статьям.
Поставить на автомобиль липовые номера — не проблема. Но найти человека, который был бы как две капли воды похож на Чернова… До такой степени похож, что все свидетели, увидев настоящего Чернова в зале суда, ни секунды не сомневались, что пятого апреля встречались именно с ним. Как же такое могло… Грим! А если кого-то загримировали под Чернова? Слепили маску? Значит, Хлысту помогал какой-то гример?… А ведь это мысль… Но где искать этого гримера? Сколько по Москве салонов красоты? А сколько театров? А еще «Мосфильм» с киностудией имени Горького…
Только бы Чернов выжил. Если он умрет — все, Хлыст будет в полнейшей безопасности, его при всем желании уже нельзя будет цапнуть за хвост. Только бы Чернов выжил!..
ВСЕ РЕШИТСЯ ЗАВТРА…
Неделю спустя, как и говорил Пракситель, в мастерскую пожаловали высокие гости.
Лидия загодя прибралась здесь и скрылась в дальнем помещении. Отсюда она могла наблюдать за происходящим, ничем не выдавая своего присутствия.
Скульптор делал вид, что его вовсе не волнует предстоящий визит. Однако по тому, как он тщательно расчесал поутру бороду черепаховым гребнем и надел новую тунику, Лидия поняла, что Пракситель придает сегодняшнему дню чрезвычайное значение.
В назначенный час, когда солнце уже стояло высоко, со двора донеслись частые шаркающие шаги и множество голосов.
Выглянув из своего укрытия, Лидия увидала многочисленную процессию, заполняющую мастерскую.
Посредине высилась скульптура, которую еще накануне молодая женщина и скульптор обернули огромным покрывалом. Его складки ниспадали до самого пола и почти полностью скрывали очертания статуи.
— Что ж, — сказал Пракситель, когда почтенные горожане полукругом обступили мраморный постамент, — моя скульптура наконец готова. Никогда в жизни я еще не был столь близок к совершенству. Передавая вам мою работу, я надеюсь, вы сполна сумеете оценить ее достоинства и отнесетесь к ней с подобающим уважением.
С этими словами он широким жестом сдернул покрывало, защищающее от чужих глаз восхитительную беломраморную богиню, и невольный возглас восхищения одновременно вырвался из множества открытых уст.
Артемида словно лучилась светлым сиянием, отбрасывая блики на стены мастерской.
Красота ее, явленная во всем великолепии, не поддавалась никакому описанию.
Завороженные, изумленные, ошеломленные неземным зрелищем, глядели городские богатеи на произведение гениального скульптора.
Так продолжалось несколько долгих минут, покуда наконец не прозвучали первые слова одобрения, выросшие в общий восторженный гул.
— Благодарю вас, о боги, благодарю! — со слезами на глазах шептала Лидия, охваченная общим порывом.
Она была счастлива, что труд мастера вызвал столь единодушное одобрение и восторг.
— Она необыкновенна!.. — раздавались восхищенные голоса.
— Божественная красота!.. — вторили им другие.
— Где вы смогли отыскать столь совершенные черты? — допытывались у скульптора третьи, но Пракситель сохранял молчание, загадочно улыбаясь и бросая невольные взгляды в дальний темный угол жилища, туда, где, он знал, скрывалась от чужих взоров Лидия.
— Я бывал в Афинах и видел работы великих мастеров, — произнес старый богач, тряся седой головою, — но даже они не в силах сравниться с этим совершенством. Во всей Ойкумене не найдется второй такой статуи!..
И все вокруг согласно закивали.
— Только, мастер, мы ведь заказывали вам скульптуру покровителя Ольвии — Аполлона.
— Значит, Артемида вам не нужна? — язвительно спросил Пракситель.
— Что вы, что вы! Это великолепно! Это — шедевр? Это чудо!
На скептика зашикали, хотя он и пытался слабо напомнить об Аполлоне.
Теперь уже было ясно, что представление «Электры» в честь водружения у входа в театр скульптуры Праксителя состоится в назначенный день, что бы ни случилось.
По городу шептались, что по случаю празднества сам скульптор примет участие в спектакле под маской Ореста, сына коварной Клитемнестры.
В театре полным ходом проходили репетиции.
Теперь уже не только Лидия, но и Пракситель без устали готовился к предстоящей роли. Заучив наизусть длинные монологи, он декламировал их вслух, стоя на пороге мастерской.
В руке, будто божественное оружие, он сжимал свой верный резец и с силой рассекал им воздух в то самое мгновение, когда, по замыслу автора, юный пасынок Орест закалывал кинжалом похотливую и мстительную Клитемнестру.
Лидия каждый раз вздрагивала, слыша этот зловещий свист.
Пракситель улыбался.
— Надеюсь, ты будешь осторожен на сцене? — робко спрашивала молодая женщина.
— Тебе не о чем тревожиться, — отвечал он.
Итак, долгожданный день наступил.
Накануне ночью, после отчаянных и бурных любовных ласк, Лидия лежала на широкой груди скульптора, и на лице ее застыло мечтательное выражение.
— Наверное, это счастье, что я встретила тебя, — прошептала она. — Тебя — такого сильного, красивого и надежного. Не знаю, как я смогла бы справиться одна со всем тем, что на меня обрушилось…
— Ты была прекрасной моделью, — после паузы произнес Пракситель.
— Теперь я могу признаться тебе… Ты ведь долго ждал этого момента, верно?
— Не стоит себя неволить. Твои тайны для меня священны.
— Нет, я должна рассказать. Ведь не раз я читала в твоих глазах немой вопрос, и не раз слова досады готовы были сорваться с твоих уст. Не сердись на меня, мой любимый. Мне слишком больно было говорить об этом… даже с тобой. Но теперь… теперь я чувствую в себе новые силы. Это ты дал мне их. Слушай же!.. — Лидия набрала в грудь воздуха и выпалила: — Скилур, чье имя я так часто произносила в бреду, Скилур, которого я призывала в своих снах и мыслях, Скилур, которой ни на минуту не отпускал меня, — он был моим любовником.
Скифский царь, красивый и гордый, он с риском для собственной жизни приплывал на остров, чтобы под покровом тьмы встретиться со мной. Мой муж стал мне ненавистен… я потеряла интерес даже к собственным детям!.. И все из-за него. Он был моим солнцем, моей луною, воздухом, которым я дышала, и животворной влагой, которую пила в самый жаркий день. Увы, однажды Скилура предал человек, который называл себя его слугой и другом. Я поклялась отомстить негодяю. Я долго дожидалась своего часа, сплетая смертоносную сеть. Я выманила предателя из его норы, я обманула его — и вонзила кинжал в его грудь. Никогда — ни до, ни после этого — меня не мучили угрызения совести. Я была чиста перед богами — я отомстила за своего возлюбленного. Но, как видно, и за месть тоже надо платить. Меня заподозрили в чужом преступлении. Верь мне, Пракситель, я и пальцем не тронула несчастного юношу, труп которого нашли в полузасыпанной яме. Я была свидетельницей его размолвки со старшим сообщником, который и убил беднягу лопатой. Он надежно бы спрятал все концы, но тут наткнулся на тело убийцы Скилура и позорно бежал, прихватив амфору с украденными монетами. Ты сам рассказал мне, что произошло с ним в дальнейшем. Как видно, боги всегда находят способ покарать негодяев. Я не знала его, я даже не разглядела в темноте его лица. Если ты подумал, что мы были заодно, ты ошибался. — Лидия помолчала, собираясь с мыслями.
Грудь ее тяжело вздымалась, и Пракситель чувствовал, как тело молодой женщины дрожит от волнения. Затем она проговорила:
— Я заплатила высокую цену за то, что посмела выступить в роли судии. На это имеют право только боги. Я не любила мужа, а в детях не видела своего продолжения, но я горько оплакивала их смерть. Не знаю, искупила ли я этим вину…
Лидия порывисто подняла голову и, заглянув горящими глазами в непроницаемые глаза скульптора, пылко прошептала:
— Увези меня отсюда! Увези куда-нибудь, в далекие страны, где мы могли бы быть счастливы вдвоем и где нас не терзало бы мучительное прошлое!.. Я буду любить, я буду обожать тебя!. Пусть все беды закончатся в тот момент, когда мы сядем на корабль и он отчалит от проклятого острова!
Пракситель положил ей на голову свою тяжелую ладонь и произнес:
— Спи. Завтра будет самый главный день. Ты должна встретить его с восходом солнца!.. Все решится завтра.
И вот день настал.
Укрывшись, как всегда, в дальнем углу мастерской, Лидия наблюдала, как дюжие молодые мужчины с трудом погрузили мраморное изваяние на крытую соломой телегу и, заботливо укутав покрывалом, увезли.
С ними ушел и Пракситель.
В полдень скульптор возвратился, неся в руках большой сверток. Он развернул его, и взору Лидии предстало восхитительное одеяние, театральная маска с двумя узкими вырезами для глаз и крохотные, как раз на ее узкую ножку, высокие котурны.