о этого момента я закрывал глаза. Согласись, закрывал на то, на что любой другой бы не закрыл. Переодеться в священника и собирать с доверчивых прохожих деньги на восстановление храма Христа Спасителя! Это же!.. Это же!.. — запыхтел Глыбов, но так и не нашел достойного определения поступку богохульника. — И на это закрыл! А теперь все. Хватит. Отыгрался хрен на скрипке.
«Что-то он сегодня раздухарился. Уж больно уверен в себе. Неужели Ленька всерьез вляпался, по-настоящему?»
— Вот, полюбуйся на это народное творчество. — Глыбов словно прочитал ее мысли и вытащил откуда-то из-под стола громоздкую конструкцию.
Конструкция состояла из двух картонных листов, скрепленных между собой кожаными лямками. Видимо, лямки перекидывались через плечи, и получался двусторонний плакат — текст можно было прочитать и на животе, и на спине. Впервые такой плакат Наташа увидела в самом раннем детстве, когда в программе «Время» показывали американских безработных.
— Заметь, сделано в типографии, — раздраженно произнес начальник отделения. — Качество-то какое, а? Оно и понятно, все-таки на иностранную клиентуру рассчитано.
И в тексте ни одной ошибки, хоть и по-английски.
— А вы-то откуда знаете? — Наташа удивленно вскинула на Глыбова глаза.
— Сержант у нас один новенький. Иняз в прошлом году окончил. Так вот, цитирую дословно… — Глыбов начал водить коротким пальцем по строкам латинских слов: — «Хотите жениться на русской девушке — спросите меня: как? За умеренную плату вы сможете выбрать спутницу жизни. Выбор неограничен. Оформление регистрационных документов за двадцать четыре часа. Форма оплаты — любая. Действует система льгот и скидок». Ну, каково?
— Впечатляет… — хмуро отозвалась Наташа. — Только не очень понятно насчет скидок… Одна жена — рубль, а две — полтинник?
— Если бы полтинник! Ты слушай, Клюева, слушай, теперь самое главное. Приготовилась? — И Глыбов, добавив пафоса, торжественно изрек: — «Девственность гарантируется!» А?
— Ну, в этом-то ничего удивительного нет, — пожала плечами Наташа. — При нынешней-то медицине.
— Иронизируешь? — нехорошо прищурился Глыбов. — Конечно, а что тебе еще остается делать? Преступление-то налицо!
— Где преступление? В чем здесь преступление?
— Ага! — азартно воскликнул Глыбов, будто подловил ее на какой-то грубейшей ошибке. — Леонид с этим плакатиком расхаживал у гостиницы и приставал к иностранцам.
— Ну и что?
— Разумеется, этого мало для привлечения к уголовной ответственности, но…
— Даже так? — перебила его Наташа. — К уголовной? Хм, интересно…
А у самой сердечко забилось.
— К уголовной, милая, к уголовной. — Глыбов склонился над столом и подался всем телом вперед, заговорил тихо и как-то мстительно-зловеще: — И статей наберется!.. Целый букет! Перечислить?
— Сделайте милость, — сказала Наташа.
— Пожалуйста. Начнем с самого малого — хулиганство. Двести шестая, кажется…
— Так уж и хулиганство?
— Хулиганство, Клюева. Другой вопрос: какое? Мелкое или злостное? Но это дифференцирование меня сейчас меньше всего волнует. Это еще цветочки…
«Словечко-то вспомнил какое, дальше некуда: „дифференцирование“. Ну-ну…»
— Дальше идет средняя тяжесть — мошенничество и незаконные валютные операции. За неполную неделю активной деятельности твой братец успел облапошить четырех человек, подданных Сирии, Ливана, Соединенных Штатов Америки и Бангладеш.
— В каком смысле — облапошить?
— В прямом, Клюева. От вышеперечисленных граждан поступили жалобы. В письменном виде. Вот они, все туточки у меня, в папочке, — Глыбов хлопнул ладонью по столешнице.
— Можно взглянуть?
— Не-а! — мерзко хихикнул начальник отделения. — Нельзя! Я тебе своими словами расскажу. В общем, все бы ничего, но, собрав с клиентов по тысяче американских долларов, Леонид Вадимов — знаешь такого? — действительно обеспечил каждого из них особями женского пола. Как позже выяснилось, все эти особи оказались заражены венерическими болезнями.
Наташа молчала, опустив голову и закусив нижнюю губу.
— А теперь о самом главном, — продолжал Глыбов. — Девчонки эти были несовершеннолетними. Максимум шестнадцать лет. Понимаешь, к чему я? Правильно, совершение развратных действий по отношению к несовершеннолетним.
— Так это иностранцев надо судить. Или тех, кто девчонок этих заразил.
— Разберемся, не умничай, — набычился Глыбов. — Трое из тех четырех девчонок уже дали письменные показания, в которых утверждается, что Леонид Вадимов принуждал их к половому сношению с гражданами иностранных государств…
— Вранье! — Из Наташиной груди вырвался почти крик.
— Суд разберется, — иезуитски улыбнулся Глыбов. — И разумеется, накажет виновных.
— Я могу забрать Леню домой?
— Ты в своем уме, Клюева? Я же дело открыл!
— Как — открыли? — Наташу будто паралич разбил.
— А вот так, взял и открыл. Забыла, как это делается?
— Но на каком основании? — взвыла Наташа. — Тоже мне, бандита нашли! Весь город утопает в крови, троллейбусы взрываются, а вы!.. Вы!..
— Опомнилась… «Вы! Вы!» Да я тысячу раз тебя предупреждал: когда-нибудь твой братец плохо кончит. Вот и дождалась… П…..Ц котенку… — И с наигранной сухостью Глыбов произнес: — Не имею права вас задерживать, гражданка Клюева. Вы свободны.
— Я могу хотя бы его увидеть?
— Нет. Категорически.
— Что ж… Зайдем с другой стороны… — Наташа медленно закинула ногу на ногу.
Факты, выплеснутые на нее Глыбовым, повергли ее в состояние шока. Но она заставила себя успокоиться, протрезветь. Ей была нужна холодная голова. Жаль, не было времени, чтобы переварить всю эту чушь.
Внутренне она уже приготовилась к долгому, мучительному разговору. Быть может, ей даже придется унижаться.
Но с другой стороны зайти не удалось. На все ее доводы и юридические придирки Глыбов отвечал лишь снисходительной улыбочкой и ничего не значащими фразочками типа «следствие установит» и «историю нельзя повернуть вспять». Всем своим видом он показывал, что эта бессмысленная беседа его утомляет; он каждые десять секунд смотрел на часы, мол, времени у него в обрез, дел по горло, с преступностью бороться надо.
И смех и грех. Насколько уверенно Наташа ощущала себя в зале суда, настолько беспомощной она казалась себе в кабинете Глыбова. Не помогли и слезы.
Слезы жалобные, постыдные. Тот оставался непреклонен и даже получал садистское удовольствие, сознавая свою значимость.
Клавдия Васильевна Дежкина подняла трубку сразу, будто нетерпеливо ждала этого звонка. Слава Богу, дома… Наташа быстренько обрисовала ей создавшуюся ситуацию.
— Глыбов? Я его знаю.
— Клавдия Васильевна, я вас…
— Ты откуда сейчас?
— Из отделения как раз.
— Выезжаю. — И в сторону, мужу: — Федька, беги заводи машину.
Они познакомились несколько лет назад, вместе работали в одной прокуратуре. Нельзя сказать, что следователь по особо важным делам Дежкина и прокурор Клюева стали подругами не разлей вода, но отношения их были теплыми и доверительными. Встречались они редко, по большей части их пути пересекались волей случая, а вот перезванивались чуть ли не каждую неделю и подолгу болтали о своем, о бабьем.
О чем «болтали» Дежкина и Глыбов, навсегда останется для Наташи тайной, но результат «болтовни» был налицо — через час Клавдия Васильевна вышла на крылечко отделения милиции. Вышла вместе с Ленькой.
Все это время Наташа прождала в машине.
— Гляди-ка, вызволила твоего поганца, — сказал сидевший за рулем Федор, и во взгляде его проскользнула гордость.
— Спасибо вам… — тихо проговорила Наташа.
— А мне-то за что?
— Ну как же… Оторвались от дел, мчались как угорелые…
— Да бросьте вы, — засмущался Дежкин. — Бросьте…
Ленька был подавлен, и глаза у него были на мокром месте. Это от нервов. Почувствовал, что пятки начало припекать. Обычно сестра высвобождала его в течение получаса, а тут пришлось весь день в камере проваландаться. Значит, что-то не так, тюрьмой запахло.
— Подписку о невыезде, — сообщила Дежкина Наташе. — Сиди-сиди, мы вас подбросим.
Ленька юркнул на заднее сиденье и виновато посмотрел на старшую сестру, но та быстро отвела взгляд. Не хотелось ей с ним говорить. А вот по морде треснуть хотелось. Уж дома-то она душу отведет…
— Глыбов действительно дело завел. Он подполковничью звездочку ждет, сама понимаешь… — сказала Дежкина, когда они выехали на магистраль. — Мужик-то он неплохой, но… Уломать не удалось.
— Да что вы, огромное спасибо, — поблагодарила ее Наташа. — Уж дальше я как-нибудь сама разберусь. А может, и не буду.
— Что, надоел тебе братец? — подал голос Федор.
— По нему давно сто первый километр плачет. Ничего, лет через пяток вернется другим человеком. — И Наташа добавила: — С дыркой в жопе…!
Федор загоготал по-мужицки, ему такой юмор нравился. Клавдия Васильевна чуть заметно улыбнулась.
Ленька шмыгнул носом. Конечно же сестра шутила. Грубо, но шутила.
— Я больше не буду… — пробормотал он еле слышно, однако его реплика осталась без комментариев.
— Куда дальше? — спросил Дежкин.
— В конце улицы. Видите светофор? Мы у него выйдем, во двор заезжать не надо.
— А меня на троллейбусы бросили, — объявила Дежкина.
— Да вы что! На те самые?
— Ага, нас шестеро в бригаде, каждый со своим мнением. Меньшиков рвет и мечет.
— Еще бы… Поздравляю!..
— Не с чем пока поздравлять. — Клавдия Васильевна устало полузакрыла глаза.
— Совсем туго?
— Совсем… Если через неделю не раскроем, то не раскроем никогда.
— А версии?
— Версий множество, но меня интуиция редко когда подводит… А она, милая, подсказывает — глухой «висяк»…
Федор со знанием дела кивнул, будто его тоже зачислили в бригаду следователей.
— Да че тут думать? — вдруг запальчиво воскликнул Ленька. — Ежу понятно, что это чеченский след!
— Молчи! — Наташу наконец прорвало. Она начала хлестать парня по лицу, по ушам, по шее… — Лучше молчи! Ни слова! Молчи!