— Это все наш Ники устраивает, по просьбе Ровены. А Десмонд — это его дружок — ему помогает. Он увлекается фотографией, обожает всякие розыгрыши. Они с парочкой приятелей переодеваются в разные костюмы, натягивают парики и приклеивают то бороды, то усы, то бакенбарды. Ну, и когда на такого вот «суженого» в темной комнате направляют свет, он, естественно, отражается в зеркале. Потом с потолка падает его фотография, и девчонки просто визжат от восторга.
— Трудно отделаться от мысли, — заметила Ариадна Оливер, — что нынешние девочки весьма глупы.
— А вам не кажется, что так было всегда? — спросила Ровена Дрейк.
Миссис Оливер немного подумала.
— Пожалуй, вы правы, — согласилась она.
— Ну, а теперь — ужин! — возвестила миссис Дрейк.
Ужин прошел на ура. Кексы с глазурью, острые закуски, креветки, сыр, сладости с орехами… И взрослые, и дети с одинаковой жадностью набросились на угощение.
— А теперь, — объявила Ровена, — заключительный аттракцион… «Цап-царап»! Прошу всех за мной. Нет, через буфетную. Да-да, сюда, скорее. Но сначала — призы.
Состоялась раздача призов, сопровождаемая громким завистливым воем. Дети ринулись через холл обратно в гостиную. Угощение уже убрали, а стол застелили зеленым сукном. Внесли огромное блюдо, до краев залитое пылающим спиртом, в котором плавали изюмины. Раздался оглушительный восторженный визг, и с криками: «Ой, я обожглась! Здорово, да?», дети принялись таскать изюм из огня.
Мало-помалу пламя начало угасать и наконец потухло совсем. Зажегся свет. Праздник кончился.
— Кажется, все прошло удачно, — произнесла Ровена.
— Еще бы, вы ведь так старались!
— Было чудесно, — немного грустно сказала Джудит. — Чудесно. — А теперь, — добавила она, — за уборку! Нехорошо сваливать столько работы на бедных уборщиц, которые придут завтра утром.
Глава 3
В одной из лондонских квартир зазвонил телефон. Хозяин квартиры, мосье Эркюль Пуаро, с досадой заерзал в кресле. Даже еще не услышав голоса на другом конце провода, он знал, что означает сей звонок. Его друг Солли, с которым он собирался провести вечер за старинным и, по-видимому, бесконечным спором о том, кто был истинным виновником убийства в Городских банях на Каннинг Роуд, так вот, его друг Солли звонил, чтобы сказать, что прийти он не сможет. Пуаро, который собрал кое-какие улики в пользу своей довольно-таки экстравагантной версии, почувствовал глубочайшее разочарование. Не то чтобы он надеялся поразить Солли собственными доводами, однако же всерьез рассчитывал, что тот, изложив свои, даст ему долгожданную возможность разбить его нелепые измышления в пух и прах — именем логики, метода и здравого смысла. Было бы крайне обидно упустить такую возможность. Правда, когда они виделись сегодня днем, Солли сотрясал тяжелый грудной кашель — признак крайне опасной простуды.
— С другой стороны, — как бы в утешение себе сказал Пуаро, — он наверняка наградил бы меня своим ужасным насморком, и тогда, — он мельком окинул стоявший на полке обширный ассортимент всевозможных склянок, — никакие лекарства мне бы не помогли. Хоть бы он не пришел! Но, tout de тёте[202], — прибавил он со вздохом, — это означает, что мне опять предстоит скучать весь вечер.
Скучные вечера были теперь ему не в диковинку. Даже самому могучему интеллекту (а великий сыщик никогда не сомневался, что у него именно такой интеллект) требуются внешние стимулы. Философы, возможно, способны обходиться и без оных, но Эркюль Пуаро никогда философом не был. Временами он почти жалел, что не занялся в молодости изучением богословия, вступив вместо этого на путь борьбы с преступниками. Сколько ангелов может уместиться на кончике иглы? Занятно, наверное, было обсуждать подобные вещи в беседах с собратьями…
В комнату вошел его слуга Джордж.
— Звонил мистер Соломон Леви, сэр.
— Вот как, — сказал Эркюль Пуаро.
— Он весьма сожалеет, но просил передать, что не сможет составить вам компанию на сегодняшний вечер. Он лежит в постели с ужасным гриппом.
— У него не грипп, — возразил Пуаро, — а самый прозаический насморк. Правда, сильный. Но, разумеется, грипп и звучит солиднее, и вызывает больше сострадания со стороны окружающих. При обычном насморке нелегко, конечно, добиться от друзей искреннего сочувствия.
— Как бы там ни было, он не придет, сэр, — сказал Джордж. — Насморк штука заразная. Неровен час, и сами сляжете.
— Да, это было бы совсем некстати, — согласился Пуаро.
Снова зазвонил телефон.
— У кого-то еще насморк? — фыркнул Пуаро. — Я, вроде бы, больше никого не звал.
Джордж направился было в холл снимать трубку, но Пуаро остановил его.
— Я сам возьму, — сказал он. — Наверняка ничего интересного. Хотя, как знать? — он пожал плечами. — Глядишь, кто и поможет скоротать время.
— Слушаюсь, сэр, — сказал дворецкий и вышел из комнаты.
Пуаро снял трубку с оглушительно трезвонившего аппарата.
— Говорит Эркюль Пуаро, — торжественно произнес он, рассчитывая потрясти этим известием любого, кто находился на другом конце провода.
— Вот и прекрасно, — тут же оборвал его немного запыхавшийся женский голос. — Я была уверена, что не застану вас дома, что вы куда-нибудь подевались.
— Это почему же? — холодно осведомился Пуаро.
— Потому что в последнее время все будто сговорились делать мне всё назло. Если, к примеру, кто-то срочно мне нужен, его обязательно не оказывается на месте. А сейчас мне необходимо было срочно найти вас. Незамедлительно.
— А вы, собственно, кто? — поинтересовался Эркюль Пуаро.
— Как, вы меня не узнали? — В голосе прозвучало изумление.
— Теперь узнал, — ответил Эркюль Пуаро. — Ариадна! Мой дорогой друг!
— Я в ужасном состоянии, — сообщила Ариадна Оливер.
— Да-да. Я слышу. Вы бежали? И никак не можете прийти в себя?
— Не то чтобы бежала. Просто переволновалась. Могу я зайти к вам сейчас же?
Пуаро немного замялся. По голосу его давней приятельницы можно было заключить, что она крайне — крайне! — возбуждена. А стало быть, на излияние всех своих горестей, обид и напастей ей потребуется очень — очень! — много времени. А ведь стоит допустить ее в святилище Пуаро, выпроводить ее оттуда, оставшись при этом безукоризненно вежливым, будет очень и очень непросто. Вещей, приводивших миссис Оливер в волнение, было так много, и они зачастую оказывались столь неожиданны, что на их обсуждение следовало соглашаться с предельной осторожностью.
— Вы чем-то расстроены? — осторожно осведомился Пуаро.
— Да. Я страшно расстроена. Я просто не знаю, что делать. Совершенно не представляю. Я чувствую, что мне нужно прийти к вам и все рассказать — все по порядку, потому что вы единственный человек, который может подсказать мне, как поступить. Так я зайду?
— Ну конечно, конечно. Буду очень рад.
На том конце провода с грохотом повесили трубку, и Пуаро позвал Джорджа. Немного подумав, он велел ему приготовить ячменный отвар с лимоном для гостьи и подать дольку лайма[203] и рюмку коньяку — для себя.
— Примерно через десять минут здесь будет миссис Оливер, — сказал он.
Джордж удалился и почти тут же вернулся с коньяком, появление которого Пуаро приветствовал довольным кивком. После этого Джордж принялся готовить угощение для убежденных трезвенников — единственное, что могло прийтись по вкусу миссис Оливер.
Собираясь с силами перед испытанием, которое вот-вот должно было на него обрушиться, Пуаро пригубил коньяк.
— Какая жалость, — пробормотал он, — что она в растрепанных чувствах. А ведь такой незаурядный ум! И при этом мне, скорее всего, ее рассказ придется не по душе. Или, еще хуже, — он даже поморщился, — ее повествование займет большую часть вечера и окажется сущей ерундой. Eh bien[204], приходится рисковать.
Снова раздался звонок; на этот раз — в дверь. При этом кнопку звонка не просто нажали и отпустили: трезвон стоял такой, будто ее не собирались отпускать никогда, явно рассчитывая вызвать как можно больше шума.
— Она чересчур возбуждена, — констатировал Пуаро.
Он услышал приближающиеся к двери шаги Джорджа, звук отпираемого замка… а затем… дверь распахнулась настежь, и, прежде чем его чинный дворецкий успел доложить о приходе гостьи, та уже ворвалась в гостиную. Джордж чуть ли не вприпрыжку бежал за ней следом, пытаясь ухватить развевающиеся полы ее плаща, подозрительно напоминающего рыбацкую зюйдвестку.
— Что это на вас надето? — озадаченно спросил Пуаро. — Немедленно отдайте Джорджу. Ваш… гмм… плащ весь мокрый.
— Конечно мокрый, — ответила миссис Оливер. — На улице дождь. Никогда раньше не задумывалась, какая страшная штука — вода.
Пуаро посмотрел на нее с интересом.
— Не хотите ли ячменного отвара с лимоном, — спросил он, — или, может, мне удастся уговорить вас на рюмочку eau de vie[205]?
— Ненавижу воду! — отрезала миссис Оливер. — В любом виде.
На лице Пуаро отразилось удивление.
— Ненавижу! — повторила миссис Оливер. — Никогда раньше не задумывалась, сколько бед она может натворить.
— Дорогой друг, — сказал Эркюль Пуаро, наблюдая за тем, как Джордж пытается извлечь ее из хлопающих складок поблескивающего от воды плаща. — Проходите и садитесь. Вот сюда. Позвольте все-таки Джорджу избавить вас от… что это такое?
— Мне дали его в Корнуэле, — ответила миссис Оливер. — Рыбацкий костюм. Настоящий рыбацкий костюм.
— Для рыбаков, наверное, вещь и вправду незаменимая, — сказал Пуаро, — но вам, я думаю, не очень подходит. Тяжеловат. Ну что ж… рассказывайте.
— Даже язык не поворачивается… — сказала миссис Оливер, опускаясь в кресло. — Все никак не могу поверить, что это действительно случилось. А вот ведь случилось, и ничего с этим теперь не поделаешь.