Юрка делал ход и тянулся к окну.
Шагали по улице, залитой солнцем, пионеры с красными флагами, галстуками, в синих коротких штанишках. Улица, устланная свежими торцами, в свете яркого солнца была золотой. Малый впереди, проходя мимо бастионов торцов и присыхающей глади цемента со шрамами досок, тарахтал на барабане звонко и неутомимо.
С пятого этажа лиц пионеров было не различить. Пионеры шли сплошной, чуть шевелящейся лентой, дышавшей особенным ритмом. Отражения летели наверх, к пятому этажу, и на самую маленькую долю расходился звук барабана с шагом ребят. Лента врубалась в коричневую раму окна и становилась короче, короче.
Хозяин снял слона и сказал «шах». Юрка увел короля, и Хозяин снова стал ставить силки.
Было жалко, что сокращалась лента и затихал барабан. Остался короткий кусочек, но и его срезала неумолимая рама. Юрка тянулся к улице, силясь удержать уходящую ленту.
Там внизу была жизнь, и шли по солнечной улице пионеры с красными галстуками, гремя барабаном.
«Завтра, завтра, — думал Юрка, — позволят выйти», — и попробовал шевелить подбитой ногой.
Потом вернулись жильцы, принесшие свежесть финских озер, и мать, обласкавшая мальчика с подбитой ногой. Темнота упала на город. Юрты электросварщиков возникли на углах, на скрещениях трамвайных путей. Сверло верещало гигантским жуком, готовя утренний путь. Из подвальных окон пекарни шел запах свежего хлеба. Моряк сидел рядом с девушкой на цоколе садовой ограды. Пришла ночь. Стена разделяла две смежные комнаты коммунальной квартиры.
Спал Хозяин. Спал Юрка.
Их сны, как обручи, пущенные в разные стороны, катились по разным путям.