Добровольцев разместили в девятиэтажной гостинице «Диагональ».
Быстро закончив все формальности, они вышли на одну из красивейших магистралей Барселоны — проспект Рамбле. На площади Каталонии черноголовые мальчишки кормили голубей. В лучах солнца сверкали серебристые струи фонтанов. Вдоль пешеходной дорожки стояли продавцы птиц с клетками в руках. В крохотных ларьках улыбались цветочницы. В толпе на проспекте было такое смешение военных мундиров, что непосвященному не стоило и пытаться разобраться. Летчики осмотрели памятник Христофору Колумбу, зашли в порт. Постояли у пустующих причалов, любуясь прозрачной голубизной моря. Потом на фуникулере поднялись в парк, разбитый у вершины горы Тибидабо, откуда открывалась величественная панорама Барселоны.
Солнце садилось за горы, когда добровольцы вернулись в гостиницу. В холле их встретил Кутюрье. Иван Девотченко сразу набросился на него:
— Послушай, ты хоть и Кутюрье, но мы где-то встречались. Не помнишь?
— Как не помнить! — улыбнулся Кутюрье. — Когда я кончал академию, приезжал к вам в часть на стажировку.
— Правильно. Ты все от левого крена не мог избавиться.
— Но выправил все-таки! — смеясь, напомнил Кутюрье.
С Кутюрье, восемь месяцев провоевавшим в республиканской авиации, им было о чем поговорить. В полночь, когда летчики, по выражению Никиты Сюсюкалова, вытрясли из Кутюрье всю душу, Девотченко, достав из чемодана французские газеты, спросил:
— Ты знаешь этих ребят — Карло Кастехона и Родриго Матеу?
— Как же мне Михаила и Анатолия не знать! Последние две недели на Алькале каждую ночь встречались.
— Постой, постой, — перебил его Иван. — Ты не понял меня. Я тебя о тех спрашиваю, которые сбили ночью «юнкерсов».
Кутюрье загадочно улыбнулся. — Михаил Якушин — это и есть Карло Кастехон, аАнатолий Серов — Родриго Матеу. Наши они, советские летчики.
— Вот это новость! Мы им газеты французские везли, где о них написано, а теперь, значит, эти газеты ни к чему. Ведь по-французски они вроде меня…
— Ничего, газеты при встрече все-таки отдай. Кто-нибудь переведет. Ребятам будет приятно. А что фамилии у них испанские — так что ж тут удивительного? Всем нам пришлось здесь на время забыть свои имена.
— Мы в Тулузе сидели, когда стали каждую ночь валить бомберов, — не мог успокоиться Девотченко. — Я и говорю Евгению: «Пойдем пешком через горы в Испанию. А то пока мы тут прохлаждаемся, эти Кастехоны всех фашистов посбивают».
Пришлось Кутюрье рассказывать об эскадрилье «чатос» и ее летчиках. В особенности подробно о Кастехоне Матеу, в эти дни ставших самыми популярными пилотами республики. Рассказал он и о том, что рабочие Мадрида вручили эскадрилье красное знамя с вышитыми на нем золотом словами благодарности.
Слушая Кутюрье, Евгений Степанов не предполагал, что в скором времени военная судьба приведет его в прославленную эскадрилью.
Наутро — вновь дорога.
По приморскому шоссе с бешеной скоростью мчатся автомобили. Машину, в которой едут Кутюрье, Степанов, Сюсюкалов и Котыхов, ведет подвижный, общительный шофер-испанец. Словно не замечая головокружительных поворотов, он непрерывно разговаривает с сидящим рядом Кутюрье, то и дело с улыбкой оборачивается к остальным пассажирам, успевает закурить сигарету и энергичным жестом руки приветствовать водителей машин, стремительно летящих навстречу…
Когда на поворотах лимузин заносило, летчикам становилось не по себе. Единственным, кто чувствовал себя непринужденно, был Кутюрье, уже привыкший к этой истинно испанской манере езды.
Петляя, дорога подходила почти к самому берегу Средиземного моря. Мелькали разбросанные на холмах виноградники, апельсиновые рощи. Вперемежку с кукурузными полями тянулись ровные ряды серебристых оливковых деревьев. Чем дальше к югу, тем роскошнее становилась растительность. Не останавливаясь, машины промчались через Валенсию.
— Скоро Эльче! — сказал Кутюрье. — А там уж и до Лос-Алькасареса недалеко. — И, указывая на разбросанные в шахматное порядке финиковые пальмы, добавил: — Между прочим, это единственные в Европе финиковые заросли, так что можете полюбоваться.
В Лос-Алькасаресе полностью собравшуюся группу Ивана Девотченко приняли специально для этого прилетевшие Птухин и Агальцов. Светловолосый подтянутый генерал, носивший испанское имя Хозе, меньше всего был похож на уроженца Пиренейского полуострова. Пожалуй, худощавый, подвижный коронель Мартин больше походил на испанца.
Здесь же летчики, к своей радости, встретили многих пассажиров «Кооперации»: Ивана Гусева, Виктора Годунова, Платона Смолякова, Евгения Соборного, Ивана Панфилова, Андрея Микуловича. Они познакомились еще по пути во Францию, но после Гавра те словно в воду канули.
После того как добровольцы представились командованию, завязался разговор.
Комиссар рассказал о положении на фронтах, о только что закончившемся Брунетском сражении. Потом заговорил об испанцах.
— Это трудолюбивый и храбрый народ, — говорил Агальцов. — Они добры, знают цену мужеству, презирают трусов. У них есть чему поучиться. — С большой похвалой отозвался он об испанских летчиках: — В бою они надежные товарищи. Иногда не хватает выдержки, но это простительно: большинство их — молодые пилоты. Дерутся с противником отчаянно. Вам следует ознакомиться с географией страны, — продолжал комиссар, — с особенностями полетов в каждом районе. Нам приходится здесь маневрировать. Сегодня ваша эскадрилья может находиться под Теруэлем, а завтра обстановка заставит перебросить ее под Сарагосу или Уэску.
Птухин рассказал летчикам о самолетах противника, о появлении на Центральном фронте нового истребителя «Мессершмитт-109». Не умолчал о трудностях, о потерях.
— Здесь вы встретите сильного и коварного врага, — говорил он. — Рассчитывать на легкие победы не следует. Тот, кто с пренебрежением будет относиться к противнику, много не налетает. Готовьтесь к тому, что в день придется совершать по шесть — восемь, а иногда и больше вылетов. Нагрузка на каждого из вас ляжет колоссальная. Главное — не забывайте, чему вас учили на Родине. Жизнь показала, что наши, советские летчики ни в чем не уступают разрекламированным фашистским асам — закончил беседу Птухин.
Началось распределение вновь прибывших по эскадрильям.
Надо сказать, что к этому времени в руководстве советскими летчиками-добровольцами произошли изменения. Евгений Саввич Птухин стал главным советником командующего авиацией республики; вместо него командиром истребительной авиагруппы был назначен Циан Еременко. Эскадрилью И-15, которой до этого командовал Еременко, стал водить в бой Анатолий Серов.
В эскадрилью Серова и получили назначение Евгений Степанов, Никита Сюсюкалов, Семен Евтихов, Михаил Котыхов и присоединившиеся к ним в Лос-Алькасаресе Григорий Попов, Виктор Кустов и Алексей Горохов. Их путь лежал на Арагонский фронт, на аэродром Бахаралос, куда перебазировалась эскадрилья из-под Мадрида после завершения Брунетской операции.
Старшим группы Птухин назначил Степанова.
— До аэродрома довезет и отправит вас на Бахаралос наша переводчица Соня[23]. Прилетишь, Серову ореликов представишь — на этом твое старшинство и кончится. Желаю удачных полетов — прощаясь, сказал Птухин.
Жаль было расставаться с Иваном Девотченко, который получил назначение в эскадрилью И-16, базировавшуюся на аэродроме Каспе.
— Не журитесь, хлопцы, назначаю вам встречу в воздухе, — шутил Иван.
Разговор прервала миловидная молодая женщина. Большие, чуть навыкате глаза, коротко остриженные темно-русые волосы.
— Салут! Кто из вас Слепнев?[24] — она остановила взгляд на солидном Девотченко.
— Вот он, камарада сеньорита, — указал Иван на Евгения Степанова.
— Мне поручено отвезти вас на аэродром, — обратилась она вновь к Девотченко. — Вы готовы?
— Это их отвезете. Лично я пока остаюсь здесь. Так что до побаченья, камарада сеньорита.
— Должна вас разочаровать: через полчаса мы улетаем на Арагонский фронт.
— Кто это «мы»?
— Генерал Хозе, коронель Мартин, Кутюрье и я. Зовут меня Соня, я переводчица штаба авиации.
— Ну что ж, значит, встреча откладывается. Салут, камарада сеньорита.
— Желаю вам всего хорошего. Быстрее учите испанский.
Забегая вперед, нужно сказать, что Иван Девотченко довольно быстро освоил испанский язык. Больше того, к изумлению друзей, он своего механика Фернандо обучил украинскому. Летчик и механик прекрасно понимали друг друга. А Соня при встречах всегда напоминала Ивану:
— Ну, как дела, камарада сеньорита?
В ответ Девотченко скрещивал два указательных пальца. Это означало, что еще один фашистский самолет попал в перекрестие прицела его истребителя.
На аэродроме ждал подготовленный к вылету «драгон».
Виктор Кустов с сомнением посмотрел на довольно поношенную машину.
— Как же мы на нем без парашютов полетим? Командир догадался, о чем говорит «камарада русо».
— Но парашют! Нет парашюта! — ответил он.
— Они парашютами не пользуются, когда летают с пассажирами, — пояснила Соня.
— Видно, ходит машина, если экипаж не волнуется. Пошли, ребята, — Евгений вслед за испанцами поднялся в раскаленную от солнца пассажирскую кабину.
Заработали двигатели. Дав полный газ, летчик повел машину на взлет. Почти над самыми волнами Средиземного моря «драгон» круто лег на крыло.
«Сейчас нам докажут, что наши сомнения в отношении надежности этой машины напрасны», — подумал Евгений.
— Если он еще раз так развернет свой шикарный аэроплан, у меня душа вон вылетит, — толкнул его в бок Котыхов.
Но дальше полет протекал спокойно. Дорога шла вдоль восточных склонов Иберийских гор. Над точкойслияния рек Эбро и Сегре в салон заглянул бортмеханик и радостно крикнул:
— Арагон!
Зеленый ковер, покрывавший землю, исчез; внизу потянулась буровато-желтая всхолмленная низменность. Летчики напряженно смотрели в бортовые иллюминаторы. Где-то там, за оранжевой полосой горизонта, проходила линия Арагонского фронта…