— Кивал я тебе, давая знать, что вижу колонну. Петрович пожал плечами:
— Виноват…
— Вообще-то виноватых бьют. Но кто осмелится тебя поколотить?
— Бей!
Антонов, смеясь, обнял друга…
Комиссар Филипп Агальцов с полдня 6 ноября находился в пути. На старом «драгоне» он вместе с Кутюрье и переводчицей Аделиной до вечера успел облетать все аэродромы Центрального фронта, где находились советские добровольцы. Перед наступлением темноты они прилетели на Арагонский фронт и заночевали на Каспе, а на рассвете «драгон» снова вылетел по маршруту Бахаралос — Сариньена — Монсон — Барбастра.
Бахаралос был уже совсем близко, когда у самолета стал сдавать один двигатель.
— Всем надеть парашюты, — приказал командир корабля.
Но Аделина, словно не слыша команды, продолжала спокойно сидеть в кресле.
— Разве тебя приказ не касается? — возмутился Агальцов.
— Да мне ни на одном парашюте подвесная система не подойдет, — спокойно ответила переводчица, не раз попадавшая в подобные истории.
Ее никто не стал слушать; Агальцов и Кутюрье в спешке начали надевать на девушку парашют. Аделина была права: подвесная система действительно оказалась непомерно большой.
— Она же выпадет из лямок, когда прыгнет! — озадаченно проговорил комиссар.
— А я что вам говорила? И не подумаю прыгать, — девушка стряхнула с плеч лямки, в которые свободно могли поместиться две Аделины.
К счастью, усилиями экипажа удалось наладить работу двигателя. Самолет благополучно сел на Бахаралос…
Поздравив авиаторов с двадцатой годовщиной Великого Октября, комиссар передал им приветы от товарищей, сражавшихся в других эскадрильях. Привез Филипп Александрович также дорогие сердцу каждого письма с Родины. Приятным сюрпризом для летчиков были посылки-подарки от маршала Климента Ефремовича Ворошилова.
— Ну, а вы как живете-можете? — спросил Агальцов Антонова, возглавлявшего оставшуюся на Бахаралосе часть эскадрильи.
— Все в порядке. Жаль только — праздник будем встречать не в полном сборе.
— Побережье, Антонио, ночью нужно прикрывать, вот и забрали у вас летчиков. А Серова, командира авиагруппы, даже в Картахену отправили.
— Понимаю. Но вот что нам с Петровичем делать? Всей эскадрильей никак с ним не сладим.
— Что такое?
— Анархист!
И Антонов рассказал об утреннем вылете.
— Нехорошо, нехорошо, — покачал головой комиссар. А тут Антонов еще подлил масла в огонь:
— Только перед вашим прилетом звонили Комас и Алонсо. Сперва с праздником поздравили, сказали, что вечером к нам в гости собираются. Но по адресу моего ведомого отпустили несколько крепких выражений.
Хорошо понимая состояние Петровича, по одному виду которого можно было определить, как он переживает свой проступок, комиссар решил прийти ему на помощь:
— В нашем экипаже тоже есть свои нарушители дисциплины, — громко, чтобы все слышали, сказал он и тут же поведал летчикам, что произошло только что на борту «драгона».
Юную переводчицу в эскадрилье любили.
— Вы ее в наказанье оставьте суток на пять у нас, — посоветовал Антонов.
Эта мысль всем понравилась. Летчики окружили девушку, весело уговаривая ее остаться. Кто-то полез в свои карманы, и через минуту улыбающаяся Аделина держала в руках не меньше десятка плиток шоколада.
— Ну, Аделина, — сказал Антонов, — вот мой тебе совет. После того как съешь весь свой мешок шоколада, поезжай немедленно в Валенсию.
— Это зачем?
— Найдешь там лучшую портниху, пускай она подгонит по твоей фигурке подвесную систему. Разве кто знал, что девочки, которым сподручнее выступать в балете, будут летать на этих проклятых «драгонах»?
— Вовсе он и не проклятый! А что у него иногда барахлят моторы, то в авиации это часто случается, — под общий хохот ответила Аделина.
Когда Евгений Степанов и Алексей Горохов в своих кожаных летных костюмах вошли в ярко освещенную комнату, Горохов не сдержался:
— Вот это да!
Им навстречу шла улыбающаяся Соня Александровская. Подхватив летчиков под руки, она повела их к столу.
— Нас Мартин предупредил: «Забронируйте два места «курносым». Они здесь одни, эскадрилья их далеко, пусть будут как дома», — она указала на середину стола, где действительно стояли два нетронутых прибора.
Евгения и Алексея окружили летчики — здесь, в Валенсии, собрались и добровольцы, и испанцы, чьи эскадрильи базировались в районе города. Всем хотелось узнать подробности боя с «Канариасом».
— Братцы, — взмолился Степанов. — Я обо всем доложил по телефону генералу Хозе. Ничего особенного — обычный боевой вылет.
После ужина к Степанову подошел стройный испанец.
— Лейтенант Бельтран, — представился он. — Разрешите вас спросить, камарада, это сложно — таранить машину противника?
— Таран — не самоцель, камарада, — ответил Евгений, — только крайняя необходимость может вынудить летчика на этот прием боя. В первую очередь истребитель должен владеть маневром и огнем. Мой таран над Барселоной был вынужденным.
— Понимаю. — Бельтран провел рукой по густым черным волосам. — Но все-таки каждый из нас, истребителей, должен быть готов к нанесению таранного удара. Жалко, что в летных школах не учат этому.
Лейтенант налил в бокалы вина.
— Предлагаю тост за ваших товарищей!..Через пять лет Евгений Степанов вновь услышит имя испанца. Летом 1942 года на дальних подступах к Москве Бельтран в течение одной недели нанесет два таранных удара по немецко-фашистским самолетам. «Я поступил так, как «русо пилото» камарада Эухенио в небе моей родины в октябре тридцать седьмого», — скажет он…
На плечо Евгения Степанова легла чья-то рука. Он обернулся:
— Кутюрье?
— Последние сутки Кутюрье. Кончилась моя работа в Испании.
— Как кончилась? — не понял Евгений.
— Сегодня ночью уезжаю. Приказ…
— Приказ, — повторил Евгений. Он знал, что сегодня уезжает на Родину и начальник штаба его эскадрильи Александр Рыцарев. — На вечере хоть побудешь?
— Всего несколько минут. Через два часа уезжаю. До границы машиной, а там…
— Ну что ж, Олег Владимирович, до встречи?
— До встречи, Эухенио.
…Только через тридцать лет в подмосковном городе Железнодорожном вновь встретятся полковники Евгений Степанов и Олег Соболевский.
И, как тогда, тридцать лет назад, Олег Владимирович скажет:
— Салут, Эухенио! Вива Эспаниа!
И, как три десятка лет назад, друзья обнимутся, А потом поедут в Москву, к Софье Михайловне Александровской.
— Салут, София!
— Салут, камарадас! Испания! Далекая и близкая…
Крылом к крылу
Прибытие эскадрильи Ладислава Дуарте на Арагонский фронт ознаменовалось крупным недоразумением с английским генералом, представителем Комитета по невмешательству в испанские дела.
Еще на Северном фронте внешность Дуарте не раз вводила в заблуждение представителей комитета. На этот раз англичанин, прибывший на аэродром, без обиняков спросил Ладислава:
— Вы киргиз или казах? Я слышал, что в России среди этих национальностей сейчас немало летчиков?
— Я испанец, — с достоинством ответил Дуарте. Генерал через монокль без стеснения рассматривал комэска.
— В двадцать лет уже командуете эскадрильей? — с сомнением в голосе проговорил он. Дуарте обиделся:
— Кто же, по-вашему, здесь командир?
— Наверное, кто-либо из русских.
— В моей эскадрилье одни испанцы, — отрезал Дуарте.
— И вы?
Ладислав почувствовал, что теряет терпение.
— А если я не захочу с вами говорить, основываясь на предположении, что вы не генерал и не представитель комитета?
Англичанин потерял свою невозмутимость.
— Представьте мне ваших подчиненных! — раздраженно потребовал он.
Всматриваясь в лица, надолго задерживаясь около каждого из летчиков, генерал начал обход строя. К его удивлению, все пилоты и механики оказались такими же молодыми, как и их командир.
Взгляд генерала задержался на Рекалде.
— Вы русский?
— Если вам так уж хочется, я могу стать русским. Вас смущает мой нос, сеньор? Мне его расплющил папаша. Видите ли, я рано стал наведываться к сеньоритам, а у нас в провинции Ла-Манча нравы строгие… Переводчик, нервничая, перевел эту тираду. Генерал нахмурился, но продолжал обход. Он остановился перед Ромуло Негрином.
— Ваша национальность?
— Моя фамилия Негрин, — ответил летчик.
— Фамилия еще ни о чем не говорит.
Ромуло пожал плечами. Светловолосый, голубоглазый, он и впрямь был похож на русского.
— Уж не родственник ли вы нынешнего премьера Испании? — с насмешкой спросил генерал. Красивое лицо Ромуло побледнело.
— Я сын Хуана Негрина.
Но и этот ответ не обескуражил англичанина.
— Однако вы все-таки летаете вместе с русскими, капитан? — допытывался представитель Комитета по невмешательству у Дуарте.
Дуарте порядком надоел этот допрос. Летчики и так мало отдыхают, а англичанин уже сорок минут держит их в строю. Приложив руку к фуражке, комэск четко произнес:
— Я вам докладывал, генерал: в моей эскадрилье одни испанцы.
— И они летают? — вновь повторил тот свой вопрос.
Комэск не ответил. Взяв из рук у стоявшего в строю стартера ракетный пистолет, он выстрелил. Взвилась зеленая ракета. Через две минуты эскадрилья под командованием заместителя Дуарте — Романа Льоренте — звеньями начала взлетать в осеннее небо.
Когда «чатос» четким строем прошли над аэродромом, Дуарте, смотря прямо в глаза англичанину, извиняющимся тоном произнес:
— Забыл вас предупредить. Самолеты действительно советские. Ну, а пистолет, который на мне, — Ладислав постучал по кобуре, — английский.
Молча кивнув, генерал направился к своему лимузину.
— Выкладывай знак намеренной посадки, — весело приказал Дуарте стартеру.
Когда истребители зарулили на стоянки, он подошел к Негрину:
— И как ты, Ромуло, удержался, не~пехвастал передангличанином, что мать у тебя действительно русская?