Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин — страница 43 из 83

ДОМ НА КАНАЛЕ

Глава 7Дружелюбная ведьма

На следующее утро перед выездом Тапенс в последний раз внимательно рассмотрела картину — не столько затем, чтобы получше запомнить все детали, сколько для того, чтобы запомнить расположение дома. Ведь на этот раз она будет смотреть на него не из вагона поезда, а с шоссе. Совсем другой ракурс. Ведь по дороге может оказаться сколько угодно горбатых мостиков, заброшенных каналов и даже других, но очень похожих домов (правда, в глубине души Тапенс отказывалась этому верить).

Подпись художника была настолько невнятной, что кроме первой буквы «Б» ничего разобрать было решительно невозможно.

Отвернувшись от картины, Тапенс еще раз внимательно просмотрела вещи, которые брала с собой: железнодорожный справочник, две-три карты военно-геодезического управления и бумажка с выписанными на ней названиями населенных пунктов: Медчестер, Хэстли, Маркет Бейсинг, Мидлшэм, Инчуэлл… И все их ей предстояло обследовать. Вещи умещались в одну достаточно компактную сумку. У Тапенс были большие подозрения, что, когда она доберется до предполагаемой местности, ей придется долго и нудно колесить по сельским тропинкам и дорожкам, прежде чем она обнаружит нужное ей место.

Сделав остановку в Медчестере, чтобы перекусить и выпить кофе, она поехала дальше и скоро свернула на какую-то Богом забытую дорогу, уже начавшую порастать травой, тянувшуюся параллельно железнодорожным путям по сырой и лесистой местности.

Как и в большинстве сельских районов Англии, на дороге поминутно встречались указатели с названиями местечек, о которых никто никогда не слышал и, более того, в которые при всем желании не сумел бы попасть. Казалось, указатели делали все, чтобы этого не случилось. Например, дорога, хоть и петляя, упорно тянулась вдоль канала, но, стоило вам потерять бдительность и расслабиться, за ближайшим же поворотом вас ожидал тупик. Или, скажем, вы катили в направлении Большого Мичелдена и вдруг оказывались на распутье. Указатель предлагал вам выбрать между двумя дорогами: одной — на Пеннингтон Спэрроу и другой — на Фарлингтон. Если вы выбирали второй вариант, то минут через пять и впрямь оказывались в Фарлингтоне, сразу за пределами которого очередной указатель жизнерадостно извещал вас, что до Пеннингтон Спэрроу осталось совсем немного, и через некоторое время возвращал вас на исходные позиции. В общем, Большого Мичелдена Тапенс так и не нашла. Знай она, какую именно деревню разыскивает, все было бы гораздо проще, но ехать вдоль каналов, руководствуясь картой, было все равно что разгадывать кроссворд на иностранном языке. Иногда дорога подходила вплотную к железнодорожному полотну, и Тапенс, приободрившись, начинала взволнованно вертеть головой, но всякий раз ее надежды оказывались напрасными. Биз-Хилл, Саут Уинтертон, Феррел Сент-Эдмунд… Когда-то в Фарелл Сент-Эдмунде была станция, но потом ее упразднили. «Ну хоть бы одна нормальная дорога вдоль канала или железнодорожного полотна!» — в отчаянии думала Тапенс.

День клонился к вечеру, и Тапенс понемногу начала отчаиваться. Дорога привела ее к какой-то ферме у канала и, тут же вильнув, устремилась через холм к местечку под названием Уэстпенфоулд, где была церквушка с квадратной колокольней, меньше всего нужная сейчас Тапенс.

Мрачно следуя накатанной колее, казавшейся единственным выходом из Уэстпенфоулда и ведущей, согласно весьма смутным представлениям Тапенс о местности, в прямо противоположную сторону от места — где бы оно ни находилось, — которое было нужно ей, она вдруг оказалась у развилки. Обе стрелки указателя обломились.

— И куда теперь? — вздохнула Тапенс. — Хотя какая уже разница!

Она свернула налево.

Дорога начала петлять, потом раздалась вширь и стала карабкаться в гору. Лес неожиданно кончился, и потянулись пологие меловые холмы. Дорога взбиралась на гребень очередного холма, круто ныряла вниз и все начиналось по новой. Где-то совсем рядом раздался протяжный гудок…

— Похоже, поезд, — воспрянула духом Тапенс.

Это и в самом деле был поезд. С вершины очередного холма открылся вид на идущую вдоль подножия железнодорожную линию и товарный поезд, который пыхтел и отплевывался, издавая тоскливые гудки. Дальше виднелся канал с перекинутым через него горбатым мостиком из розового кирпича и тот самый дом. Дорога нырнула вниз, выправилась и уверенно потянулась к мостику. Очень осторожно проехав по нему, Тапенс медленно двинулась вдоль дома, оказавшегося по правую сторону от нее, выискивая взглядом подъезд. Однако его здесь, похоже, попросту не было. Мало того, от дороги дом отгораживала довольно высокая стена.

Тапенс остановила машину, вернулась пешком к мостику и принялась разглядывать дом оттуда.

Высокие окна были закрыты зелеными ставнями. Вид у дома был сонный и заброшенный. В лучах заходящего солнца он казался мирным и добрым. Все говорило о том, что в нем давно уже никто не живет. Тапенс вернулась к машине и проехала чуть дальше. Справа от нее шла довольно высокая стена, слева в поля уходила зеленая изгородь.

Вскоре Тапенс оказалась у железных кованых ворот. Оставив машину на обочине, она подошла к ним и, встав на цыпочки, заглянула поверх кованой решетки. Ее взору предстал сад. Казалось, недавно кто-то пытался навести в нем порядок. О саде явно заботились, хотя и без особых успехов.

От ворот тянулась дорожка и, осторожно огибая сад, подходила к самой входной двери. Дверь, по-видимому, была парадной, но совершенно таковой не выглядела, больше напоминая черный ход. С этой стороны дом казался совсем другим. Прежде всего, он был обитаем. В нем явно жили. В открытых окнах трепетали занавески, у двери стояло мусорное ведро. В дальнем конце сада крупный пожилой мужчина неторопливо и целеустремленно копал землю. В подобном ракурсе дом, безусловно, лишался всякой таинственности и очарования. Уж рисовать его точно бы никто не стал. Это был самый обыкновенный жилой дом. Тапенс не знала, что ей теперь и делать. Уехать и забыть обо всем? После стольких-то хлопот? Сколько же сейчас времени? Она взглянула на свои часы, но они остановились. Со двора донесся скрип дверных петель, и Тапенс снова приподнялась на цыпочки.

Дверь дома открылась, и на пороге появилась женщина. Она поставила молочную бутылку и, выпрямившись, посмотрела в сторону ворот. Обнаружив торчащую над оградой голову Тапенс, она в нерешительности помедлила и двинулась в сторону ворот.

«Господи, — сказала себе Тапенс, — да это же настоящая ведьма! Только добрая».

Женщине было лет пятьдесят. За ее спиной на ветру развевались длинные седые космы. Все это смутно напомнило Тапенс детскую картинку, на которой была изображена молодая женщина на метле. Отсюда, вероятно, и ее ассоциация: «ведьма»… Только у этой женщины не осталось уже ни молодости, ни красоты: ее лицо было изрыто морщинами, нос и подбородок загибались навстречу друг другу, одежда висела непонятно как, а голову венчала совершенно немыслимая остроконечная шляпа. Все это, в принципе, должно было бы создавать на редкость зловещее впечатление, но почему-то не создавало. Казалось, женщина просто излучает добро. «Ну точно, — подумала Тапенс, — вылитая ведьма, только добрая. Таких, кажется, раньше называли „белыми ведьмами“». Женщина неуверенно подошла к воротам и заговорила. Она слегка картавила, тем не менее голос у нее был на редкость приятный.

— Вы что-то ищете? — спросила она.

— Прошу прощения, — отвечала Тапенс. — Я прекрасно понимаю, насколько неучтиво с моей стороны вот так разглядывать ваш сад, но… Понимаете, мне очень хотелось бы узнать об этом доме побольше.

— Тогда, может, просто зайдете и осмотрите его? — предложила добрая ведьма.

— Ой, спасибо, конечно… не хотелось бы вас беспокоить…

— Да какое там беспокойство! Мне ведь все равно нечего делать. Славный денек, не правда ли?

— Что да, то да, — согласилась Тапенс.

— А я подумала, вы заблудились, — продолжала добрая ведьма. — Иногда это бывает.

— Да нет, — сказала Тапенс. — Я просто спускалась с холма, увидела ваш дом и буквально в него влюбилась.

— Да, с той стороны он выглядит очень красиво, — сказала женщина. — Иногда художники даже специально приезжают, чтобы нарисовать его — во всяком случае, когда-то приезжали.

— Еще бы! Мне даже кажется, — осторожно начала Тапенс, — я… я видела одну такую картину… на какой-то выставке. Во всяком случае, дом был очень похож.

— Что ж, вполне возможно. Забавно, знаете… Приезжает какой-нибудь художник и рисует картину. Потом приезжает второй, третий… И на местной выставке оказывается, что картины-то их похожи как две капли воды. Почему-то, все они рисуют дом с одного и того же места. Даже странно! А потом уже от себя дорисовывают — кто кусочек луга, кто ручеек, дуб какой-нибудь, несколько ив и почти всегда норманнскую церквушку. Таких картин каждый год набирается штук по пять-шесть и все они, по-моему, довольно скверные. Впрочем, я не очень в этом разбираюсь. Заходите, пожалуйста.

— Вы очень добры, — сказала Тапенс, — и сад у вас такой славный…

— Да, мы его любим. Овощи сажаем, цветы… Только вот работник из моего мужа неважный, а у меня вечно — то одно, то другое, вот и не хватает времени.

— А однажды я видела ваш дом из поезда, — сказала Тапенс. — Он, кажется, как раз замедляет здесь ход. Еще, помню, подумала: увижу ли его когда-нибудь еще?

— А теперь спускаетесь с холма на машине, и вот он, — подхватила женщина. — Чего только не бывает в жизни, верно?

«Удивительно, — подумала Тапенс, — как мне с ней легко разговаривать. Даже думать не надо. Говори себе все что в голову взбредет…»

— Хотите зайти в дом? — предложила дружелюбная ведьма. — Я же вижу, вам хочется… Он довольно старый, говорят, что позднегеоргианский стиль, кажется. Только к нему что-то пристроено. Нам ведь, знаете, принадлежит всего половина.

— Ах вон оно что! — сказала Тапенс. — Значит, дом разделен на две части?

— Ну да. Мы живем в задней. А фасад — его-то как раз и видно с моста — нам уже не принадлежит. Забавно все-таки получилось. Правильнее, наверное, было бы поделить его на правую и левую половины. Да чего уж теперь?

— И давно вы здесь живете? — спросила Тапенс.

— Три года. После того как муж вышел на пенсию, нам захотелось перебраться в сельскую местность. Искали, конечно, где подешевле. Вот и нашли. Здесь ведь, знаете, страшно одиноко. Ни станции поблизости, ни деревни.

— Я, кажется, видела неподалеку церковь…

— Да, это в Саттон Чанселлор, две с половиной мили отсюда. Мы, конечно, туда ходим, но до самой деревни домов больше нет. Да и деревенька-то крохотная. Не выпьете чашечку чаю? — предложила дружелюбная ведьма. — Я только что чайник поставила, минуты две назад, не больше, а потом выглянула и увидела вас. — Она сложила ладони рупором и позвала: — Амос! — Потом еще раз: — Амос!

Крупный мужчина, отстоящий на приличном расстоянии, повернул голову.

— Чай через десять минут! — крикнула добрая ведьма.

Мужчина махнул рукой в знак того, что понял. Женщина повернулась, открыла дверь и жестом пригласила Та-пенс войти.

— Перри меня зовут, — дружелюбно сообщила она. — Элис Перри.

— А меня Бересфорд, — сказала Тапенс. — Миссис Бересфорд.

— Входите, миссис Бересфорд.

Тапенс на мгновение замешкалась. Ей вдруг вспомнились Гансель и Гретель[145]. Ведьма, зазывающая гостей в дом… «Очевидно, это пряничный домик, — решила Тапенс. — Иначе просто быть не может».

Она искоса взглянула на Элис Перри и тут же устыдилась своих мыслей. Самая обыкновенная женщина… Дружелюбная… Разве только уж чересчур дружелюбная… «Наверняка ведь умеет колдовать, — подумала Тапенс, — только, наверное, колдовство у нее доброе, как и она сама». Она слегка наклонила голову и переступила порог.

Внутри оказалось довольно темно. Коридор был коротким и узким. Миссис Перри провела Тапенс через кухню в общую комнату, которая, очевидно, служила также и гостиной. Ничего необычного Тапенс в доме не обнаружила, отметив про себя, что эта часть, вероятно, и есть поздневикторианская пристройка к основной. Все сооружение было довольно узким и состояло, похоже, из продольного коридора, от которого отходил ряд комнат. Тапенс мысленно согласилась, что так делить дом, безусловно, нельзя.

— Усаживайтесь, сейчас я принесу чай, — сказала миссис Перри.

— Позвольте, я помогу.

— Ах, не беспокойтесь. Я сейчас. Все уже почти готово.

С кухни донесся свист: очевидно, у чайника уже иссякало терпение. Миссис Перри вышла и через несколько минут вернулась с подносом, на котором стояли тарелка с ячменными лепешками, банка джема и три чашки с блюдцами.

— Наверное, вы немного разочарованы, увидев дом изнутри, — заметила миссис Перри, словно читая мысли Та-пенс.

— О нет, что вы! — поспешно возразила та.

— А я бы на вашем месте разочаровалась. Они ведь совершенно не гармонируют, правда? Я имею в виду: фасад и задняя часть дома. Зато жить удобно. Тесновато, конечно, да и света мало, но ведь какая разница в цене!

— А зачем его вообще делили?

— Ох, да это когда было… Не знаю уж, кому это было надо, но, наверное, дом казался ему слишком большим или неудобным. Ему, поди, нужно было что-нибудь поуютнее, куда можно было бы приезжать на выходные. Вот он и оставил себе только столовую, гостиную да пару спален с ваннами наверху, а кабинет переоборудовал в кухню. Поставил перегородки, сделал небольшой ремонт, а все остальное сдал в наем.

— Он и сейчас там живет? Или только на выходные и приезжает?

— Сейчас там никто не живет, дорогая, — отвечала миссис Перри. — Возьмите еще лепешку.

— Спасибо, — сказала Тапенс.

— Во всяком случае, за последние два года сюда никто не приезжал. Я даже и не знаю, кому сейчас принадлежит та половина.

— А кому она принадлежала, когда вы впервые тут появились?

— Бывало, наезжала молодая леди — говорили, актриса. Мы, правда, ее никогда не видели. Она ведь приезжала в субботу поздно вечером — после спектакля, наверное. А вечером в воскресенье уезжала.

— Загадочная особа, — принялась развивать тему Тапенс.

— А знаете, я ведь именно так о ней и думала. Даже сочиняла про нее всякие истории. Очень уж она мне напоминала Грету Гарбо[146]. Тоже, знаете, всегда ходила в темных очках и шляпке. Боже милостивый, да что это я? Сама ведь до сих пор не сняла…

Она стянула с головы свою остроконечную шляпу и добродушно рассмеялась:

— Не удивляйтесь. Она из спектакля, который мы ставим в местном приходе. Нечто вроде сказки для детишек. Я там играю ведьму, — гордо добавила она.

— О-о, — протянула слегка ошарашенная Тапенс и поспешно добавила: — Здорово!

— Еще бы! — миссис Перри засмеялась и похлопала себя по подбородку. — С таким-то лицом грех играть кого-нибудь другого. Остается надеяться, что я не слишком вжилась в образ. А то еще пойдут разговоры…

— Ну что вы! Никто о вас такого не подумает, — заверила ее Тапенс. — И уж в любом случае из вас получилась очень добрая ведьма…

— И на том спасибо, — улыбнулась миссис Перри. — Так вот эта актриса… не помню уже фамилии… Марчент, что ли, а может, и нет… Вы и представить не можете, чего я, бывало, про нее только не нафантазирую. И это при том, что толком-то ее ни разу не видела и даже не разговаривала. Иногда я представляла ее ужасно робкой и нервной. Вот, думаю, понаедут к ней репортеры, а она спрячется и не захочет их принять. А то, бывало… глупость, конечно… навоображаю о ней чего-нибудь зловещего. Например, будто она боится, что ее узнают. Потому что на самом-то деле она вовсе и не актриса, а преступница, которую разыскивает полиция. Хочется иногда, знаете, дать волю воображению. Особенно, когда… когда не очень часто бываешь на людях.

— И она всегда приезжала одна?

— Ну, об этом я могу только догадываться. Перегородки-то тонюсенькие, иной раз и не хочешь, а услышишь, что творится за стенкой. По-моему, иногда она кого-то с собой привозила. — Она кивнула. — Какого-то мужчину. Может, поэтому им и нужно было местечко потише да поукромнее, вроде нашего дома.

— Женатого мужчину, — принялась фантазировать Тапенс.

— Похоже на то, правда? — сказала миссис Перри.

— А может, это был ее муж, который нарочно выбрал местечко поглуше, чтобы убить ее и закопать в саду.

— Господи ты Боже мой! — всплеснула руками миссис Перри. — Как это вам в голову только такое пришло?

— Но ведь должен же был кто-то о ней знать, — сказала Тапенс. — Агенты по продаже недвижимости, например. Они ведь ужас какие пронырливые.

— Может быть, — согласилась миссис Перри. — Но лично я предпочла бы ничего не знать, если вы понимаете, о чем я.

— О да, я вас очень хорошо понимаю.

— Знаете, в этом доме какая-то особая атмосфера… Я хочу сказать, невозможно отделаться от чувства, что в этих стенах могло случиться все что угодно.

— А к ней приходили люди — ну, стряпать там, убираться?

— Откуда? Тут же никто поблизости не живет.

Входная дверь отворилась, и в коридор кто-то вошел.

Послышались шаги и звук льющейся воды. Кто-то мыл над раковиной руки. Потом звук воды стих, и в комнату вошел крупный мужчина, который делал что-то по саду.

— Мой муж, — представила его миссис Перри. — Амос. У нас гостья, Амос. Миссис Бересфорд.

— Здравствуйте, — сказала Тапенс.

Вблизи Амос Перри оказался даже еще крупнее, чем издали. Несмотря на тяжелую шаркающую походку и кажущуюся неуклюжесть, его высокая мускулистая фигура выглядела очень внушительно.

— Рад познакомиться, миссис Бересфорд, — широко улыбнулся он.

Голос у него оказался приятный, но в глазах светилась такая безграничная наивность, что Тапенс тут же засомневалась, в себе ли он? Уж не потому ли миссис Перри пришлось обосноваться вдали от людей?

— Он так любит сад, — сказала миссис Перри.

С появлением мистера Перри разговор быстро зачах. Теперь большей частью говорила миссис Перри, но слишком заметно было, что она чувствует себя не в своей тарелке. Она сильно нервничала и все время обращалась к мужу. «Подбадривает его», — решила Тапенс. Так мать подбивает на разговор робкого мальчика, желая, чтобы он показал в присутствии гостя, на что способен, и переживает, что тот может оказаться не на высоте. Торопливо допив чай, Тапенс начала прощаться.

— Ну, мне пора, — сказала она. — Большое вам спасибо за гостеприимство, миссис Перри.

— Прежде чем уйти, осмотрите наш сад, — поднялся ее муж. — Идемте, я вам покажу.

Она вышла с ним из дома, и он провел ее к тому месту, где только что копал.

— Красивые цветы, правда? — гордо сказал он. — Здесь у меня несколько сортов роз… Видите вот эту, красно-белую?

— «Майор Борэпэр», — отозвалась Тапенс.

— Здесь мы ее называем «Йорк и Ланкастер», — сказал Перри. — Война Алой и Белой роз[147]. Приятно пахнет, правда?

— Изумительно.

— Не то что эти новомодные гибриды.

В целом сад представлял собой довольно жалкое зрелище. Сорняки заполняли почти все свободное пространство, но сами цветы были старательно, хотя и не очень умело, подвязаны.

— Такие яркие… — проговорил мистер Перри. — Люблю все яркое. Мы часто приглашаем людей посмотреть наш сад. Рад, что вы пришли.

— Большое спасибо, — ответила Тапенс. — У вас все такое замечательное: и дом, и сад…

— Вам следует посмотреть и другую половину.

— Она сдается… или продается? Ваша жена сказала, сейчас там никто не живет.

— Не знаю. Мы никого не видели. Никакого объявления нет, и осматривать его тоже никто не приезжает.

— По-моему, в нем было бы приятно жить.

— Вы подыскиваете дом?

— Да, — тут же приняла решение Тапенс. — Вот именно. Мы с мужем подыскиваем домик в сельской местности. Понимаете, он скоро выйдет на пенсию… Уже в следующем году, и хотелось бы все устроить заранее.

— Если вы любите тишину, здесь тихо.

— Что ж, — продолжала Тапенс, — попробую навести справки у местных агентов по недвижимости. Вы ведь через них свою часть снимаете?

— Да, увидели объявление в газете и сразу поехали в агентство, да.

— А куда вы ездили — в соседнюю деревеньку, Саттон Чанселлор, кажется?

— В Саттон Чанселлор? Нет. Эта контора находится в Маркет Бейсинге. «Рассел и Томпсон» — так она называется. Вы могли бы съездить к ним и спросить.

— Да, пожалуй, — согласилась Тапенс. — А далеко отсюда до Маркет Бейсинга?

— До Саттон Чанселлора две мили, а оттуда еще семь до Маркет Бейсинга. Сначала, конечно, одни проселки, а уже от Саттон Чанселлора дорога вполне приличная.

— Понятно, — сказала Тапенс. — Ну что ж, до свидания, мистер Перри, и большое вам спасибо, что показали мне сад.

— Минуточку. — Он наклонился, срезал огромный пион и бережно вставил его в петличку на куртке Тапенс. — Красиво… Ей Богу, красиво.

Неожиданно Тапенс почувствовала самую настоящую панику. Она поняла вдруг, что до смерти боится этого огромного неуклюжего мужчину. Он смотрел на нее сверху вниз и улыбался. Очень странно улыбался…

— Красиво на вас смотрится, — повторил он. — Очень красиво.

«Хорошо, что я уже вышла из юного возраста, — подумала Тапенс. — Иначе даже и не знаю, как бы отреагировала на подобный знак внимания…» Она еще раз попрощалась и поспешила прочь.

Входная дверь была открыта, и Тапенс заглянула в дом поблагодарить на прощание миссис Перри. Та мыла на кухне посуду после чая. Тапенс машинально сняла с вешалки полотенце и принялась протирать чашки и блюдца.

— Огромное вам спасибо, — сказала она. — И вам, и вашему мужу. Вы были так добры и гостеприимны… Что это?

Откуда-то из-за стены, у которой стояла старомодная газовая плита, донеслись пронзительный крик, клекот и скрежет.

— Галка, наверное, — сказала миссис Перри. — Упала в дымоход в другой половине дома. В это время года такое часто случается. На прошлой неделе и в нашу трубу одна свалилась. Они ведь вьют в дымоходах гнезда, вы знаете.

— Как — в другой половине дома?

— Ну да. Вот опять кричит.

И снова из-за стены донесся клекот и пронзительный крик попавшей в беду птицы.

— В пустом-то доме ей и помочь некому, — пояснила миссис Перри. — Дымоходы надо прочищать.

Клекот и царапанье продолжались.

— Бедняжка, — сказала Тапенс.

— А что делать? Сама она уже оттуда не выберется.

— То есть как? Вы хотите сказать, она так там и умрет?

— Ну да. Я ж вам говорила, недавно и в наш дымоход одна свалилась. Даже две. Первая-то оказалась в порядке. Молодая была, крепкая… Мы ее вытащили оттуда, она и улетела. А вторая сразу задохлась.

Царапанье и крики не умолкали.

— Как бы нам туда добраться… — начала Тапенс, и тут в дверях появился мистер Перри.

— Что-то случилось? — спросил он, озабоченно переводя взгляд с одной женщины на другую.

— Там птица, Амос. Вероятно, в дымоходе гостиной за стеной. Слышишь?

— Да, это галка упала из гнезда.

— Вот бы туда забраться, — сказала миссис Перри.

— Зачем? Она все равно сдохнет. Или со страху, или задохнется.

— А потом пойдет запах, — сказала миссис Перри.

— Здесь ты все равно ничего не почуешь. Уж больно ты жалостливая, — сказал он и, переводя взгляд с одной на другую, добавил: — Как и все женщины. Впрочем, если хотите, можно и достать.

— Господи, неужто ты полезешь в окно?

— Нет, зачем, можно войти через дверь.

— Какую дверь?

— Да ту, что во дворе. Ключ висит вместе с другими.

Мистер Перри вышел наружу и, пройдя в конец дома, отворил небольшую дверь, за которой оказался чулан для хранения всякой мелочи. У двери на гвозде висели шесть или семь ржавых ключей, а в глубине чулана виднелась дверь на пустующую половину дома.

— Вот этот подходит, — сказал мистер Перри.

Он снял ключ, сунул его в замочную скважину, и тот, немного поупрямившись, со скрежетом повернулся в замке.

— Как-то раз я уже туда заходил, — объяснил мистер Перри, — когда услышал, что течет вода. Кто-то, наверное, плохо закрутил кран.

Женщины последовали за ним. За дверью оказалась небольшая комнатка, где на полках стояло множество цветочных ваз, а в углу виднелась раковина.

— Это комната для цветов, — сказал мистер Перри. — Видите, сколько ваз?

Дверь, которая вела в глубину дома из цветочной комнаты, оказалась не заперта. Мистер Перри открыл ее и прошел дальше. Тапенс показалось, что она попала в совершенно другой мир. В коридоре на полу лежал ворсистый ковер. В конце коридора виднелась полуоткрытая дверь, из-за которой и доносились звуки попавшей в беду птицы. Перри толкнул дверь и жестом предложил женщинам войти.

Один из ставней, прикрывавших окна, немного отставал, пропуская в комнату свет. В полусумраке Тапенс увидела на полу выцветший, но красивый ковер серовато-зеленого цвета. У стены стояла этажерка, но ни стола, ни стульев в комнате не было. Всю мебель, вероятно, вывезли; ковры же и занавески оставили, как не представляющие уже никакой ценности.

Миссис Перри подошла к камину. На каминной решетке, царапаясь и издавая громкий тревожный клекот, лежала птица. Миссис Перри наклонилась, взяла ее в руки и повернулась к мужу:

— Открой, если можно, окно, Амос.

Амос подошел к окну, отодвинул ставень, вытащил шпингалет, и рама со скрипом пошла вверх. Как только окно открылось, миссис Перри высунулась наружу и подкинула галку в воздух. Та замахала крыльями, но тут же упала на газон и, несколько раз подпрыгнув, затихла.

— Лучше уж ее прикончить, — сказал Амос. — Видимо, здорово покалечилась.

— Пусть полежит немного, — возразила его жена. — Как знать? Вдруг оклемается? Это ведь они только от страха кажутся такими беспомощными, птицы-то.

И правда, несколько мгновений спустя галка забила крыльями и, заклекотав, взлетела.

— Хоть бы она опять туда не свалилась. Глупые, все-таки, создания эти птицы. Не понимают, что для них хорошо. Залетят в комнату, а выбраться уже не могут. Ох, — добавила она, — сколько тут мусора!

Они уставились на каминную решетку. Из дымохода вывалилась масса сажи, бута и кирпичной крошки. Очевидно, его давно уже надо было почистить.

— Желательно, чтобы кто-нибудь здесь жил, заметила миссис Перри, оглядываясь.

— Да, дымоходом, конечно же, нужно заняться, — согласилась с ней Тапенс. — А еще надо бы пригласить мастера осмотреть трубу, иначе эдак весь дом обвалится.

— Вероятно, с крыш текла вода. Да-да, взгляните на потолок, видите?

— Какая жалость, — запричитала Тапенс. — Запустить такой дом… А какая красивая комната!

Они огляделись. Построенный в 90-х годах восемнадцатого века дом отличался свойственной постройкам того времени грациозностью. На выцветших обоях еще проглядывал рисунок из ивовых листьев.

— Он попросту превратился в развалины, — заметил мистер Перри.

Тапенс поковырялась в мусоре на решетке.

— Надо бы тут прибраться, — сказала миссис Перри.

— С какой стати ты будешь возиться с домом, который тебе не принадлежит? — возразил ее муле. — Завтра утром все будет точно в таком же состоянии.

Носком туфли Тапенс отодвинула камни в сторону.

— О-о! — с отвращением воскликнула она.

В камине лежали две дохлые птицы. Судя по всему, лежали уже давно.

— Это гнездо, которое упало несколько недель назад. Хорошо еще, не очень воняет, — сказал Перри.

— А это что? — спросила Тапенс.

Она потыкала носком туфли во что-то, присыпанное мусором. Затем наклонилась и подняла.

— Не трогайте эту дохлятину, — предупредила миссис Перри.

— Это не птица, — сказала Тапенс. — Похоже, из трубы упало что-то еще. Вот те на! — добавила она, уставившись на предмет, который держала в руках. — Это же кукла. Детская кукла.

Они осмотрели находку. В давно уже сгнившем платьице, с болтающейся на плечах головкой, когда-то эта вещь действительно была детской куклой. Тапенс внимательно разглядывала ее.

— Интересно, — проговорила она, — как могла детская кукла оказаться в дымоходе? Удивительно…

Глава 8Саттон Чанселлор

Покинув дом у канала, Тапенс не спеша поехала по узкой извилистой дороге, которая, как ее уверяли, должна была привести к деревне Саттон Чанселлор. Дорога была пустынна. Домов также не было видно, мелькали только изгороди на полях и ведущие к ним грунтовые дороги. За все время навстречу ей проехали только трактор, да еще грузовик с крикливой надписью «Гордость хозяйки» над изображением огромной буханки[148]. Шпиль церкви, по которому ориентировалась Тапенс, неожиданно исчез из виду и внезапно вынырнул совсем уже рядом, стоило дороге обогнуть небольшой лесок. Бросив взгляд на спидометр, Тапенс убедилась, что отъехала от домика возле канала всего на две с половиной мили.

Церковь, возвышавшаяся посреди просторного церковного двора с единственным тисовым деревом у входа, оказалась старой и очень красивой. Тапенс оставила машину у ограды церковного кладбища и немного постояла, любуясь открывшимся видом. Затем направилась к двери под закругленной норманнской аркой и тронула тяжелую ручку. Дверь оказалась не заперта, и Тапенс вошла внутрь.

Интерьер показался ей на редкость непривлекательным. Церковь, безусловно, была старая, но кто-то старательно изничтожил в ней все приметы старины. Смоляные сосновые скамьи и безвкусные витражи лишали помещение всякого очарования, каким оно, несомненно, некогда обладало. Женщина в твидовом[149] костюме расставляла цветы в латунных вазах вокруг кафедры — с алтарем она уже покончила. Оглянувшись, она окинула Тапенс тяжелым недружелюбным взглядом. Тапенс пошла по проходу между скамьями, разглядывая мемориальные доски на стенах. Наиболее полно была представлена семья Уоррендеров, все из «Прайэри», Саттон Чанселлор. Капитан Уоррендер, майор Уоррендер, Сара Элизабет Уоррендер и горячо любимая жена Джорджа Уоррендера. Больше, вероятно, Уоррендеров в деревеньке не осталось, поскольку доска поновее сообщала уже о смерти Джулии Старк — тоже чьей-то любимой жены и тоже из «Прайэри», Саттон Чанселлор. Впрочем, никто из Уоррендеров особого внимания Тапенс не привлек. Она вышла из церкви и по кругу обошла храм. «Ранний перпендикулярный[150] и декорированный стили[151]», — машинально отметила про себя Тапенс, воспитанная на церковной архитектуре. Правда, лично ей декорированный никогда не нравился.

Церковь оказалась внушительных размеров, и Тапенс подумала, что, вероятно, когда-то Саттон Чанселлор значил в местной жизни гораздо больше, нежели теперь. Оставив машину возле кладбища, она пешком направилась в деревню. Сельская лавочка, почтовое отделение и с дюжину домов и коттеджей, из которых только два или три были крыты камышом, остальные же выглядели простовато и совершенно непривлекательно. В конце улицы с несколько смущенным видом стояли шесть муниципальных домов. Медная дощечка на двери одного из них гласила:

Артур Томас, Трубочист

Тапенс подумала, что вряд ли безответственные торговцы недвижимостью прибегнут к его услугам, в которых, безусловно, нуждается дом у канала, и тут же отметила про себя, что сделала глупость, не поинтересовавшись его названием.

Она не спеша вернулась к церкви и решила повнимательнее осмотреть кладбище. Оно ей понравилось. Свежих могил почти не было. Большинство надгробий относилось к викторианским, а то и более ранним захоронениям. Время и лишайник сделали свое дело, и надписей было почти не разобрать. На большинстве надгробий восседали каменные херувимы. Тапенс бродила по кладбищу, разглядывая надписи. Опять Уоррендеры! Мэри Уоррендер, 47 лет, Элис Уоррендер, 33 года, полковник Джон Уоррендер, убитый в Афганистане и даже младенцы Уоррендеров, о которых глубоко скорбели в набожных стихах. Тапенс вдруг мучительно захотелось узнать, а не живут ли здесь Уоррендеры и по сей день. Хоронить их, во всяком случае, уже больше не хоронили. Она не смогла отыскать ни одного могильного камня позднее 1843 года. Обходя огромное тисовое дерево, она наткнулась на пожилого священника, склонившегося над могильным камнем у самой стены. Увидев Тапенс, он тут же выпрямился.

— Добрый день, — приветливо сказал он.

— Добрый день, — ответила Тапенс и добавила: — Я смотрела церковь.

— Погубленную викторианскими переменами, — закончил за нее священник.

У него был приятный голос и застенчивая улыбка. Выглядел он на все семьдесят и не очень твердо стоял на ногах — скорее всего, он мучился ревматизмом, — но что-то подсказывало Тапенс, что на самом деле он гораздо моложе.

— В викторианские времена было слишком много фабрикантов, — с сожалением сказал он, — поэтому они были не очень богаты. Они были набожны, но, к несчастью, совершенно лишены вкуса. Вы видели восточное окно? — Он поморщился.

— Да, — согласилась Тапенс. — Ужасно.

— Вот именно. Я викарий, — зачем-то добавил он.

— Я догадалась, — вежливо сказала Тапенс. — Вы давно уже здесь?

— Десять лет. Здесь хороший приход. Славные люди, как их ни мало. Когда-то я был здесь счастлив. Теперь мои проповеди выглядят старомодными и мало кому нравятся, — грустно сказал он. — Я, конечно, стараюсь изо всех сил, но разве мне угнаться за молодежью. Присаживайтесь, — гостеприимно добавил он, указывая на ближайший могильный камень.

Тапенс с благодарностью села. Викарий устроился на соседнем.

— Я не могу долго стоять, — извиняющимся тоном проговорил он. — Вам что-нибудь нужно здесь или просто решили заглянуть проездом?

— Да, знаете, проезжала мимо и решила взглянуть на церковь. Кажется, я окончательно заблудилась на ваших проселочных дорогах.

— Да-да. Тут очень трудно найти дорогу. Многие указатели сломаны, а муниципалитету до этого дела нет. Впрочем, — добавил он, — не думаю, что это имеет какое-нибудь значение. Людям, которые здесь ездят, обычно решительно все равно, куда они попадут. Те же, кто точно знает, куда им надо, обычно выбирают шоссе. Ох уж мне эти шоссе! — добавил он. — Особенно новая автострада. Шум, скорость, бесшабашная езда. И кому это надо? Впрочем, что это я… Сварливый старик. Вы бы ни за что не догадались, чем я сейчас занимаюсь, — продолжал он.

— Вы осматривали могильные плиты, — сказала Тапенс. — Здесь, что, есть вандалы? Наверное, подростки?

— Да нет, что вы. Впрочем, не удивительно, что вам это пришло в голову: я как-то был в городе, видел что там творится. Телефоны и прочее… Ужасно. Бедные дети! Спаси, Господь, их души! Жаль их, правда? Право, очень жаль. Нет, у нас здесь такого нет. Наши мальчишки гораздо лучше. Просто я ищу могилу одного ребенка.

Тапенс невольно вздрогнула.

— Ребенка?!

— Да. Недавно я получил письмо от какого-то майора Уотерса, он спрашивает, не был ли здесь похоронен один ребенок. Я, разумеется, просмотрел регистрационные книги, но никакой записи не обнаружил. На всякий случай решил еще побродить по кладбищу. Иногда в регистрационных книгах случаются ошибки…

— А какое имя его интересовало? — спросила Тапенс.

— Он и сам не вполне уверен. Скорее всего, Джулия — в честь матери.

— А сколько было девочке?

— С этим тоже неопределенность. В общем, сплошная путаница. Думаю, ему просто сообщили название не той деревни. Что-то не помню, чтобы у нас тут когда-нибудь жили Уотерсы.

— А как насчет Уоррендеров? — тут же спросила Тапенс. — В церкви столько мемориальных досок, да и на кладбище тоже…

— О, эти уже все умерли. Когда-то у них здесь был огромный особняк четырнадцатого века — «Прайэри». Но он сгорел… чуть не сто лет назад, и те Уоррендеры, что еще оставались, уехали и, насколько я знаю, никогда больше не возвращались. Потом на их участке один богатый викторианец, некто Старк, построил новый дом. Довольно уродливый, говорят, но очень удобный. Комфортабельный, одним словом. Ванные там и все такое. Тоже можно понять.

— Странно, — сказала Тапенс, — что кто-то вдруг захотел отыскать могилу девочки. Даже написал вам… Какой-нибудь родственник?

— Отец ребенка, — ответил Викарий. — Мне кажется, это одна из трагедий военного времени. Молодая жена сбежала с другим, пока муж служил за границей. Осталась девочка, которую он никогда не видел. Сейчас бы она была совсем взрослой. Все это случилось лет двадцать назад, если не больше.

— Не поздновато ли ее искать?

— Очевидно, он только недавно узнал, что у него был ребенок. И совершенно случайно. Хотя странная, конечно, история, ничего не скажешь.

— А почему он решил, что девочка похоронена здесь?

— Вероятно, он каким-то образом узнал, что какое-то время его жена жила в Саттон Чанселлоре. Такое, знаете, часто бывает. Встречаете друга или знакомого, которого не видели много лет, и он вдруг сообщает вам что-то из прошлого, только ему одному и известное. Но девочки здесь нет, это точно. У нас тут никогда не было женщины с таким именем — во всяком случае, с тех пор, как я здесь поселился. И, насколько я знаю, в соседнем приходе тоже. Впрочем, его жена могла и сменить фамилию. Насколько я понял, сейчас он собирается нанять адвокатов и частных сыщиков. Может, они что и откопают, но все равно понадобится время…

— «Это было ваше бедное дитя?» — пробормотала Та-пенс.

— Простите?

— Да так, ничего, — сказала Тапенс. — Просто мне недавно это сказали: «Это было ваше бедное дитя?» Услышишь такое — хочешь не хочешь, испугаешься. Не думаю, правда, что старая леди, которая мне это сказала, понимала, о чем она говорит.

— Знаю, знаю. Со мной такое тоже частенько бывает: скажу что-нибудь и сам себе удивляюсь. Страшное дело.

— Вы ведь, наверное, знаете всех местных жителей? — спросила Тапенс.

— Не так уж их здесь и много. Знаю, конечно. А что? Вас кто-нибудь интересует?

— Да. Скажите, не жила ли здесь когда-нибудь миссис Ланкастер?

— Ланкастер?! Нет, такой фамилии я что-то не припоминаю.

— И еще меня заинтересовал один дом… я ехала сегодня… почти бесцельно… не задумываясь… просто по проселкам…

— Понимаю. Здесь очень милые места. Можно отыскать исключительно редкие образцы. Я имею в виду растения… В здешних зеленых изгородях. В них никто никогда не рвет цветы. Туристов здесь теперь почти не увидишь. Да, мне попадались весьма редкие экземпляры. Например, пыльный журавельник…

— И увидела один дом — у канала, — прервала его Тапенс, не желая отвлекаться на ботанику. — Около горбатого мостика. Примерно в двух милях отсюда. Интересно, как он называется?

— Дайте подумать. Канал… горбатый мостик. Ну… таких домов несколько. Есть ферма Меррикот.

— Это была не ферма.

— А, ну в таком случае… скорее всего, это был дом Амоса и Элис Перри.

— Совершенно верно, — сказала Тапенс. — Некие мистер и миссис Перри.

— Поразительная женщина, правда? И очень интересная — во всяком случае, я всегда считал ее таковой. Исключительно интересная. Совершенно средневековое лицо — вы не заметили? Она играет роль ведьмы в пьесе, которую мы ставим. Ну знаете, для школьников. Она вылитая ведьма, правда?

— Да, — признала Тапенс. — Только дружелюбная.

— Вот именно, в самую точку. Дружелюбная ведьма.

— А он?…

— Да-да, — подтвердил викарий. — Не совсем compos mentis[152], бедняга, но вроде бы без особого вреда…

— Они были очень любезны, — сказала Тапенс. — Пригласили на чай. А я забыла спросить название дома. Они ведь живут только в одной его половине, правда?

— Да-да. В той части, которая раньше была подсобной. Они, по-моему, называют его «Уотерсайд», хотя старое его название, я полагаю, было «Уотермед»[153].

— А кому принадлежит вторая половина?

— Ну, первоначально — лет тридцать назад, а то и все сорок — весь дом принадлежал семье Бредли. Затем его продали, перепродали и он долгое время стоял пустым. Когда я тут появился, его использовали исключительно как загородный дом. Туда наезжала какая-то актриса — мисс Маргрейв, кажется. Но поскольку в церковь она не ходила, я так с ней и не познакомился. Хотя издали видел. Очаровательное создание, просто очаровательное.

— А кому дом принадлежит сейчас? — настаивала Тапенс.

— Даже не знаю. Очень может быть, по-прежнему ей. Половина, в которой живут Перри, всего лишь сдается внаем.

— Я его узнала, как только увидела, — сказала Тапенс. — У меня, знаете, есть картина, на которой он изображен.

— Что вы говорите! Наверное, одна из картин Боскомба… или Боскобела — никак не могу запомнить. В общем, что-то в таком духе. Он родом из Корнуолла. Кажется, добился признания. Впрочем, думаю, он уже умер. Частенько, бывало, приезжал сюда. А какие милые у него получались пейзажи…

— Эту картину подарили моей старенькой тете, которая с месяц назад умерла. Подарила некая миссис Ланкастер… Вот я и спросила, не знакома ли вам эта фамилия.

Викарий снова покачал головой.

— Ланкастер? Ланкастер. Нет, боюсь, такой фамилии я не помню. A-а! Вот идет человек, который вам нужен. Наша дорогая мисс Блай. Она очень активная, наша мисс Блай, очень. Сомневаюсь, что в приходе может случиться что-то, о чем бы она не знала. Она заправляет здесь женским обществом, а потом еще бойскаутами[154], впрочем, и всем остальным тоже. Вы спросите у нее. Она очень активная, очень.

Викарий тяжело вздохнул. Активность мисс Блай, похоже, порядком его утомляла.

— В деревне ее зовут Нелли Блай. Ребята ей так вслед и распевают: Нелли Блай, Нелли Блай… Только это не настоящее ее имя. На самом деле ее зовут Гертрудой или Джералдиной.

Мисс Блай, оказавшаяся женщиной в твидовом костюме, которую Тапенс уже видела в церкви, приближалась к ним бодрой рысью, держа в руке небольшую лейку. При этом она с крайней подозрительностью разглядывала Тапенс и все увеличивала скорость.

— Все сделано, — весело закричала она еще издалека. — Сегодня я немножко зашилась. Самую малость. Вы же знаете, викарий, обычно я прибираю в церкви утром. Но это экстренное заседание… Вы не поверите, сколько на это ушло времени! И спорят, и спорят… Право, мне иногда кажется, что люди спорят исключительно от скуки. Миссис Парингтон уж точно. Настаивала, представьте, чтобы все еще раз подробнейшим образом обсудили. Особенно по вопросу о фирмах, которые уже сообщили нам цены. А расходы-то до того ничтожные, что и говорить-то о них смешно. Хорошо хоть Бэркенхедсы, как всегда, меня поддержали. Право, викарий, вам не следует сидеть на могильном камне.

— Думаете, это непочтительно? — предположил викарий.

— Разумеется, нет, викарий. Я имела в виду, что вы можете простудиться. При вашем-то ревматизме… — Ее взгляд вопрошающе перекинулся на Тапенс.

— Позвольте представить, мисс Блай, — сказал викарий. — Это… это…

— Миссис Бересфорд, — подсказала Тапенс.

— Ах, да, — припомнила мисс Блай. — Я вас видела в церкви. Вы только что ее осматривали. Я бы, конечно, к вам подошла, но уж слишком спешила закончить работу.

— Мне следовало бы вам помочь, — любезнейшим тоном сказала Тапенс. — Правда, от меня было бы мало проку. Вряд ли я сумела бы расставить цветы так же, как это удается вам.

— Приятно, что вы это заметили, тем более что это истинная правда. Я занимаюсь этим… даже уже и не знаю, сколько я этим занимаюсь… По праздникам мы позволяем расставлять горшочки с цветами школьникам, хотя, конечно же, они ничего в этом не смыслят, бедняжки. Я, например, считаю, что ребенку можно и указать что делать, но мисс Пик категорически против. Такая привереда… Это, видите ли, отбивает у них желание проявлять инициативу. А вы зачем приехали? — неожиданно спросила она у Тапенс.

— Да вот, направляюсь в Маркет Бейсинг, — ответила та. — Не порекомендуете ли там какую-нибудь тихую гостиницу, где можно было бы остановиться?

— Жаль вас разочаровывать, но это очень небольшой городок. Там только и есть что базар… Для приезжих там абсолютно никаких удобств. Есть, правда «Голубой дракон»… Считается, что двухзвездочный отель. Чушь! По-моему, «Ягненок» вам понравится больше. Там, знаете ли, поспокойнее. Вы надолго туда?

— Да нет, — ответила Тапенс. — День-два… Пока осмотрюсь.

— Боюсь, смотреть там особенно нечего. Ни памятников старины, ни… да вообще ничего! Обычный сельский район, — сказал викарий. — Зато тихий. И есть, как я уже говорил, очень интересные цветы.

— Да-да, говорили, — вспомнила Тапенс. — Возможно, я соберу букет в перерывах между поисками дома.

— О Боже, как интересно! — оживилась мисс Блай. — Вы думаете поселиться в нашей округе?

— Ну, насчет округи мы с мужем пока еще ничего не решили, — ответила Тапенс. — Мы особенно не спешим. Ему только через полтора года на пенсию. Но я считаю, что осмотреться всегда полезно… Лично я предпочитаю съездить в округ, получить список домов на продажу и не спеша все их осмотреть. По-моему, приезжать из Лондона на один день, чтобы осмотреть какой-нибудь один дом — пустая трата времени.

— О да, вы же здесь с машиной, так?

— Да, — ответила Тапенс. — Завтра утром хочу съездить в Маркет Бейсинг к агенту по продаже недвижимости. Насколько я понимаю, здесь, в деревне, остановиться негде?

— Почему же? Есть миссис Копли, — сказала мисс Блай. — Летом она всегда сдает комнату. Большая, знаете, чистюля. У нее безупречный порядок. Разумеется, под комнатой имеется в виду только ночлег и завтрак. Ну, возможно еще, легкий ужин. Правда, по-моему, до августа — самое раннее июля — она никого не берет.

— Я, пожалуй, все же спрошу, — сказала Тапенс.

— Она весьма достойная женщина, — заметил викарий и грустно добавил: — Язык, правда, что помело. Ни на секунду рта не закрывает.

— В деревнях всегда много сплетен, — заметила мисс Блай. — Пожалуй, я провожу миссис Бересфорд к миссис Копли и посмотрю, получится ли что из этого.

— Было бы очень мило с вашей стороны, — поблагодарила ее Тапенс.

— Тогда мы уходим, — живо сказала мисс Блай. — До свидания, викарий. Все ищете? Занятие не из приятных, да и шансов на успех маловато. Я, право, считаю, просьба была исключительно неделикатная.

Тапенс попрощалась с викарием и сказала, что будет рада помочь ему, если сможет.

— Я бы запросто могла часок-другой походить среди надгробий. Для моего возраста у меня очень хорошее зрение. Вы просто ищете фамилию Уотерс?

— Не совсем, — ответил викарий. — Думаю, тут важен еще и возраст. Я ищу ребенка лет, пожалуй, семи. Девочку. Майор Уотерс полагает, что его жена могла сменить фамилию, но, поскольку новой фамилии он не знает, возникают известные трудности.

— На мой взгляд, абсолютно невыполнимая задача, — сказала мисс Блай. — Не надо вам было ничего обещать, викарий. Это же чудовищная бестактность — предложить человеку такое.

— Бедняга, видимо, страшно расстроен, — отозвался викарий. — На редкость грустная история, как мне представляется. Но я не должен вас задерживать.

Идя бок о бок с мисс Блай, Тапенс решила, что, как бы много ни болтала пресловутая миссис Копли, ей вряд ли удастся составить конкуренцию мисс Блай. С губ последней срывался непрерывный словесный поток: решительный, меткий и не терпящий никаких возражений.

У миссис Копли оказался симпатичный просторный коттедж несколько на отшибе с аккуратным садиком, недавно побеленным крыльцом и хорошо начищенной медной ручкой. Сама миссис Копли словно сошла со страниц романов Диккенса[155]. Очень маленькая и очень круглая, она не шла, а скорее, катилась вам навстречу, как резиновый мячик. У нее были светлые блестящие глаза, светлые волосы, топорщащиеся во все стороны непослушными кудряшками, и исключительно живой вид. Вначале она было засомневалась:

— Обычно, вы знаете, мы не берем постояльцев в это время года. Обычно нет. Вот летние гости — дело другое. Так и мой муж говорит. В конце концов, по нынешним-то временам все этим занимаются. И правильно делают. Только не в это время года, нет. Не раньше июля. Однако если это всего лишь на два-три дня и если леди не смущают некоторые неудобства, тогда, пожалуй…

Тапенс заверила ее, что совершенно привычна ко всякого рода неудобствам, на что миссис Копли, осмотрев ее с головы до ног, сказала, что, вероятно, леди хотела бы прежде взглянуть на комнату, а уж потом договориваться. Рот у нее и впрямь не закрывался ни на секунду.

Тут мисс Блай пришлось с видимым сожалением удалиться — сожалением, поскольку она не успела еще узнать: откуда Тапенс родом, сколько ей лет, чем занимается ее муж, есть ли у нее дети и так далее и тому подобное. Но, к несчастью для нее и к счастью для Тапенс, близилось собрание, на котором она собиралась председательствовать, и сама мысль, что заветный пост может захватить кто-то другой, приводила ее в ужас.

— С миссис Копли вам будет весьма комфортно, — заверила она Тапенс напоследок. — А что, кстати, с вашей машиной?

— Сейчас ее подгоню, — ответила Тапенс. — Миссис Копли, где бы мне ее лучше поставить? Может, прямо на улице? Не будет она загораживать проезд…

— О, мой муж придумает что-нибудь получше, — сказала миссис Копли. — Можно поставить в поле — это здесь рядом, — уж там ее точно никто не тронет. А можно просто загнать в сарай.

Убедившись, что и этот вопрос улажен, мисс Блай поспешила на свое собрание. Время близилось к ужину, и Тапенс спросила, нет ли в деревне харчевни.

— Ничего такого, куда могла бы пойти леди, у нас нет, — ответила миссис Копли. — Но если вас устроит пара яиц с кусочком ветчины и хлеб с домашним джемом…

Тапенс сказала, что это было бы замечательно. Ее комната оказалась маленькой, но уютной. Кровать с виду казалась удобной, а стены были оклеены обоями с бутонами роз. И всюду — безупречная чистота.

— Не правда ли, приятные обои, мисс? — сказала миссис Копли, с легкостью возвращая Тапенс статус незамужней дамы. — Мы специально выбирали такие, чтобы любая парочка молодоженов была не прочь провести здесь медовый месяц. Романтика… если вы понимаете, о чем я…

Тапенс сказала, что понимает.

— Ведь у ней, у нынешней-то молодежи, денег почти нет. Не то что прежде. Теперь все уходит на покупку дома. Или покупают мебель — тоже в рассрочку. Какой уж тут медовый месяц? Очень она теперь стала благоразумная, молодежь-то. Деньгами уже не швыряется…

Миссис Копли стала спускаться по лестнице, впрочем, и не думая прерывать свой монолог. День выдался хлопотный, и Тапенс прилегла на полчасика вздремнуть. Она возлагала огромные надежды на миссис Копли и хотела как следует отдохнуть, чтобы, взявшись за нее со свежими силами, добиться самых плодотворных результатов. Она была совершенно уверена, что скоро обо всем узнает: кто живет в домике у канала, кто пользуется дурной славой в округе, а кто хорошей, какие тут помнят скандалы и так далее и тому подобное.

Когда она проснулась и спустилась вниз, ее представили мистеру Копли. Этот, напротив, рта практически не открывал. Весь его разговор сводился к дружелюбному урчанию, выражавшему полное согласие с собеседником и — иногда — глухому утробному звуку, означавшему, по-видимому, сомнение.

Тапенс показалось, что он был искренне рад за жену, у которой появилась наконец возможность отвести душу и всласть выговориться. Сам он большую часть вечера потратил на составление планов на следующий день, который они собирались посвятить поездке на базар.

Тапенс только того и нужно было. Вкратце ситуацию можно было обрисовать так: «Вам нужна информация? — Она у нас есть!» Чем-то миссис Копли напоминала радиоприемник или, скорее даже, телевизор. Стоило повернуть ручку, как тут же начинали изливаться слова, сопровождаемые выразительными жестами и мимикой. Хотя фигура ее больше напоминала детский резиновый мяч, лицо было удивительно податливо и пластично. На глазах у Тапенс оживали в карикатурном виде люди, о которых рассказывала миссис Копли.

Тапенс съела яичницу с беконом, два куска хлеба с маслом и похвалила желе из ежевики домашнего изготовления — ее любимое, как она заявила, совершенно не покривив душой; она также постаралась хорошенько запомнить выплеснувшийся на нее поток информации, с тем чтобы впоследствии занести все в свою записную книжку. Перед ее глазами развернулась весьма широкая панорама, запечатлевшая жизнь многих поколений жителей этого сельского района.

Единственное, что немного затрудняло восприятие — это полное отсутствие хронологической последовательности. С событий пятнадцатилетней давности миссис Копли перепрыгивала к тому, что случилось два года назад, и, плавно перейдя к прошлому месяцу, тут же лихо уносилась аж в двадцатые годы. Все это, разумеется, требовало систематизации, и Тапенс оставалось только гадать, сумеет ли она когда-нибудь сложить все это в единую картину.

Первая кнопка, которую она нажала, упомянув о миссис Ланкастер, не дала абсолютно никаких результатов.

— По-моему, она родом из ваших краев, — сказала Тапенс, стараясь говорить как можно небрежнее, — потому что у нее была картина — вполне, кстати, приличная, которую написал местный художник.

— Как-как, вы сказали, ее зовут?

— Миссис Ланкастер.

— Да нет, никаких Ланкастеров в здешних краях сроду не было. Ланкастер… Ланкастер… Погодите, что-то припоминаю… Однажды какой-то джентльмен попал в автомобильную катастрофу… Хотя, нет. Это машина у него была марки «ланкастер». Никакой миссис Ланкастер. А может, это мисс Болтон, а? Сейчас, думаю, ей было бы под семьдесят… Возможно, она вышла за какого-то Ланкастера, Потому что она давно уже уехала за границу и, я слышала, вышла там замуж. Может, и за Ланкастера.

— Картину, которую она подарила моей тете, нарисовал Боскобел, если я не путаю, — сказала Тапенс. — Какое желе вкусное!

— В отличие от других, я не кладу в него яблок. Говорят, от яблок оно застывает лучше, но они забивают весь аромат.

— Да, — поддержала ее Тапенс. — Совершенно с вами согласна. Забивают.

— Кто-кто, вы сказали? Я только поняла, что фамилия на «Б» начинается.

— По-моему, Боскобел.

— А, мистера Боскоуэна я хорошо помню. Только с тех пор уж лет пятнадцать прошло. Дайте подумать… Приезжал он несколько лет подряд, это точно. Нравилось ему здесь. Даже коттедж снимал. У фермера Харта; тот держал коттедж для своего работника. Он еще потом новый себе построил, то есть не он, а муниципалитет, конечно. И не один даже, а целых четыре, и все для своих работников. Настоящий художник — вот кто такой был мистер Боскоуэн! — продолжала миссис Копли. — Но, конечно, со странностями. Помню, пиджак все носил. Вроде как бархатный или велюровый. Хороший, в общем, пиджак. А на локтях дырки. И рубашки у него все были желтые или зеленые. Очень он пестро одевался, ничего не скажешь. Мне его картины нравились, да. Однажды он их выставил. По-моему, на Рождество… Хотя, нет. Разумеется, это было летом. Зимой он здесь не бывал. Да, очень милые картины. Ничего возбуждающего, если вы меня понимаете… Какой-нибудь там дом с парой деревьев, или две коровы через забор смотрят. Все чинно-пристойно, в спокойных таких тонах. Не то что теперь у некоторых.

— У вас тут много художников?

— Да нет, право. Даже и говорить не о чем. Летом приезжают две-три дамы — рисуют этюды, но, по-моему, делать они этого не умеют. Потом еще с год назад был тут один молодой человек — тоже все художником себя величал. Никогда толком и не брился. Не скажу, чтобы мне его картины шибко нравились. Странные какие-то… Все пятна, пятна, круги какие-то перекрученные… Ничего толком не разберешь. А вот, поди ж ты, раскупали их у него на раз. Причем продавал он их, заметьте, ой как недешево.

— По пять фунтов за штуку, — впервые подал голос мистер Копли, и Тапенс даже подскочила от неожиданности.

— Я объясню, что имеет в виду мой муж, — снисходительно улыбнулась миссис Копли. — Он считает, что ни одна картина не должна стоить больше, чем потраченные на нее краски. Ты ведь так рассуждаешь, Джордж?

— Да, — признал Джордж.

— Мистер Боскоуэн нарисовал картину дома у мостика через канал — «Уотерсайд» или «Уотермед»… Так он, вроде бы, называется? Я сегодня там проезжала.

— Вон по той дороге, да? И дорогой-то не назовешь, верно? Больно уж она узкая для дороги. А дом совсем на отшибе. Не хотела бы я в таком жить. Слишком уж там одиноко. Ты не согласен, Джордж?

Джордж издал звук, выражавший слабое несогласие, хотя, возможно, и презрение к женской трусости.

— Там Элис Перри живет, да, — сказала миссис Копли.

Тапенс тут же оставила мистера Боскоуэна в покое и с готовностью кивнула. Она уже усвоила, что с миссис Копли, которая постоянно перескакивала с одного на другое, всегда лучше соглашаться.

— Странная парочка, — заявила миссис Копли, и Джордж что-то согласно замычал.

— Довольствуются собственным обществом, это точно. Не очень-то общительны, прямо скажем. А видок у нее… Второй такой, как Элис Перри, во всем белом свете не сыщется.

— Сумасшедшая, — изрек мистер Копли.

— Я бы не сказала. С виду-то конечно… Эти ее волосы… Так и летают. И пиджаки у нее все какие-то мужские, и сапоги безразмерные… А уж какую ахинею порой несет! Или вдруг начинает отвечать невпопад. Но я не сказала бы, что сумасшедшая. Странная, только и всего.

— А людям она нравится?

— А ее здесь толком никто и не знает, хотя они уже столько лет там живут… Сочиняют о ней всякие небылицы…

— Какие небылицы?

Миссис Копли не только не возражала против прямых вопросов, но, наоборот, искренне радовалась, что может на них ответить.

— Ну, что духов по ночам вызывает. Тарелку крутит. Огоньки, мол, ночью у них по дому бродят. И книги она странные читает. Ну, в которых всякие штуковины нарисованы — круги там со звездами… Но я так вам скажу: если у кого не все дома, так это у Амоса Перри.

— Он чересчур простоват, — снисходительно сказал мистер Копли.

— Да, тут ты, вероятно, прав. Всем говорит, что любит свой сад, а в садоводстве не разбирается.

— У них же всего полдома, да? — сказала Тапенс. — Миссис Перри любезно пригласила меня зайти.

— Да что вы? Правда? Ну, не знаю, не знаю, по мне, так не дай Бог там оказаться, — отозвалась миссис Копли.

— Их половина в полном порядке, — заметил мистер Копли.

— А разве другая нет? — спросила Тапенс. — Фронтальная часть… Та, что выходит на канал.

— Ну, о ней много чего рассказывают. Оно и понятно, там уж сколько лет никто не живет. Говорят, есть в этом доме что-то странное. Впрочем, ничего конкретного никто не говорит. Все быльем поросло. Дом-то построили больше ста лет назад. Говорят, сначала там держали одну красивую леди — для нее и построили, а заказал все это дело один из придворных господ.

— Из придворных королевы Виктории[156]? — заинтересовалась Тапенс.

— Ну, это вряд ли. Разборчивая она была, старая-то королева. Нет, по-моему, это было еще раньше. Во времена одного из Георгов[157]. Так вот этот джентльмен все наведывался к своей даме, наведывался, а однажды вечером они поссорились, и он перерезал ей глотку. Вот что говорят.

— Какой ужас! — воскликнула Тапенс. — И его за это повесили?

— Нет. Не такой он был дурак. Говорят, он, чтобы избавиться от трупа, замуровал ее в камине.

— Замуровал в камине?!

— Ну, вообще-то разное говорят… Я, например, слышала, что она была монашенкой и сбежала из монастыря, вот почему ее и пришлось замуровывать. Именно так в женских монастырях всегда и делают.

— Но ведь не монашенки же ее замуровали?!

— Нет-нет. Все он, ее возлюбленный, убивец. Потом заложил камин кирпичом и обил железом. Во всяком случае, больше ее, бедняжку, никто не видел. А у нее такие наряды были, что грех не заметить. Некоторые, разумеется, говорили, будто она уехала с ним. А может, вернулась туда, где жила раньше. Люди, бывало, слышали, как из дома доносятся какие-то звуки, а ночью видели там огоньки… Многие и сейчас с наступлением темноты боятся к нему подходить.

— А что было потом? — спросила Тапенс, полагая, что, копаясь в столь древнем прошлом, она ничего не добьется.

— Да много чего, я толком и не знаю. Если не ошибаюсь, дом этот купил один фермер по фамилии Блоджик. Только он там недолго прожил. Он ведь из этих был, из «фермеров-джентльменов». Дом-то ему нравился, только вот землей он пользоваться не умел, вот, в результате, и продал. Он потом сколько раз переходил из рук в руки… И каждый раз приезжали строители и что-то там меняли… новые ванные и тому подобное… Одно время, по-моему, дом достался какой-то парочке, которая разводила цыплят. Но у него уже тогда была дурная слава. Впрочем, все это было еще до меня. По-моему, одно время сам мистер Боскоуэн подумывал его купить. Это когда он нарисовал с него картину.

— А какого же возраста был мистер Боскоуэн, когда он бывал здесь?

— Да лет, я бы сказала, сорока, а может, и старше. Интересный был, в некотором роде, мужчина. Правда, толстоват немного. А уж до девок охоч — мама моя!

— Гм, — мрачно хмыкнул мистер Копли.

— Да ладно тебе, все знают, какие они, эти художники, — сказала миссис Копли. — Слишком часто ездят во Францию, вот и набираются тамошних манер.

— Он не был женат?

— Тогда еще нет. Одно время он все сох по дочке миссис Чарринггон, да ничего из этого не вышло. Славная была девушка, но слишком уж для него молодая — пятнадцать лет разницы.

— А кто такая миссис Чарринггон? — удивилась Тапенс, окончательно сбитая с толку столь неожиданным появлением нового персонажа.

«И вообще, чем я тут занимаюсь? — спросила она себя и тут же почувствовала смертельную усталость. — Выслушиваю какие-то сплетни, какие-то бредовые убийства… Все ведь ясно как Божий день… Славная старушка Ланкастер тронулась умом. Возможно, мистер Боскоуэн подарил ей эту картину, а также рассказал легенду о замурованной в камине красавице, которую старушка переделала в своем воображении. И вот я иду по ложному следу. Томми был совершенно прав, сказав, что я с приветом. С приветом и есть!»

Теперь она выжидала момент, когда бурный словесный поток, текущий из уст миссис Копли, прервется хоть на секунду, чтобы тут же встать и, пожелав всем спокойной ночи, отправиться наверх в спальню.

Миссис Копли, однако, была в ударе.

— Миссис Чаррингтон? Ну, одно время она жила в «Уотермеде», — с готовностью принялась объяснять она, — вместе с дочерью. Славная была леди, миссис Чаррингтон, это точно. По-моему, вдова армейского офицера. Очень нуждалась в деньгах, потому и искала дом подешевле. Помню, постоянно в саду копалась. Любила она это дело… А вот за домом не шибко следила, это точно. Раз или два я туда ездила прибираться, да разве туда наездишься? Тем более на велосипеде… Это ж больше двух миль будет. Автобусы здесь тогда еще не ходили.

— И долго она здесь прожила?

— Да года два или три, не больше. Перепугалась, наверное, после той истории с мистером Боскуэном. Да у них и своих неприятностей хватало. Особенно у дочки… Лилиан, по-моему, ее звали.

Тапенс отхлебнула чаю, которым была подкреплена трапеза, и решила до конца разобраться с миссис Чаррингтон, прежде чем удалиться на покой.

— А что за беда приключилась с ее дочерью? Из-за мистера Боскоуэна?

— Нет, до беды ее довел не мистер Боскоуэн. Этому я никогда не поверю. Это все тот, другой.

— Какой другой? — тоскливо спросила Тапенс. — Он тоже здесь жил?

— Сомневаюсь. Она с ним в Лондоне повстречалась. Поехала туда учиться балету, что ли, — в общем, искусством заниматься. Мистер Боскоуэн договорился, чтобы ее взяли в какую-то школу. А звали этого типа, если не ошибаюсь, Слейд[158].

— Слейд? — переспросила Тапенс.

— Что-то в этом роде. Но, как бы его ни звали, познакомилась она с ним в Лондоне, это точно. Матери, понятно, это не понравилось, и она запретила ей с ним встречаться. А что толку? Она совершенно в таких вещах не разбиралась. Офицерские жены, знаете ли, все такие. Ей, видите ли, казалось, что девушки поступают именно так, как им говорят родители. Отстала от времени, бедняжка. Слишком долго жила в Индии и всякой прочей глуши. Любой ведь знает, что, когда речь заходит о симпатичном молодом парне, за девушкой нужен глаз да глаз. Он, бывало, появлялся тут время от времени, и они встречались.

— А затем она попала в беду? Так? — спросила Тапенс, искренне надеясь, что этот эвфемизм не оскорбит чувств достойного мистера Копли.

— Наверняка это был он. По-моему, яснее ясного. Я увидела, как обстоят дела, задолго до того, как это увидела ее родная мать. Красивая, надо сказать, была девушка. Высокая, ладная, да пригожая. Но, к несчастью, характером не вышла. Слабая была. Бывало, бродит кругом, как полоумная, и все бормочет что-то себе под нос. Я считаю, подло он с ней поступил, этот Слейд-то. Уехал и бросил, когда узнал, что произошло. Настоящая мать, конечно, догнала бы его и подробно растолковала, в чем теперь состоит его долг и что ему следует делать, но только не миссис Чаррингтон… У нее бы духу на это не хватило. Хорошо хоть хватило ума увезти девушку отсюда подальше. А дом заколотили и скоро выставили на продажу. Они еще раз потом приезжали — за вещами — но в деревне не появлялись и словом ни с кем не перемолвились. И больше их здесь уж никто никогда не видел. Рассказывают, правда, какие-то небылицы, но что-то слабо во все это верится.

— Некоторые наврут — не дорого возьмут, — заявил вдруг мистер Копли.

— Вот именно, Джордж. А может, и правду говорят. Такое тоже бывает. Мне, кстати, всегда казалось, что у девушки не все дома.

— А что говорят-то? — спросила Тапенс.

— Неприятно, право, и повторять. Да и не верю я этому… Хотя, с другой стороны, столько лет прошло… В общем, распустила эту сплетню Луиза, девчонка миссис Бэдкок. Вот уж врушка так врушка! Чего только не нагородит. И, главное, складно так у нее все получается…

— И что же? — напомнила Тапенс.

— Так вот она утверждает, будто эта девица, Чаррингтон, убила младенца, а потом покончила с собой. А мать будто стала как полоумная, и родственники отдали ее в какой-то приют.

Тапенс почувствовала, что в голове у нее начинает твориться что-то странное. Ей даже показалось, что она закачалась, сидя на стуле. Может, миссис Чаррингтон — это миссис Ланкастер? Сломленная судьбой дочери, сменившая фамилию и слегка тронувшаяся умом…

Где-то вдалеке без умолку журчал оживленный голос миссис Копли:

— Сама я сроду в это не верила. Бэдкок скажет что угодно. Да мы тогда не очень-то ее и слушали — нам и без того было чем заняться. Вся округа жила в страхе, такие пошли дела.

— Да? И что же случилось? — спросила Тапенс, не особенно веря, что деревушка наподобие Саттон Чанселлора может оказаться в центре «таких дел».

— Смею сказать, тогда об этом во всех газетах писали. Дайте подумать… Наверное, лет двадцать тому назад… Убийства детей… Сначала девятилетняя девочка… Не вернулась домой из школы. Искали ее всей округой. Нашли в рощице Дингли, задушенную. Меня и сейчас, как вспоминаю, в дрожь бросает. Но это была только первая, а недели через три нашли еще одну. На этот раз по другую сторону от Маркет Бейсинга. Но все равно в нашей округе. На машине так и вовсе рукой подать. И началось. Месяц пройдет спокойно, другой — и новая жертва. Одну вообще нашли в двух милях отсюда, чуть ли не в самой деревне.

— А полиция?

— Делала что могла, — отвечала миссис Копли. — Довольно скоро задержали одного человека, да… По ту сторону от Маркет Бейсинга. А потом заявили, будто он помогал им в расследовании. Ну, вы сами понимаете… Они много кого задерживали… Там одного возьмут, тут другого, а через двадцать четыре часа уже отпускают. Всегда выяснялось, что никак они не могли этого сделать. Либо их вообще в здешних краях в тот момент не было, либо у них такое железное алиби, что никуда не денешься.

— Не скажи, Лиз, — возразил мистер Копли. — В полиции, может, и знали, кто это сделал. Я даже уверен, что знали. Я слышал, так часто бывает: знают, а доказать ничего не могут.

— Это жены во всем виноваты, — продолжала миссис Копли. — Жены, матери и отцы. Против них даже полиция бессильна. Мать заявляет: «Вчера вечером мой мальчик сидел вот здесь, обедал». Или девушка утверждает, что в тот вечер ходила с ним в кино, и он все время находился рядом с ней. Либо же отец скажет, будто они вместе работали на дальнем поле — и поди докажи, что это не так. Что толку, если полиция знает, что отец, мать или возлюбленная лгут: если не появится надежный свидетель и не заявит, что видал этого парня совсем в другом месте, сделать ничего нельзя. Страшное было время. Мы все тут прямо с ума посходили. После каждого нового случая набирали добровольцев…

— Истинная правда, — вставил мистер Копли.

— …и отправлялись на поиски. Иногда сразу находили, иногда через несколько недель. Иной раз совсем рядом, в месте, которое, казалось бы, уже сто раз было осмотрено. Ужасно, — вздохнула миссис Колли, — бывают же такие люди! По-моему, их надо убивать на месте. Лучше всего душить. Лично я, попадись он мне, задушила бы его собственными руками. Это же надо! Убивать детей! И какой смысл упекать этих психов в сумасшедшие дома? Они там живут себе поживают и горя не знают. А потом, рано или поздно, выходят на свободу. Мол, излечились! В Норфолке[159] был такой случай… Мне сестра рассказывала, она там живет… Так вот, эти доктора сами, наверное, сумасшедшие, коли таких маньяков на волю выпускают.

— И вы никого не подозревали? — спросила Тапенс. — То есть, все были уверены, что это кто-то пришлый?

— Для нас-то, может, и пришлый. Но это определенно был человек, который жил в пределах… ну, скажем, двадцати миль. Но, конечно, не из нашей деревни.

— Ты раньше вроде как говорила, что из нашей деревни, Лиз, — удивился ее муж.

— Погорячилась, — ответила миссис Копли. — Не иначе, со страху ляпнула. Помнишь же, как все тогда друг на друга смотрели. Нет-нет, да и спросишь себя: а не этот ли парень… что-то он в последнее время какой-то странный. Так вот и жили.

— Думаю, он вовсе не казался странным, — сказала Тапенс. — Наверное, был такой же, как все.

— Возможно, вы правы. Тут ведь не поймешь. Одни говорят, что сумасшедшего нипочем не распознаешь, другие твердят, что у психа в глазах блеск какой-то особый.

— У нас тогда сержант полиции Джеффриз говорил, — вмешался мистер Копли, — что точно знает, кто убийца, только доказать ничего не может.

— Вы хотите сказать, убийцу так и не нашли?

— Нет. Это продолжалось больше полугода — да что там, почти год, а потом вдруг разом прекратилось. И больше уже никогда не повторялось. Наверное, он уехал. Насовсем уехал. Потому-то люди и говорят теперь, что, мол, знают, кто это был.

— Вы хотите сказать, потому, что кто-то уехал?

— Не только. Вообще почувствовали себя спокойней. Бывало, прямо так и говорили: мол, это был такой-то и такой-то.

Тапенс немного поколебалась, прежде чем задать следующий вопрос, но, взглянув на разгоряченное лицо миссис Копли, поняла, что волноваться ей совершенно не о чем.

— Ну а здешние жители, они-то на кого думали?

— Ох, уж так давно это было, что и говорить не хочется. Называли, конечно, кое-какие имена. Шептались, присматривались… Некоторые, например, считали, что это мог быть мистер Боскоуэн.

— В самом деле?

— Поскольку, мол, он художник, а художники все со странностями. Но я в это никогда не верила!

— Про Амоса Перри еще больше болтали, — сказал мистер Копли.

— Про мужа миссис Перри?

— Ну да. Вы же его видели. Явно не в себе. Как раз из тех, кто мог это сделать.

— А они здесь тогда уже жили?

— Да. Только не в «Уотермеде». У них был коттедж в четырех или пяти милях отсюда. И, насколько я знаю, полиция за ним следила, — совсем уже разговорился мистер Копли.

— Но предъявить ему ничего не смогла, — закончила за него миссис Копли. — Жена его всегда прикрывала. Заявляла, что вечерами он сидит с ней дома, вот так. Каждый вечер сидит. Вот только по субботам заглядывает иногда в трактир. А надо вам сказать, что ни одно из убийств на субботу не попадало. Ни разу не спуталась. И запугать ее тоже никому не удалось. Впрочем, Элис Перри нельзя не поверить — такой уж она человек. Да и не Амос это был. Я лично никогда так не думала. Доказательств у меня, конечно, никаких, но если бы меня попросили указать на преступника пальцем, я бы, не задумываясь, ткнула в сэра Филиппа.

— Сэра Филиппа?! — переспросила Тапенс, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова. — А это еще кто такой?

— Сэр Филипп Старк… Он живет в доме Уоррендеров. То есть настоящий-то дом, в котором жили настоящие Уоррендеры и который назывался «Олд Прайэри», давно сгорел… А Уоррендеры теперь все на церковном кладбище… В церкви на стенах места свободного нет от мемориальных досок. Уоррендеры, по сути, жили здесь всегда, еще со времен короля Якова[160].

— А сэр Филипп не Уоррендер?

Нет. Просто нахапал много денег, а может, и не он даже, а его отец. Сталелитейные заводы или что-то в этом роде. Странный был человек, сэр Филипп. Заводы у него где-то на севере, а сам он здесь. Согласитесь, странно. И держался особняком. Ну вылитый анах… анах… ну как его? — жалобно спросила миссис Копли.

— Анахорет[161], — подсказала Тапенс.

— Вот-вот, его-то я и имела в виду. Бледный был, тощий такой, кожа до кости, и страшно любил цветы. Ботаник, видите ли. Вечно собирал на полях какие-то дурацкие цветочки, на которые и смотреть-то тошно. По-моему, даже написал о них книгу. Большой был умник. А жену отхватил славную… Удивительно красивая женщина, только все время грустная.

Мистер Копли возмущенно замычал.

— Совсем спятила, — сказал он. — Ну какой из сэра Филиппа убийца? Он же обожал детей. Вечно для них праздники устраивал…

— Знаем мы эти праздники… Красивые призы… бег с яйцом в ложке[162], чай с клубникой и сливками… А своих детей у него никогда и не было. Он частенько останавливал их на улице и давал конфеты или шестипенсовики, чтобы они купили сладостей. Не знаю. Лично я думаю, он переигрывал. Странный был человек. Так что запросто мог свихнуться, когда жена ни с того ни с сего бросила его и уехала.

— А когда это случилось?

— Да примерно через полгода после того, как все это началось. К тому времени уже трое детей погибло. И вдруг леди Старк срывается и уезжает на юг Франции, чтобы больше никогда к нему не вернуться. С чего бы вдруг? Такая спокойная, респектабельная леди. Не похоже, чтобы она оставила его ради другого мужчины. Не в ее это было стиле. А уехала она и бросила мужа потому, что узнала о его делишках, точно вам говорю.

— А он до сих пор живет здесь?

— Наездами. Появляется раз или два в год, но большую часть времени дом заколочен. Там только смотритель и живет. Между прочим, мисс Блай когда-то была его секретаршей. Она и сейчас ведет все его здешние дела.

— А его жена?

— Умерла, бедняжка. Вскорости после отъезда за границу. В ее честь в церкви установлена мемориальная доска. Думаю, все это оказалось для нее слишком тяжелым испытанием. Сначала она, вероятно, не была уверена, потом стала его подозревать, а затем уж и полностью во всем убедилась. Надо было ей пораньше уехать, глядишь, осталась бы жива.

— И чего вы, женщины, только не навыдумываете, —  заметил мистер Копли.

— Я лишь говорю, что в сэре Филиппе что-то не так. А его чрезмерная любовь к детям всегда казалась мне подозрительной.

— Женское воображение, — вздохнул Копли.

Миссис Копли встала и принялась убирать со стола.

— Давно пора, — сказал ее муж. — Из-за тебя у нашей гостьи будут дурные сны. Понагородилатут… Нашла, тоже, чего вспомнить.

— Очень интересно было послушать, — сказала Та-пенс. — Но у меня просто слипаются глаза. Пожалуй, я действительно пойду лягу.

— Вообще-то мы тоже обычно ложимся рано, — призналась миссис Копли. — Да и вы наверняка устали после всех ваших переездов…

— Что да, то да. Жуть как хочется спать. — Тапенс широко зевнула. — Ну, спокойной ночи и большое вам спасибо.

— Зайти к вам утром с чашечкой чаю? В восемь не будет для вас слишком рано?

— Да нет, в самый раз, — сказала Тапенс. — Но, пожалуйста, не беспокойтесь.

— Ну что вы, — сказала миссис Копли, — какое тут беспокойство?

Тапенс устало поднялась наверх, открыла чемодан, достала нужные вещи, разделась, помылась и повалилась на кровать. Она ничуть не покривила душой, когда сказала, что смертельно устала. Все услышанное за вечер проносилось в ее голове как в жутковатом калейдоскопе: толпа фигур и сцены насилия. Мертвые дети — слишком много мертвых детей. Тапенс же нужен был всего лишь один мертвый ребенок — за камином. А камину вроде бы полагалось иметь какое-то отношение к «Уотерсайду». Детская кукла… Ребенок, которого убила молоденькая девушка, обезумевшая от того, что возлюбленный ее бросил… «О Господи, наверное, я чересчур впечатлительная», — подумала Тапенс. Но как же все перемешалось — совершенно не понятно, когда и что происходило на самом деле…

Она уснула, и ей приснился сон. Из окна выглядывал кто-то похожий на леди Шалотт[163]. В дымоходе что-то скреблось и царапалось. Из-за огромного куска жести, прибитого к нему гвоздями, доносились удары. Глухие удары молотка. Тук-тук-тук. Тапенс проснулась — в дверь барабанила миссис Копли. Она бодро вошла, поставила чай у постели Тапенс, отдернула занавески и выразила надежду, что гостья выспалась. Никогда в жизни Тапенс еще не видела человека, который выглядел бы бодрее, чем миссис Копли. Уж ей-то определенно не снилось дурных снов!

Глава 9Утром в Маркет Бейсинге

— Ну-с, — сказала миссис Копли, выходя из комнаты, — вот и новый день. Именно это я всякий раз говорю, когда просыпаюсь.

«Новый день? — мрачно думала Тапенс, потягивая крепкий черный чай. — Интересно, не сваляла ли я дурака? Очень на это похоже. Жаль, нельзя посоветоваться с Томми. Вчерашний вечер окончательно все запутал».

Прежде чем выйти из комнаты, она занесла в записную книжку факты и имена, которые услышала накануне вечером: вчера она настолько устала, что сделать это была просто не в состоянии. Сентиментальные истории из далекого прошлого, хорошо если содержащие хоть крупицу правды, а большей же частью слухи, домыслы, сплетни и романтический бред.

«Право, — подумала Тапенс, — столько любовных историй, вплоть до восемнадцатого столетия, и никакого толку. Правда, я, кажется, и сама уже не знаю, чего ищу. С другой стороны, раз уж начала, не бросать же все на полдороге».

Как Тапенс и предполагала, прежде всего ей пришлось отделаться от мисс Блай. Благополучно отклонив все ее предложения о помощи, она с облегчением повернула ключ зажигания, собираясь отправиться в Маркет Бейсинг, но мисс Блай вдруг с отчаянным криком бросилась к машине, и Тапенс пришлось остановиться и, насколько это возможно, утолить ее любопытство. Куда она едет? Срочное деловое свидание… Когда вернется?.. Тапенс не уверена… Как насчет ленча?.. Очень мило со стороны мисс Блай, но Тапенс боится, что…

— В таком случае, жду вас к половине пятого.

Приглашение прозвучало как королевский приказ. Тапенс мило улыбнулась, кивнула и нажала на педаль газа.

Пожалуй, рассуждала она, если из агентов в Маркет Бейсинге удастся вытянуть что-нибудь интересное, недостающую информацию вполне может обеспечить Нелли Блай. Хотя эта особа явно из тех, кто гордится тем, что им обо всех все известно. К тому же для начала мисс Блай непременно пожелает узнать все о самой Тапенс.

Впрочем, Тапенс надеялась, что ко второй половине дня сумеет собраться с силами и обрести присущую ей изобретательность.

— Не забывай о миссис Бленкинсон, — сказала она себе, прижимаясь на повороте к зеленой изгороди и чудом избегая встречи с шаловливым трактором огромных размеров.

В Маркет Бейсинге она припарковала машину на главной площади и зашла на почту позвонить.

— Алло? — как всегда с подозрением осведомился Альберт.

— Альберт, завтра я буду дома. Скорее всего, к обеду, может быть, даже раньше. Если мистер Бересфорд не позвонит, значит, он тоже вернется. Закажите для нас что-нибудь… пожалуй, цыпленка.

— Слушаюсь, мадам. Где вы…

Но Тапенс уже повесила трубку.

Жизнь Маркет Бейсинга, видимо, была сосредоточена вокруг ее центральной площади: прежде чем уйти с почты, Тапенс заглянула в справочник и узнала, что три из четырех агентов по продаже недвижимости имеют конторы на площади, четвертый — на Джордж-стрит.

Тапенс переписала их данные и вышла.

Начала она с господ Лавбоди и Сликера, контора которых показалась ей самой респектабельной.

Открыла ей девушка с пятнами на лице.

— Я хотела бы навести кое-какие справки об одном доме.

Девушка посмотрела на нее с таким удивлением, словно Тапенс справлялась о каком-то редком животном.

— Я, право, даже не знаю, — сказала девушка, озираясь, нет ли поблизости кого-нибудь из коллег, кому можно сплавить посетительницу.

— Я хотела бы купить дом, — внушительно сказала Тапенс. — У вас ведь агентство по продаже недвижимости, да?

— По продаже недвижимости и аукционам. Аукционы у нас по средам, если вас это интересует.

— Нет, аукционы меня не интересуют. Я хочу навести справки об одном доме.

— С мебелью?

— Без мебели… Купить… или снять…

— Мне кажется, вам лучше обратиться к мистеру Спикеру.

Тапенс нисколько против этого не возражала и вскоре уже сидела в небольшом кабинете напротив молодого человека в пестром клетчатом костюме. Мистер Спикер принялся листать списки выставленных на продажу домов, монотонно бормоча себе под нос:

— Мэндвилл-роуд, восемь, индивидуальный проект, три спальни, американская кухня… Ах, нет, этот уже продан… «Амабел Лодж» — живописное строение, три акра земли — скидка за быструю продажу…

Тапенс решительно его перебила.

— Я видела один дом, который мне очень приглянулся, по крайней мере, снаружи. В Саттон Чанселлоре — или скорее неподалеку от Саттон Чанселлора… возле канала…

— Саттон Чанселлор… — засомневался мистер Спикер. — Не думаю, что в настоящий момент у нас имеются оттуда предложения. Как называется этот дом?

— По-моему, никакого названия у него нет… Возможно, «Уотерсайд». Или «Ривермед». А когда-то он назывался «Бридж Хаус». Вроде бы, — продолжала Тапенс, — дом разделен на две половины. Одна сдается внаем, но теперешний жилец не смог мне ничего сказать о второй половине, которая выходит на канал. Собственно, она-то меня и интересует. Эта часть дома, похоже, свободна.

Мистер Сликер сдержанно заметил, что, вероятно, ничем не сможет ей помочь и посоветовал попытать счастья у господ Блоджета и Бэрджесса, всем своим видом выражая сожаление, что ей придется общаться с людьми столь низкого пошиба.

Тапенс последовала его совету и, перейдя площадь, попала в точно такую же контору с пожелтевшими афишами о распродажах и аукционах, с той единственной разницей, что парадная дверь у Блоджета и Бэрджесса была недавно покрашена в неприятный ядовито-зеленый цвет.

Приняли Тапенс не менее прохладно и тут же переправили к некоему мистеру Спригу, пожилому мужчине весьма мрачного нрава. Тапенс еще раз объяснила, что ей нужно. Мистер Сприг, как ни странно, знал о существовании такого дома, но особого интереса не выказал.

— Боюсь, на рынок он не заявлен. Владелец не хочет его продавать.

— А кто именно его владелец?

— Право, не знаю. Дом часто переходил из рук в руки. Одно время ходили даже слухи о его принудительном выкупе.

— А для чего он вообще мог понадобиться местным властям?

— Право, миссис… э-э… — он бросил взгляд на промокашку, куда предусмотрительно записал фамилию Тапенс, — миссис Бересфорд, если бы кто-нибудь мог дать ответ на этот вопрос, он оказался бы гораздо мудрее многих из нас. Мотивы, которыми руководствуются местные власти и планирующие организации, всегда покрыты завесой тайны. Задняя часть дома была кое-как отремонтирована и сдана внаем по исключительно низкой цене… э-э… ах да, мистеру и миссис Перри. Подлинный же владелец дома проживает где-то за границей, и, похоже, этому джентльмену глубоко наплевать на свою собственность. Насколько я понимаю, всплыл вопрос о малолетнем наследнике, и домом занялись душеприказчики. Возникли некоторые трудности правового характера, а у подобных вещей имеется тенденция дорожать, миссис… Бересфорд. По видимому, владельца вполне устроит, если дом разрушится сам собой… Во всяком случае, никакого ремонта, кроме той части, где живет чета Перри, не производили. Сама по себе земля всегда может внезапно подняться в цене, а вот ремонт бесхозных домов редко оказывается прибыльным. Если вас действительно интересует собственность подобного рода, мы могли бы, уверен, предложить что-нибудь гораздо более достойное вашего внимания. Кстати, позвольте спросить, что именно привлекло вас в этом… э… сооружении?

— Просто он мне понравился, — ответила Тапенс. — Очень красивый… Впервые я увидела его из окна поезда…

— Тогда понятно… — сказал мистер Сприг, лишний раз убеждаясь, что «глупость женщин беспредельна», и успокаивающе сказал: — На вашем месте я бы, право, выкинул его из головы.

— А вы не могли бы справиться у владельцев: может, они все же захотят продать дом? Или, может, дадите мне их адрес…

— Если вы настаиваете, мы свяжемся с их адвокатом, но… ничего не могу обещать.

— Похоже, в наши дни шагу нельзя ступить без стряпчих, — сказала Тапенс, изо всех сил стараясь выглядеть разозлившейся и недалекой. — А законники всегда так тянут…

— Да, на проволочки закон богат…

— Банки, должна вам сказать, ничуть не лучше!

— Банки? — насторожился мистер Сприг.

— Ведь сколько людей теперь в качестве адреса называют какой-нибудь банк. Это так изматывает…

— Да-да… конечно… Но их тоже можно понять… Современные темпы… Новые места… Постоянные разъезды… — Он выдвинул ящик стола. — Есть у меня тут одно именьице… В двух милях от Маркет Бейсинга… в весьма приличном состоянии… красивый сад…

Тапенс встала.

— Нет, спасибо.

Она решительно попрощалась с мистером Спригом и вышла на площадь, после чего нанесла короткий визит в третье заведение, которое, похоже, занималось в основном продажей крупного рогатого скота, птицеферм и вообще ферм, пришедших в упадок.

И, наконец, направилась к господам Робертсу и Уайли на Джордж-стрит. Представители этой маленькой фирмы оказались весьма напористыми людьми и, казалось, готовы были оказать клиенту решительно любую услугу. Плохо было то, что Саттон Чанселлор не интересовал их ни в малейшей степени — им куда больше хотелось сбыть Тапенс какой-нибудь еще недостроенный дом по цене двух готовых. Наконец, видя, что потенциальный клиент твердо решил уйти, один из этих энергичных молодых людей нехотя признал, что такое местечко, как Саттон Чанселлор, действительно существует.

— По этому вопросу вам лучше обратиться к Блоджету и Берджессу на площади. Они как раз занимаются пришедшей в упадок и полуразрушенной недвижимостью…

— Недалеко оттуда есть очень красивый домик у мостика через канал… я видела его из окна поезда. Только там почему-то никто не живет…

— А, знаю. Это «Ривербэнк». Говорят, там обосновались призраки.

— Вы имеете в виду… привидения?

— Ну да… О нем ходит множество всяких историй. Вроде бы по ночам там слышны стоны и разные другие звуки. На мой взгляд, там просто развелись жуки-могильщики.

— О Боже, — сказала Тапенс. — А мне он показался таким милым и уединенным…

— Большинству он кажется слишком даже уединенным. Подумайте и о том, что зимой его заливает.

— Я вижу, подумать надо о многом, — с горечью сказала Тапенс.

Направляясь в «Ягненок и флаг», где она собиралась подкрепиться, она бормотала себе под нос:

— Есть над чем подумать — наводнения, жуки-могильщики, привидения, звон цепей, пропавшие владельцы, стряпчие, банки… дом, который никому не нужен и который никто не любит, кроме, разве что, меня… А, ладно, сейчас я просто хочу есть.

Еда в «Ягненке и флаге» была вкусная, плотная и обильная — предназначенная скорее для фермеров, чем для худосочных проезжих туристов. Густой наваристый суп, свиная ножка в яблочном соусе, а также сыр стилтон[164] или сливы с драченой на выбор. Тапенс предпочла сыр.

Немного прогулявшись, Тапенс вернулась к своей машине и направилась обратно в Саттон Чанселлор. Утро было потрачено впустую.

Когда она, одолев последний поворот, проезжала мимо церкви, со двора вышел викарий. Вид у него был довольно усталый. Тапенс остановилась.

— Все еще ищете могилку? — спросила она.

Викарий потер поясницу.

— Зрение у меня никудышнее, — пожаловался он, — а большинство надписей почти совсем стерлись. Спина болит… Многие плиты упали… Право, каждый раз, как я наклоняюсь к очередной надписи, мне кажется, что я уже не смогу разогнуться.

— На вашем месте я бы оставила это занятие, — сказала Тапенс. — Вы же просмотрели приходскую книгу регистрации, а значит, сделали все, что могли.

— Я знаю, но бедняге так хотелось удостовериться. Я абсолютно убежден, что мои труды напрасны. Однако долг превыше всего. Тем более что остался совсем небольшой кусочек — вон там, от тиса и до стены, правда большинство надгробий там восемнадцатого века. Вот осмотрю его, и тогда моя совесть будет определенно чиста. Однако сделаю я это уже завтра.

— Вот это правильно, — согласилась Тапенс. — Вам нельзя так переутомляться. Хотя, знаете что, — неожиданно добавила она, — после чая у мисс Блай я приду и посмотрю сама. От тиса до стены, вы сказали?

— Да, но я не смею вас затруднять.

— Ничего, ничего. Мне это будет в охотку. Это же очень интересно — ходить по церковному кладбищу. Знаете, старые надписи дают отличное представление о людях, которые жили здесь раньше. Право, для меня это будет удовольствием. Пожалуйста, идите домой и отдохните.

— Да-да, мне ведь еще надо подготовиться к вечерней проповеди. Вы очень добры. Очень.

Он одарил ее лучезарной улыбкой и направился к церкви. Подъезжая к дому мисс Блай, Тапенс взглянула на часы. «Развязаться бы с этим побыстрее», — подумала она.

Передняя дверь была открыта, а мисс Блай как раз несла тарелку со свежеиспеченными ячменными лепешками, направляясь через холл в гостиную.

— Ах, вот и вы, дорогая миссис Бересфорд. Я так вам рада. Чай почти готов, чайник уже на плите. Остается только заварить. Надеюсь, вы купили себе что хотели, — добавила она, бросая укоризненный взгляд на откровенно пустую сумку, висевшую на руке Тапенс.

— Увы, не повезло, — ответила Тапенс, стараясь придать своему голосу как можно больше искренности. — Вы же знаете, как это бывает: то цвет не тот, то фасон. Но я всегда с огромным удовольствием знакомлюсь с незнакомыми местами, даже если они и не очень интересные.

Пронзительный свисток чайника потребовал незамедлительного ответа, и мисс Блай, зацепив на ходу подготовленную к отправке и лежавшую на столике кипу писем, метнулась на кухню. Письма посыпались на пол.

Тапенс наклонилась, собрала их и, положив на стол, обратила внимание, что верхнее адресовано некой миссис Йорк из «Роузтреллис Корт» для престарелых женщин в Камберленде[165].

«Надо же! — изумилась Тапенс, — такое чувство, будто во всей стране нет ничего, кроме приютов для престарелых! Вероятно, и мы с Томми не успеем оглянуться, как сами окажемся в одном из них!»

Дело в том, что не далее как на днях некто, претендующий на звание доброго и заботливого друга, написал им письмо, рекомендуя один адресок в Девоне. Исключительно супружеские пары, большей частью отставные офицеры и их жены… Довольно хорошо готовят… Разрешают привозить свою мебель и личные вещи…

Появилась мисс Блай с чайником, и дамы сели за стол.

Беседа с мисс Блай была куда менее захватывающей и яркой, чем с миссис Копли: мисс Блай больше волновало, как заполучить информацию, нежели поделиться ею.

Тапенс туманно намекнула на годы службы за границей… упомянула о трудностях жизни в самой Англии, не задумываясь выдала подробности о женатом сыне и замужней дочери, у которых и самих уже есть дети, и осторожно перевела разговор на исключительно разнообразную деятельность мисс Блай в Саттон Чанселлоре: женское общество, бойскауты, союз женщин-консерваторов, лекции, греческое искусство, приготовление джема, украшение цветами церкви, клуб рисовальщиков, клуб друзей археологии… Сюда же относилось здоровье викария, его ужасающая рассеянность и необходимость заставлять его заботиться о себе. А тут еще, к несчастью, раздоры между церковными старостами…

Тапенс похвалила ячменные лепешки, поблагодарила хозяйку и встала, готовясь уйти.

— Вы на удивление энергичны, мисс Блай, — заметила она. — Просто не представляю, как это вы все успеваете. Должна признаться, после сегодняшней экскурсии и хождения по лавкам мне хочется прилечь и с полчасика подремать. Кстати, кровать очень удобная. Благодарю вас, что рекомендовали меня миссис Копли.

— Исключительно надежная женщина, хоть и не в меру говорливая…

— О да! Ее рассказы немало меня позабавили.

— Вряд ли она соображает, что говорит. Вы еще долго здесь пробудете?

— Да нет — завтра еду домой. Я очень разочарована, что не нашла ничего подходящего… я возлагала такие надежды на домик у канала…

— Не расстраивайтесь. Он в очень плохом состоянии. Хозяин, у которого дом в таком состоянии, — он же под стать варвару…

— Мне даже не удалось узнать, кто этот хозяин. Но, полагаю, вы-то знаете… Вы, по-моему, знаете здесь все.

— Тем домом я никогда особенно не интересовалась. Он постоянно переходит из рук в руки… Невозможно уследить. В одной его половине живет чета Перри, другая же половина постепенно разрушается.

Тапенс попрощалась и поехала к миссис Копли. В доме царила тишина: очевидно, хозяева отсутствовали. Тапенс поднялась к себе в спальню, бросила на пол пустую сумку, умылась, попудрила нос и на цыпочках вышла из дома. Оглядевшись, она быстро свернула за угол и направилась через поле по тропинке, которая вскоре вывела ее к церковному двору.

Оказавшись на церковном кладбище, мирно дремавшем на предвечернем солнце, Тапенс, как и обещала, принялась осматривать надписи на надгробьях. Никакой цели она себе при этом не ставила. С ее стороны это было обыкновенным желанием угодить хорошему человеку. Престарелый викарий был настолько милым, что ей просто захотелось ему помочь. На случай, если попадется что-нибудь заслуживающее внимания, она прихватила с собой блокнот и карандаш. Надгробия, воздвигнутые в память о взрослых обитателях Саттон Чанселлора, она заранее решила пропускать. Похоже, это была самая старая часть кладбища. Надгробия здесь были простые и совершенно лишенные изящества. На них не было трогательных и нежных надписей, поскольку большей частью под ними лежали люди, умершие в преклонном возрасте. И все же порой Тапенс задерживалась, пытаясь вызвать в своем воображении картины прошлого. Джейн Эдвуд ушла из этой жизни 6 января, в возрасте 45 лет. Уильям Марл ушел из этой жизни 5 января, о чем глубоко скорбели его родственники. Мэри Тривз, пяти лет, — 14 марта 1835-го. Слишком давно. «Нет без тебя нам счастья». Счастливая малышка Мэри Тривз.

Тапенс добралась уже почти до самой стены. Могилы здесь были неухоженные и поросшие травой. На эту часть кладбища у викария, похоже, уже не хватало сил. Многие плиты повалились, поврежденная стена в некоторых местах осыпалась и обвалилась.

Поскольку эту часть кладбища скрывала от дороги церковь, дети, очевидно, пробирались сюда и, пользуясь полной безнаказанностью, творили что хотели. Тапенс склонилась над одним из камней… Надпись стерлась настолько, что ее уже нельзя было разобрать… Перевернув глыбу набок, Тапенс увидела несколько небрежно вырезанных слов и букв, сохранившихся немного получше.

Она принялась водить по ним указательным пальцем, складывая в слова:

Кто бы… ни обидел… одного из этих малышей…

И, чуть ниже, корявыми буквами нацарапано:

Здесь лежит Лили Уотерс

Тапенс глубоко вздохнула… Она почувствовала, что за спиной у нее мелькнула чья-то тень и хотела уже повернуться, но что-то ударило ее по затылку, и она повалилась вперед, на могильный камень, в полнейшее небытие.

Книга третья