— Полагаю, нам троим есть о чем побеседовать.
Я откровенно расхохотался. Пуаро, конечно, мог называть предстоящее действо беседой, но я-то знал, кто будет говорить.
Разумеется, говорить будет Эркюль Пуаро!
Вскоре явился Хардкасл. Когда церемония знакомства осталась позади, все расселись по креслам. Дик время от времени исподтишка поглядывал на Пуаро, в его взгляде сквозил неподдельный интерес — так посетители зоопарка рассматривают нового заморского зверя. Да уж, такого экземпляра, как Эркюль Пуаро, ему еще видеть не приходилось!
Наконец Хардкасл заговорил.
— Полагаю, мосье Пуаро, — осторожно начал он, — вы хотели бы еще раз побеседовать со свидетелями и лично все осмотреть. Это, конечно, не очень просто… — он заколебался. — Начальник полиции дал указание предпринять все возможное… Он не учел, что могут возникнуть нежелательные вопросы и возражения. Хотя, раз вы специально приехали…
— Я приехал, — несколько бесцеремонно перебил его Пуаро, — потому что в моей лондонской квартире учинили ремонт.
Я неприлично громко расхохотался, и Пуаро укоризненно на меня взглянул.
— Мосье Пуаро прекрасно может обойтись без нудных опросов и поисков, — ехидно заметил я. — Он всегда утверждал, что может раскрыть преступление, сидя в своем кресле. Похоже только, на этот раз что-то у него не заладилось. Иначе, как я понимаю, он бы сюда не явился, верно?
— Я сказал, — с достоинством ответил Пуаро, — что вовсе не обязательно быть гончей и носиться взад и вперед по следу. Но я признаю: чтобы затравить зверя, собака необходима. Хорошая охотничья собака.
Он повернулся к инспектору, самодовольно покручивая ус.
— Разрешите заметить, — продолжал Пуаро, — что я не одержим собаками, как почти все англичане. Я лично могу прожить и без собаки. Однако я понимаю, почему вы так привязаны к этим животным. Человек любит и уважает свою собаку. Он балует ее и гордится ее успехами. Теперь представьте себе, что возможно обратное! Собака любит своего хозяина, старается ему угодить и тоже гордится тем, что ее хозяин умен и сообразителен. Иногда хозяину совсем не хочется вести своего пса на прогулку, но он ведет — ибо хочет доставить ему удовольствие… Соответственно, и собака старается быть послушной и исполнять все желания хозяина.
У нас с моим добрым юным другом Колином сложилась примерно такая же ситуация. Он пришел навестить меня в Лондоне отнюдь не затем, чтобы просить помощи. Он был абсолютно уверен, что способен решить свои проблемы сам, и, насколько я понимаю, это ему удалось. Но он переживал за меня: я стар, одинок и мне нечем себя занять. Поэтому он и рассказал мне о вашей загадочной истории, надеясь, что это меня заинтересует и даст пищу для размышлений моему изголодавшемуся мозгу. Подбросив мне эту головоломку, он на этом не успокоился и подверг сомнению излюбленный мой тезис о том, что любую задачку можно решить, уютно устроившись в кресле и хорошенько сосредоточившись. Иными словами, он бросил мне вызов… Подозреваю, за этим скрывалось легкое недоверие, которое я великодушно ему прощаю. Юноша, очевидно, хотел доказать мне, что не так-то все просто. Mais oui, mon ami[102]. Разумеется, все далеко не просто! Вы хотели посмеяться надо мной… чуть-чуть! Я вас не упрекаю. Замечу лишь, что вы, оказывается, плохо знаете Эркюля Пуаро.
Он выпятил грудь и подкрутил усы.
Посмотрев на его самодовольную физиономию, я скептически ухмыльнулся.
— Ну хорошо, — сказал я. — И какая же тогда у нашей истории разгадка? Скажите нам, если конечно, вы ее нашли.
— Разумеется, нашел!
— Вы хотите сказать, что знаете, кто убил того мужчину? — осторожно спросил Хардкасл.
— Разумеется.
— И кто убил Эдну Брэнт?
— Конечно.
— И знаете, кто убитый?
— Точнее — знаю, кто это должен быть.
Лицо Хардкасла выразило крайнее сомнение, но, памятуя о приказе начальника полиции, он мужественно сохранял любезный тон, в котором, однако, то и дело проскальзывал предательский скептицизм.
— Извините, мосье Пуаро, вы утверждаете, что вам известно, кто их убил и почему?
— Да.
— Иными словами, это дело нисколько вас не затруднило?
— Не совсем так.
— Думаю, вы хотите сказать, — довольно сухо произнес я, — что у вас имеются предположения. Всего лишь предположения.
— Не стану спорить с вами из-за слова, mon cher Колин. Говорю вам: я знаю.
Хардкасл вздохнул.
— Видите ли, мосье Пуаро, мне нужны доказательства.
— Естественно! При наличии определенных сведений, полагаю, вы легко сможете их получить. Полноте, инспектор! Если вы знаете — действительно знаете кто преступник! — разве это само по себе не является первым важным шагом? Исходя из этого, вы почти всегда можете рассчитывать на успешное завершение дела.
— Не всегда, — вздохнув, возразил Хардкасл. — Некоторые спокойно разгуливают на свободе, хотя их место в тюрьме. Они это знают, и мы тоже.
— Но таких очень мало, не правда ли?
— Ну хорошо, хорошо! — вмешался я. — Если вы знаете… Скажите же и нам!
— Мне кажется, вы все еще сомневаетесь. Так вот позвольте мне сказать следующее: если найдено правильное решение, то все детали укладываются в четкую картину. Вы понимаете, что иначе просто не может быть. Это и дает вам ощущение абсолютной уверенности.
— О Господи! — воскликнул я. — Да не тяните же! Считайте, что я принимаю все ваши теоретические выкладки!
Пуаро поудобнее устроился в кресле и жестом предложил инспектору снова наполнить стакан.
— Следует четко уяснить, mes amis[103], что для решения любой проблемы нужны факты. А чтобы их раздобыть, необходима собака. Охотничья собака, которая приносит вам сначала одну тушку, затем вторую…
— …и так до бесконечности, — перебил я его. — Мы поняли!
— Невозможно решить проблему, полагаясь лишь на газетные сообщения. Факты должны быть точными, а газеты крайне редко нас этим балуют (если вообще на это способны!). Газеты сообщают, будто что-то произошло в четыре часа, а на самом деле оно случилось в четыре пятнадцать; они уверяют, что у такого-то имеется сестра по имени Элизабет, а потом выясняется, что ее зовут Александра и она вовсе ему не сестра. И так далее. В общем, как вы понимаете, сидя в кресле, фактов не добудешь… Однако у меня имелся замечательный «пес»… мм… в лице Колина… который обладает весьма редкими качествами, кстати сказать, немало способствовавшими его блестящей карьере. У него великолепная память. Он даже через несколько дней может слово-в-слово повторить услышанный им разговор. Не пересказать, как это обыкновенно делают люди, а воспроизвести. Он не скажет: «В двадцать минут двенадцатого пришла почта…» Нет! Он обстоятельно изложит то, что случилось на самом деле: постучали в парадную дверь, и кто-то вошел в комнату с письмами в руке. И это крайне важно, ибо означает, что он слышал и видел то, что услышал бы и увидел на его месте я сам.
— Но, увы! Бедный пес только таскал вам «тушки», но не сделал необходимых выводов!
— Итак, — продолжал Пуаро, не реагируя на мою реплику, — благодаря Колину у меня имелись факты. Я, как говорят, был в курсе. Это термин вашего военизированного времени, не правда ли? «Держать в курсе». Когда Колин рассказал мне эту историю, меня прежде всего поразили ее совершенно фантастические обстоятельства. Эти четверо часов, переведенных приблизительно на час вперед… и то, что все они появились в доме без ведома хозяйки (как она утверждает). Мы же, разумеется, всякое утверждение обязаны тщательно проверить. Не так ли?
— Абсолютно с вами согласен, — с чрезмерным пылом поддержал его Хардкасл.
— Итак, на полу гостиной лежит мертвый мужчина — пожилой и прилично одетый. Никто не знает, кто он (или, опять же, не хочет его узнавать). В его кармане найдена визитная карточка: «Мистер Р. Г. Карри, Дэнвер-стрит, дом 7, Страховая компания метрополиса», однако не существует ни такой компании, ни Дэнвер-стрит, ни, судя по всему, самого мистера Р. Г. Карри. Это виртуальные улики, но тем не менее это улики. Теперь следуем дальше. В час пятьдесят в машинописном бюро звонит телефон, и некто мисс Пэбмарш просит прислать к трем часам стенографистку по адресу Уилбрэхем Крэсент, девятнадцать, причем просит прислать именно Шилу Уэбб. Мисс Уэбб отправляется по данному адресу и прибывает туда за несколько минут до трех часов, входит (в соответствии с указанием клиентки) в гостиную, обнаруживает на полу мертвеца и с криком выскакивает из дома, чтобы в следующую минуту оказаться в объятиях молодого человека.
Пуаро сделал паузу и посмотрел на меня. Я поклонился.
— На сцене появляется юный герой, — торжественно провозгласил я.
— Обратите внимание, — заметил Пуаро, — что, говоря об этом, вы не можете избежать театрально-шутовского тона. Вся эта история и в самом деле выглядит абсолютно нереальной и отдает дурной мелодрамой. Такое можно встретить лишь в опусах Гарри Грэгсона и ему подобных. Между прочим, когда мой юный друг пришел ко мне с этой историей, я как раз принялся за чтение триллеров, которыми авторы усердно потчевали публику последние шестьдесят лет. Крайне интересно! Начинаешь видеть реальные преступления в свете художественных произведений. Например, если собака не залаяла, когда должна была это сделать, я говорю себе: «Ага! Преступление в духе Шерлока Холмса!» А если труп найден в опечатанной комнате, я, естественно, говорю: «Ха! Это уже в стиле Диксона Карра!» Или вот, к примеру, мой друг, миссис Оливер! Если бы мне нужно было найти… В общем, не важно. Вы уловили мою мысль? Так вот, интересующее нас преступление сопряжено с такими невероятными обстоятельствами, что невольно говоришь себе: «В этой книжонке многовато эффектных сцен и никакого чувства реальности». Но, увы, это — не книга! Это печальная действительность, и, чтобы раскрыть подобное преступление, требуется неимоверное напряжение мысли. Не так ли?