— Но позволь!.. — удивился молодой. — Я с точностью выполнял твои указания. Ради дела я пошел на то, чтобы влюбить в себя этого плешивого старикашку и разделить с ним ложе. Я втерся к нему в доверие. Я обманул его, и благодаря этому мы без помех вошли в его дом и унесли деньги.
Разве этого не достаточно, чтобы моя доля равнялась твоей?!
— Не будем спорить, дружище. Подай мне заступ, нам надо закончить работу.
Лидия услышана, как звякнул подымаемый с камней заступ, а затем вдруг раздайся резкий свист, глухой удар, стон и звук упавшего тела.
— Вот она, твоя честная доля, — сказал хриплый, и прозвучат еще один удар. — Никогда не надо спорить с теми, кто умнее тебя, мой мальчик.
Затем все стихло.
Лидия с ужасом прислушивалась к тому, что происходило сейчас на дне ямы, однако оттуда не доносилось ни звука. Она уже хотела было выглянуть из своего укрытия, как внезапный шорох нарушил тишину.
Кто-то выбирался из ямы наружу.
Лидия увидела крупную фигуру с короткой массивной шеей и тяжело опущенными плечами. Взяв в руки заступ, человек принялся забрасывать яму землей.
Это заняло немного времени. Следы иных преступлений укрываются быстро.
Парализованная страхом молодая женщина с ужасом ожидала, как из груды свежевырытой земли возникнет тело заколотого ею предателя. Вот уже показалась рука со скрюченными пальцами, а следом — подогнутая нога в рваной сандалии.
Хриплый, целиком занятый своей работой, не сразу заметил это. Он дернулся, лишь когда лопата приподняла тяжелый и округлый, мохнатый по краям предмет.
Он наклонился, чтобы рассмотреть поближе, и тотчас с невольным криком отшатнулся.
Прямо на него смотрело человеческое лицо.
Хриплый отшвырнул прочь орудие убийства, бормоча под нос то ли ругательства, то ли молитву, и, схватив глухо звякнувшую амфору, пустился наутек.
Вскоре шаги его стихли вдали.
Лидия помедлила несколько мгновений, а затем торопливо выскользнула из-за камня и, разбросав оставшуюся землю, извлекла окоченевшее тело предателя.
Она не стала заглядывать в полузасыпанную яму, будто боялась, что из нее вдруг возникнет окровавленный призрак молодого вора, только что убитого напарником.
Она не знала, откуда взялись силы, но, взвалив на себя страшную ношу, на подгибающихся ногах пошла прочь.
Она скрипела зубами и чувствовала, как горячий пот течет между лопатками и заливает лицо и глаза.
Она двигалась по косогору, и сандалии скользили на округлых камнях, которыми был усыпан ведь склон. Несколько раз Лидия едва не потеряла равновесие и чуть не упала.
Она остановилась, лишь когда злосчастное место двойного убийства осталось далеко позади.
Она сбросила с себя тело и перевела дух.
Невдалеке шумело море. Его вкрадчивый и настойчивый шепот прибавлял сил и внушал надежду.
Пройти осталось совсем немного. Она скинет ненавистный труп предателя со скалы в пенящуюся пучину, и все будет кончено.
Боги простят ее и поймут. Это ложь — те слова, которые говорил о богах хриплый.
Боги могущественны и справедливы.
Каждому они воздают по заслугам.
Лидия знала, что предатель был убит, ибо боги захотели, чтобы акт возмездия совершился.
Но чем она заплатит за свой поступок, этого Лидия представить не могла и лишь молила, чтобы божественная кара не была суровой.
Она не боялась смерти, но смерть, она понимала, не самое страшное, что может ожидать ее.
Лидия наклонилась и вгляделась в лицо мертвеца, искаженное последней судорогой. Оно никогда не отличалось особенной красотой, а теперь стало столь же уродливым, как и душа актера. Губы посинели и приоткрыли мелкие желтоватые зубы. Полузакрытые глаза ввалились, и из-под век белели глазные яблоки. Густые черные тени пролегли на висках, на щеках, у крыльев носа. А может, это была лишь грязь.
Лидия посмотрела по сторонам — никого — и вновь взвалила на себя ненавистную тушу.
Где-то вдалеке брехала собака.
Молодая женщина двигалась прочь от поселения, к пустынному берегу.
Наконец она оказалась на высокой скале, у подножия которой кипело и пенилось море.
Отсюда, с высоты, даже в темноте были видны мрачные черные завихрения, возникавшие на морской поверхности, и сонмы брызг, которые взметались в небо, когда волна ударяла о неприступный гранит.
Лидия положила тело на самый край утеса и несколько мгновений медлила, стараясь продлить сладостный миг расплаты.
Скорчившийся, холодный труп лежал у ее, Лидии, ног — у ног женщины, ответившей смертью на смерть своего возлюбленного.
Насладившись зрелищем, Лидия осторожно, брезгливо толкнула тело, и этого толчка было достаточно, чтобы оно сорвалось со скалы и камнем полетело вниз.
Глухой плеск известил, что пучина приняла жертву.
Тщетно всматривалась молодая женщина в волны, стараясь различить хоть какое-то движение. На поверхности воды ничего не было, кроме грязно-белой пены.
Все было кончено.
Лидия сжала в ладони асс, выпавший из руки трупа, и лицо ее озарила мрачная улыбка.
Уже светало, и на горизонте появилась тонкая алая полоска, когда насытившаяся победой мстительница неслышно вошла в узкую улочку города…
СВЯТАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ
До отделения легче было бы проехать две остановки на троллейбусе, но Наташа решила: береженого Бог бережет. Натянула на себя спортивный костюм (к городской одежде еще привыкнуть надо будет) и пошла пешком. Вернее, побежала легкой трусцой, стараясь правильно дышать носом. Как говорится, совмещала приятное с полезным.
«Хорошо, что братец живет неподалеку, — думала она, — и все свои черные делишки совершает рядом с домом. Ленивый. Вот если б в Бутове…»
А еще Наташа вдруг обнаружила цепочку странных совпадений. Раньше она как-то не обращала на это внимания, даже подшучивала над собой, но сейчас… сколько же можно?
Все дело в том, что, стоило ей отлучиться из Москвы (пусть на денек), в столице обязательно случалось что-то нехорошее. И не по мелочи, а глобально. В августе девяносто первого она полетела на раскопки, и следующим утром объявился ГКЧП. В начале октября девяносто третьего Наталью пригласили на ежегодный конгресс юристов в Страсбуре. О том, что происходило в это время у «Белого дома» и в Останкине, она узнала из сообщений французских газет. В промежутке между путчами взорвался бензовоз на Ленинском, мост обвалился на Сухаревке. И опять же в то время Клюевой в Москве не было, будто какая-то неведомая сила уводила ее подальше от возможной опасности… Два месяца назад (Наталья как раз поехала на дачу) рвануло в метро. Теперь вот троллейбусы…
«В этом что-то есть, — передернула плечами Наташа. — Хоть из Москвы ни ногой».
Сколько раз ей приходилось выручать Леньку? Наташа давно уже сбилась со счета. Но парень не понимал (не хотел понимать или в самом деле был таким дураком?), что когда-нибудь и старшая сестра не в силах будет ему помочь, что терпение людей небезгранично. Пользуясь своей безнаказанностью, Ленька продолжал безобразничать. Что на этот раз учудил этот сорванец?
Это поначалу «корочка» с государственным гербом производила должный эффект на начальника отделения милиции Василия Федоровича Глыбова, коренастого краснолицего мужичка, и его подчиненных. Глыбову даже было приятно делать одолжение такой необычной (в смысле — молодой и красивой) «прокурорше», а однажды он пригласил ее на загородный пикничок.
Наташа вежливо отказалась. Наверное, это была ее ошибка.
Со временем к Наташе привыкли и уже почти не воспринимали всерьез. Кроме всего прочего, между прокуратурой и управлением внутренних дел с давних времен существовал негласный антагонизм…
Словом, после каждого нового правонарушения Леонида и каждой новой встречи с его сестрой лицо Глыбова выражало все большую индифферентность.
— Здравствуй, Клюева, здравствуй!.. — властным взмахом руки Глыбов не дал Наталье произнести ни слова. — Молчи, все знаю, на этот раз ты меня не прошибешь, не разжалобишь. Нет-нет-нет!.. За братца твоего мы серьезно возьмемся. Если родители не воспитывают, так мы будем.
— Но Василь Федорыч!.. — Наташа попыталась было вставить реплику, но начальник отделения лишил ее такой возможности:
— Что «Василь Федорыч», что? — довольно грубо рявкнул Глыбов. — Что ты хочешь мне сказать, в чем ты хочешь меня обвинить? Опять мальчонку за решетку бросили? Опять над крохой издеваемся? А крохе, на минуточку, двадцать восемь лет!
— Двадцать семь, — автоматически поправила его Наташа.
— В сентябре будет двадцать восемь! Твой братец до такой степени въелся в мою жизнь, что мне даже приходится помнить его день рождения! Рад бы забыть, но в мозгу засело! Семнадцатое сентября, ведь так?
— Так…
— Мне ваша семейка уже вот где! — Глыбов краем ладони выбил быструю дробь на своем затылке. И, выпустив пар, смягчился: — Ты садись, садись, я не лично тебя имею в виду. Кстати, хорошо выглядишь, загорела. На югах была?
Наташа кивнула, лихорадочно обдумывая ответную защитную речь. Странно, но от такой «смены профессий» она даже получала некоторое удовольствие. Днем — прокурор, вечером — адвокат. Забавно.
— Ну и какие там нынче погоды стоят? — с искренней заинтересованностью спросил Глыбов.
— Солнечные погоды, солнечные.
— Вот видишь, а я третий год в Москве безвылазно. — В его взгляде появился упрек. — И знаешь почему?
— Знаю. Из-за моего брата.
— В правильном направлении мыслишь, Клюева, в правильном. — И заметив, что Наталья уже готова ввинтить в разговор какую-то дерзость, Глыбов вновь прервал ее взмахом руки: — Погоди, погоди!.. Знаю я твои штучки, на совесть будешь давить, на общественное сознание. Больная мать, обосранные дети, нужда заставила и плохое влияние улицы — это мы уже проходили. Эту тему закрываем, договорились?
— Договорились, — после паузы ответила Наташа. Вступать в дискуссию, судя по всему, было бессмысленно. Пусть выговорится.
— Буду с тобой откровенен, Клюева, как на духу… Д