спытывал глубочайшее отвращение. А если не найдет – не велика потеря. Я колебался: камин или издатель? Распустил завязки папки, прикинул рукопись на руке – пожалуй, камин. На последней странице увидел солидное буровато-желтое пятно, удивился, потому что не помнил его, и посмотрел. Не веря глазам, пролистал несколько страниц от конца. Роман, оказывается, был закончен. Память, целую неделю отягощенная алкоголем, не сохранила подробностей, но, как выяснилось, в порыве отвращения я уже закончил роман, разом убив героев, да еще и уйму народу впридачу, устроив железнодорожную катастрофу. С самодовольным счастьем было покончено. Что интересно, у меня даже почерк не изменился. А еще говорят, что алкоголь влияет на крепость руки. Ладно, отправлю издателю. Пусть делает, что хочет.
Чтобы закончить рассказ о мисс Милвертон, добавлю, что тот, кого она выдавала за брата, был человеком вялым и нерешительным. Пока она платила ему за то, что он сопровождал ее в розысках всевозможных субъектов, которые могли охарактеризовать меня с дурной стороны, это его устраивало, но как только «сестра» исчезла, это повергло его в смятение. Несколько дней он ждал ее возвращения в отеле «Бертрам», а потом тихо исчез в неизвестном направлении, даже не подумав известить полицию. Когда через несколько лет мне понадобилось в одном из рассказов о Холмсе имя для шантажиста, я создал его из имен Чарльза и Огасты Милвертон.
А! Чтобы уж окончательно закрыть эту тему, добавлю, что мисс Милвертон неплохо прижилась в бюро Пинкертона и оказалась там на своем месте. По моим сведениям, лет пять назад она вышла замуж. Нет, не за мистера Паркера, как вы могли подумать. Теперь ее зовут миссис Питер Кейн.
Глава 11 Проблемы литературы
Характер полковника М. портился прямо на глазах, и я был склонен приписать это возрастным явлениям. Правда, ему только недавно перевалило за пятьдесят, это не возраст для мужчины, согласен, но жизнь, которую он вел, и излишества, которым предавался, действовали на него разрушающе. С тревогой медика я наблюдал за его здоровьем – перемены были тем нагляднее, что виделись мы с ним не очень часто. В начале 1894 года при одной встрече меня поразил его голос – полковник как будто взял в рот камешек, и этот камешек, перекатываясь между языком м небом, мешал ему отчетливо, как прежде, выговаривать звуки. Особенно пострадали окончания слов. Его лицо, раньше вполне благообразное, как-то неуловимо изменилось.
– Что смотрите, доктор? – злобно спросил он. – Думаете, не взять ли меня в пациенты?
– Избави меня Боже от такого пациента, – искренне ответил я. – Мы с вами и так слишком часто встречаемся. Но знаете, оставьте вы в покое вашего шарлатана с Харли-стрит, а пойдите к хорошему врачу. Хотите, порекомендую?
– Еще порекомендуйте мне спокойную сельскую жизнь и переделайте меня в сквайры, – ответил он. – И сказочку расскажите о целебном морском воздухе.
– А! Так вы только что от врача! – понял я.
– Дурацкая у вас профессия, доктор. Человек просит пилюль от головной боли, а вы устраиваете целый консилиум.
– Что, сильно голова болит?
– Ну… – неопределенно ответил он. – Терпимо. Только раньше рюмки бренди хватало, а теперь уж скоро бутылки хватать не будет. Морфий, что ли, попробовать?
Я встревожился. Вспомнилось, что при прошлой нашей встрече я почувствовал какой-то слабый запах, исходящий от полковника – знакомый, но почему-то неуместный. Опознать-то я его опознал, опиумный запашок легко узнаваем, но вот только сейчас до меня дошло, что прицепился этот запах к полковнику совсем неслучайно. Решение было спонтанным, но настоятельно необходимым. Я сказал, изображая нерешительность:
– Ну, не знал, что у вас проблемы. Хотел своими поделиться.
– Что там у вас?
– Ладно, это пустяки. Поговорим в следующий раз.
– Сейчас, – твердо сказал полковник.
– Видите ли, я хотел поговорить о своей отставке, – сказал я. – Не то, чтобы мне надоела наша с вами деятельность – поймите меня правильно, я вовсе не хочу создавать для нас обоих проблемы, – но мне стало как-то неинтересно. У меня в банке есть кругленькая сумма, и мне не надо в поте лица добывать свой хлеб. Я хочу заниматься тем, чем всегда хотел заниматься, и мне не хочется ни на что отвлекаться.
– Литература, – с отвращением произнес полковник. – Впрочем, говорят, вы делаете успехи. Только уж вы не забывайте, доктор, откуда черпали сюжеты. Помните наш провал с корнером на алмазах? Описали в книжке и компенсировали потери гонораром.
– Этот роман не только о корнере, – процедил я. – Он о любви. Я только что сдал издателю одну книгу и обязался в сжатые сроки написать продолжение. А тут вы со своими криминальными глупостями. Да и то, честно сказать, что-то у нас с вами последнее время плохо получается. Каких-то остолопов набираете. Это же было надо сапфир графини Бэдфорт в зоб гусю засунуть. Да когда – в канун рождества! Интересно, в какой помойке теперь этот зоб искать?
– Вы, однако, не растерялись и тиснули сапфир в рассказец о Холмсе. Только обозвали по-медицински. Голубой фурункул.
– Вы что, ссориться со мной хотите? – спросил я. – Мне что, надо начинать вас бояться? Вы придете как-нибудь вечерком под мои окна да пальнете в меня из вашей паровой пукалки? Так у меня на этот счет конвертик хранится в надежном месте. На случай непредвиденной смерти.
– Воображаю, что вы там понаписали! – фыркнул полковник. – Ладно уж, идите в отставку, доктор, только дела сдайте, не хочу я с вами ссориться. И насчет конвертика – ну, доктор, как не стыдно. Родственники, как-никак.
Поскольку родственные чувства у полковника были весьма своеобразные, конверт, о котором я ему ненароком приврал, я все-таки приготовил и припрятал понадежнее. Однако полковник оказался верен своему слову, и мы разошлись если не как друзья, то все же без взаимных обид и недоразумений. Первое время мне порой не хватало этого рода деятельности, и я иной раз, читая газеты, ловил себя на мысли, как можно было бы использовать то или иное событие.
Однако, к счастью, литературная моя карьера требовала все больше времени, ибо в этот период я работал плодотворно, как никогда. Роман о похищенной невесте пришелся издателю ко двору, и он даже не потребовал, чтобы я вставил туда Холмса.
– Любовная линия – один из важнейших компонентов романа! – вещал издатель. – Вы исправились, дорогой доктор, у вас тут даже две пары – очень, очень хорошо. И эти негодяи-коммерсанты – колоритно, весьма колоритно! И моряки – тоже неплохо. Антураж замечательный, дорогой доктор. А не подумать ли вам еще об одном романе, где бы действовал майор Клаттербек?
Я едва вырвался, обещав подумать обязательно. Думал же я в ту пору больше о монографии доктора Милвертона, которая как раз в те дни появилась в книжных магазинах и привлекла внимание читающей публики. Всякие динозавры, игуанодоны, птеродактили заполняли мое воображение. И я собрал на бумаге еще одну колоритную компанию, которую своею волей отправил в амазонскую сельву на поиски затерянного мира, где все эти милые зверушки сохранились живьем с допотопных времен. Вместо любовной линии в романе был опять любовный пунктир. Роман тем не менее издателю понравился.
– Да, – заметил он, – это хорошо. Это сильно. Вам, дорогой доктор, следует немедленно писать еще один роман с этими же героями.
– Куда ж мне их теперь посылать? – тупо спросил я. – Опять к динозаврам? Зачем?
– В Африку пошлите или в Индию.
– Там затерянных миров не откроешь, – ответил я. – Вы знаете, какая там плотность населения? Если бы там динозавры и были, их бы уже давно сожрали.
– Ну знаете, вашему профессору Челленджеру, чтобы сделать открытие, вовсе не обязательно из дому уезжать. Он и на чердаке собственного дома затерянный мир найдет. Вы думайте, доктор, думайте.
Я подумал, что бы такое профессор Челленджер мог найти, не покидая страны. Ночью мне приснился кошмар. Я брел запутанными пещерами, где добывали минерал с забавным названием «Голубой Джон» (я бывал там на экскурсии в бытность мою школьником), и на меня нападал пещерный медведь. Явь не принесла заметного облегчения. Медведь, правда, в спальню не ломился, но издатель взял за обыкновение каждое утро посылать телеграмму с вопросом: «Где второе путешествие Челленджера?».
Кошмар с медведем не мог меня выручить – что там Челленджеру медведь? Он его хуком в челюсть, и нокаут медведю полнейший – до десяти можно не считать. Анекдот на полстранички.
Вот если обыкновенного человека, да ночью, да в шахту… Ох, я негодяй, каюсь, но как еще написать рассказ про медведя? Я написал и отослал.
«Вы издеваетесь, доктор?» – гневно ответил издатель.
Я не издевался. Я действительно не знал, что писать. Просто конец света какой-то – ну не могу я придумывать сюжет по заказу. Конец света… Я попробовал выражение на вкус. Ну что же, устроим конец света. По крайней мере, тогда издатель не будет требовать продолжения. И из Англии никуда не надо уезжать. Где там я поселил профессора? Вот у него на квартире все и произойдет. Погодите, друг мой, мысленно пообещал я издателю, смерть ваша будет тиха и незаметна.
Я написал роман на едином дыхании. Картины опустошенного мира вставали передо мною в величественной тишине. Прекрасная Британия в сиянии чудесного летнего дня лежала бездыханным памятником самой себе.
Я отсылал главы издателю по мере написания – пусть подавится и заткнется. Он и впрямь несколько глав подряд помалкивал, но однажды вдруг прислал телеграмму, полную нелепых восторгов и неожиданный вопрос: «Где вы найдете дам для Мелоуна и лорда Рокстона? Как они будут возрождать человечество?».
Сейчас смешно в этом признаться, но тогда я впал в истерику. Как же, устроишь светопреставление с такими людьми. Все опошлят, решительно все! Я сел с бутылкой бренди у камина и в нескольких минут создал мисс Мегги Хантер, медицинскую сестру, которая в минуту опасности схватилась за кислородную подушку, и леди Оливию Бреннел, которая в пруду родового поместья испытывала на герметичность собственноручно сконструированную подводную лодку. Потом, заливаясь истерическими слезами, заставил их возрождать человечество с Мелоуном и Рокстоном. Мегги Хантер подо