— Вы имеете в виду во время праздника? Полагаю, пять или шесть женщин: несколько мамаш, школьная учительница и жена — или сестра? — доктора. Потом еще супружеская пара средних лет, два подростка, о которых я уже говорила, девочка пятнадцати лет и не то две, не то три помладше… это кого я помню. Ну а всего там было человек двадцать пять-тридцать.
— Кто-нибудь посторонние?
— Да нет, насколько я могу судить, все друг друга знали. Кого-то лучше, кого-то хуже. Большинство девочек, скорее всего, из одной школы. Две женщины пришли, чтобы помочь с готовкой — там ведь еще был ужин, — ну и вообще помочь… Когда праздник кончился, большинство мамаш разошлись с детьми по своим домам, а я, Джудит и еще две женщины остались помочь прибраться Ровене Дрейк — это она все устроила, — чтобы уборщицам, которые придут утром, было поменьше работы. Там ведь, можете себе представить, повсюду мука, обертки от печенья, конфет… Так вот, мы уже везде подмели, кроме библиотеки… А когда туда вошли — в библиотеку-то… то ее и нашли. А потом я вспомнила, что она говорила.
— Кто говорил?
— Джойс.
— И что она говорила? Если не ошибаюсь, теперь мы подходим к главному. К тому, что привело вас сюда.
— Да. Я подумала, что нет никакого смысла рассказывать это врачу или полицейским… Вот разве что вам…
— Eh bien, — нетерпеливо перебил ее Пуаро, — так рассказывайте же! Что именно говорила вам Джойс на празднике?
— Нет, это было еще до праздника. Во время подготовки. Детишки как раз заговорили обо мне — что я, мол, писательница и пишу про убийства, а Джойс возьми и скажи: «А я однажды видела убийство»! Ее мать или кто-то другой тут же, конечно, ответил: «Не болтай глупостей, Джойс», а девочка постарше добавила еще: «Ты все выдумываешь», а Джойс крикнула: «Видела, видела! Я видела, как было совершено убийство», но ей никто не поверил. Все стали над ней смеяться, и она страшно разозлилась.
— А вы поверили?
— Нет, конечно.
— Понятно, — сказал Пуаро, — значит, не поверили.
Он немного помолчал, постукивая пальцами по крышке стола, и спросил:
— И она не называла ничьих имен, не упоминала каких-нибудь подробностей?
— Нет. Она просто похвасталась, а потом жутко разозлилась, что над ней стали смеяться. Взрослые ее отругали, а дети так просто подняли на смех и начали подтрунивать: «Ну, расскажи, Джойс, когда это было? Почему же ты никогда прежде об этом не рассказывала?» А она: «Да это уж когда было… Я и забыла почти».
— Ага! А она не сказала когда?
— Она сказала: «Несколько лет назад» — и очень странным голосом. Каким-то совсем взрослым. Одна из девочек — Энн, кажется, или Беатриса, но в любом случае крайне напыщенная и высокомерная особа — тут же спросила: «А чего ж ты не пошла в полицию?»
— Ага, и что та ответила?
— «Потому что тогда я еще не знала, что это убийство».
— Очень интересно! — воскликнул Пуаро, выпрямляясь в кресле.
— Думаю, к тому моменту она уже немного запуталась, — пояснила миссис Оливер. — Знаете, пыталась что-то доказать и злилась оттого, что другие над ней смеются. Они все наседали, почему она не пошла в полицию, а она продолжала твердить: «Потому что я не знала еще, что это убийство. Я только потом вдруг сообразила».
— Значит, никто ей не поверил? — задумчиво проговорил Пуаро. — И, однако, увидев, что она мертва, вы тотчас подумали, что она, может статься, говорила правду?
— Да, именно так. И совершенно не знала, что мне теперь делать. Пока не вспомнила о вас.
Пуаро церемонно склонил голову в знак признательности и, немного помолчав, сказал:
— Я должен задать вам очень важный вопрос. Подумайте хорошенько, прежде чем на него ответить. Как, по-вашему, видела эта девочка убийство на самом деле или просто внушила себе это?
— Я полагаю, видела, — ответила миссис Оливер. — Хотя сначала, конечно, так не думала. Мне казалось, она просто таким образом интерпретировала какое-то смутно запомнившееся ей событие из прошлого чтобы оно выглядело значительным и интересным. Она страшно разволновалась и все твердила: «Говорю вам, видела! Я видела убийство».
— И что же?
— Ну, вот я и пришла к вам, — сказала миссис Оливер. — По-моему, единственное объяснение ее смерти это то, что упомянутое ею убийство не плод ее воображения и она действительно оказалась его свидетельницей.
— Но в таком случае получается, что его совершил кто-то из присутствовавших в доме, причем тот, кто находился рядом, когда она все это рассказывала. Иными словами, один из участвовавших в приготовлениях к празднику.
— Уж не думаете ли вы, что все это плод моего разгоряченного воображения? — спросила миссис Оливер.
Вместо ответа Пуаро принялся рассуждать:
— Убита девочка. Убита кем-то, у кого было достаточно сил удержать ее голову в ведре с водой, хотя она, скорее всего, сопротивлялась. Отвратительное убийство; убийство, совершенное, что называется, на скорую руку. Кому-то угрожала опасность, и этот кто-то воспользовался первой же возможностью, какой бы мерзкой она ни была.
— Причем Джойс явно не знала, кто совершил убийство, — заметила миссис Оливер, — иначе ни за что бы не заговорила об этом в присутствии убийцы.
— Верно, — заметил Пуаро. — Тут, я думаю, вы правы. Она видела убийство, но не видела лица убийцы. Вот от этого мы и будем отталкиваться.
— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
— Могло быть ведь и так: некто, услышавший слова Джойс, знал об убийстве и знал, кто его совершил. Возможно, он даже был сообщником. Этот некто, вероятно, думал, что он единственный человек на свете, кому известно, что натворила его… ну, например, мать, дочь или сын. Это могла быть и женщина, которая знала, что натворил ее муж или, опять же, мать, дочь или сын. Некто, кто думал, что кроме него об этом преступлении не знает ни одна живая душа. И вдруг оказывается, что об этом еще знает и Джойс…
— Так значит…
— Значит, решил он, Джойс должна умереть.
— И что вы намерены теперь делать?
Эркюль Пуаро помолчал.
— Я вдруг вспомнил, — сказал он, — откуда мне известно название Вудли Коммон.
Глава 5
За невысокой калиткой виднелся «Сосновый холм» — по-современному добротный и аккуратный домик. Стоявший рядом с калиткой Пуаро никак не мог отдышаться — в соответствии с названием, домик располагался на вершине холма в окружении нескольких одиноких сосен.
Перед домом зеленел не менее опрятный маленький садик; по дорожке, тяжело ступая, шел крупный пожилой мужчина с большой оцинкованной лейкой в руках.
Если раньше седина только начинала пробиваться на висках старшего инспектора Спенса, то теперь его голова была совсем белой. Впрочем, в остальном он почти не изменился. Спенс опустил лейку на землю и поглядел на застывшего у калитки приезжего.
— Господи благослови, — сказал старший инспектор Спенс. — Никак… Быть того не может… Нет, так и есть. Эркюль Пуаро собственной персоной, чтоб мне провалиться!
— Ага, — подтвердил Эркюль Пуаро, — рад, что вы меня еще помните.
— Желаю вашим усам и впредь быть такими пышными, — сказал Спенс.
Он бросил лейку и подошел к калитке.
— Чертовы сорняки, — пожаловался он. — И что же вас привело сюда на этот раз?
— То же, что и всегда, — пожал плечами Эркюль Пуаро, — и что однажды, много лет назад, привело ко мне вас. Убийство.
— Я больше убийствами не занимаюсь, — сказал Спенс, — кроме как в отношении сорняков. Вот как раз распыляю гербициды. Не такое уж, кстати, простое дело, как может показаться. Вечно что-нибудь да мешает — чаще всего погода. То слишком влажно, то чересчур сухо, то еще что-нибудь. Как вы узнали, где меня найти? — спросил он, отпирая калитку и впуская Пуаро.
— Вы прислали мне открытку на Рождество. А на ней ваш новый адрес.
— Ах да, верно. Я старомодный человек, знаете ли. Люблю посылать друзьям открытки.
— Я это ценю, — заверил его Пуаро.
— Стар я уже, — вздохнул Спенс.
— Я тоже далеко не юноша. Далеко.
— А седины-то у вас не так много, — заметил Спенс.
— Это достигается с помощью определенного раствора, — признался Пуаро. — Думаю, каждый вправе сам решать, быть ему с сединой или без нее.
— Ну, не думаю, чтобы мне пошел этот смолисто-черный цвет, — сказал Спенс.
— Согласен, — ответил Пуаро. — Седина придает вам исключительно благообразный вид.
— Никогда не считал себя благообразным человеком.
— А я думаю, это именно так. А как вы оказались в Вудли Коммон?
— Вообще-то я переехал к сестре. Мужа она похоронила, а сыновья все переженились и уехали за границу: один в Австралию, другой в Южную Африку. Вот я и перебрался. На пенсию сейчас особенно не разживешься, а вдвоем кое-как справляемся. Проходите, садитесь.
Он проводил его на небольшую застекленную веранду, где стояло несколько стульев и пара столиков. Веранда приятно освещалась осенним солнцем.
— Ну, чем вас угостить? — спросил Спенс. — Разносолов, боюсь, у нас не водится. Черносмородинных сиропов и прочих патентованных штучек, извините, не держим. Может, пива? Или сказать Элспет, чтобы налила вам чаю? А то могу еще дать шенди, кока-колу или какао. Элспет, это моя сестра, постоянно его пьет.
— Вы очень любезны. Если можно, шенди. Имбирное пиво пополам с обычным, правильно?
— Совершенно верно.
Он вошел в дом и немного погодя вернулся с двумя большими стеклянными кружками.
— Выпью с вами за компанию, — сказал он и, поставив на стол кружки, уселся напротив.
— Ну, прежний тост: «Трепещите, преступники», пожалуй, устарел, — произнес он, поднимая кружку. — Преступниками я больше не занимаюсь. Но, если вы по поводу того преступления, а других здесь в последнее время и не было, то знайте: мне совсем не нравится, каким образом его совершили.
— А кому это может понравиться?
— Вы ведь о девочке, которую утопили в ведре?
— Да, — подтвердил Пуаро, — о ней.
— А я-то зачем вам понадобился? — спросил Спенс. — Я ушел из полиции. Уже много лет.