ГЛАВА 10
ЛИАНА МЕРТВЫХ
Москва, октябрь, 2010 год
До открытия выставки оставалось совсем немного. Сергей еще раз прошелся по залу, ненадолго останавливаясь у каждой картины. Он давно научился сохранять видимость спокойствия, но под ложечкой до сих пор екало, как перед первой выставкой, оказавшейся совершенно провальной. После той неудачи ему впору было идти верстать визитки да клепать рекламные листовки, выкинув амбиции художника из головы, однако он продолжил писать – и выиграл. Основным источником денег все еще оставался компьютерный дизайн и заказные портреты, но баланс уже смещался в сторону картин. Сергей многое умел на уровне дилетанта со способностями, но по-настоящему ему удавались лишь две вещи: рисовать и принимать решения, а потом упираться рогами до тех пор, пока обстоятельства не складывались так, как ему было нужно.
У Юлькиного портрета он чуть задержался, с легким сожалением глядя на смуглое задиристое лицо. На редкость стремительный и нелепый романчик вышел, и кончился по-дурацки. Папа, что это было?! Слегка пожав плечами, Сергей двинулся дальше. Среди индейских танцовщиц, извивающихся вокруг костра, тоже угадывалась Юлька.
Время шло к полуночи, и в галерее остался только художник да директор, маленький сморщенный человечек с размашистым именем Матвей, которое ему совершенно не шло. В холодном электрическом свете лысина галериста отсвечивала почти стеклянным блеском. Засунув руки в карманы, Матвей застыл перед центральной картиной, висящей в торце зала.
– В берете было бы лучше, – скептически заметил он, оглядывая конские морды и сидящего у иллюминатора Че Гевару.
– Он тогда не носил берета.
– Он всегда носил берет. В наших сердцах. Ну да ладно, узнаваем. Главное – хорошая сопроводиловка. Коммунизм и кони апокалипсиса, – Матвей начал тихо раскачиваться, будто впадая в транс. – Постмодернистское переосмысление советской действительности. Призраки коммунизма во тьме. Конь рыж, бледен, черен… Че Гевара везет их в Америку, да, да. Он беременен бомбой, этот самолет, атомной, идеологической…
– Навозной, – вставил Сергей.
– А?
– Говорю, из этого самолета только навоз можно сбрасывать. Конский.
– Да, да, ты прав. Так лучше купят. Глубокий символизм. Дерьмо, но в тоже время удобрение, которое даст со временем всходы…
Сергей схватился за голову.
– Послушай-ка. Во-первых, я не хочу продавать эту картину. Просто не хочу. А во-вторых, в ней нет никакого символизма. Ни на грош. Это реальный эпизод, понимаешь? Обычный факт из жизни. Его родственник попросил присмотреть за грузом. Родственник лошадей разводил и продавал американцам, понимаешь? И называется картина «Каракас-Майами», но это не важно, потому что она не продается.
Матвей внимательно выслушал его и кивнул.
– Понимаю, – сказал он. – Реальный эпизод. Конечно. Все понимаю.
– Ни черта ты не понимаешь.
– Я понимаю, что тебе рот при клиентах открывать нельзя. Понял? Глуши свою выпивку на открытии и молчи. Распугаешь мне всех. Тоже, реалист нашелся. Ты еще скажи, что вот эта девка разноглазая, – он ткнул пальцем в портрет Юльки, – реальный эпизод. Правдоруб хренов.
Сергей устало махнул рукой.
– Сам придумай, что она символизирует. «Каракас-Майами» не продается, с остальным делай что хочешь. – Он взглянул на часы и зевнул. – Слушай, мне ехать пора, а то за рулем засну. Тебя подбросить?
– Что-то жарковато, – проговорил Сергей и отключил печку. Рядом возился Матвей, выковыривая из-под себя ремень безопасности.
– Вроде нормально, прохладно даже, – откликнулся он, но Сергей его едва расслышал. По машине пополз запах гнилой зелени, воды и подтухшей рыбы.
Че отложил в сторону лист с остатками запеченной в углях пираньи и обхватил руками плечи, трясясь в приступе озноба. Неслышно ступая, подошел Макс, протянул кружку с кипятком.
– Боливийцы говорят, что к северо-западу отсюда есть старая миссия, – сказал он. – Вроде бы там до сих пор живут несколько монахов. У них могут быть лекарства…
Команданте покачал головой.
– Хотя бы хинин – уж он-то наверняка есть. У половины товарищей малярия. У остальных – скоро будет, если мы не выберемся из болот.
– Нельзя… отклоняться от цели, – проговорил Че. – Должны дойти. Как можно скорее.
Макс присел рядом, помолчал, глядя на перистые кроны древовидных папоротников, карабкающихся по склону холма.
– Вы считаете меня храбрым человеком? – спросила он. – Хладнокровным?
Че удивленно взглянул на зоолога.
– Я никогда не сомневался в вашей мужественности, – ответил он. – Вы странный человек, и я не очень понимаю, почему вы с нами, но вы, несомненно, смелый человек и хороший товарищ, Макс. Почему вы спрашиваете?
– Потому что мне страшно, Эрнесто. Больше того – я в ужасе. Вы собираетесь разбудить древнее зло. Чем больше я об этом думаю, тем более кошмарными мне видятся последствия. Я не рассказывал вам – человек, которого я считал приемным отцом, культурнейший, великолепно образованный ученый, считал легенды о Чиморте аналогом европейского мифа о Люцифере… Но мир здесь моложе, и то, что в Старом Свете давно превратилось в сказку, у нас может обернуться реальностью! Здесь, в Чако, еще кроются загадки, недоступные рациональному пониманию…
Чем больше он говорил, тем удивленней становилось лицо команданте, еще немного – и он раскатисто расхохотался, вспугнув маленькую ящерку, подобравшуюся к остаткам еды.
– Что за мистическая чушь, товарищ! – воскликнул он. – Вы говорите так, будто этот Чиморте и правда существует!
– Но он…
– А я говорю, если для того, чтобы крестьяне пошли за нами, надо поймать какое-то допотопное животное и приволочь в Санта-Крус, да хоть в Ла-Пас, – я это сделаю! Если для того, чтобы они поверили в революцию, я должен найти его берлогу и ткнуть веткой в зад, или пристрелить и вырядиться в его шкуры – я это сделаю! Если их не берет пропаганда, если они не готовы подняться с оружием в руках, пока не сбудется предсказание из заплесневелой легенды, – я пойду на все, чтобы это предсказание сбылось! А вам, товарищ Морено, должно быть стыдно! Вы, ученый, впадаете в какой-то религиозный мистицизм…
– Мистицизм? – усмехнулся Макс. – Хорошо. Пусть так. Напомнить вам, что случилось в Куэбрада-дель-Юро?
Леска, привязанная к руке Сергея, резко натянулась, и пойманная рыбина забилась на крючке, вспенивая мутную воду и дергая рукав. Он замотал головой, стряхивая тяжелую дрему и хватаясь за леску. Рыбина извивалась, вырываясь из рук, и он, сжав сопротивляющееся тело как можно крепче, ударил ее головой о камень.
– Ты совсем охренел! – крикнул Матвей, пихнул художника в грудь и затряс ушибленной рукой. Вокруг Сергея медленно сгущалась реальность – родной и привычный салон автомобиля и черный московский переулок за стеклом, к которому прилип пожелтевший тополевый лист. Матвей сидел на самом краю кресла, приоткрыв дверцу, и, видимо, готов был выпрыгнуть из машины.
– Извини, – пробормотал Сергей. – Мне… сон приснился.
– Ты меня рукой по панели приложил, придурок!
– Думал рыба.
Художник нашарил сигареты и закурил, окончательно приходя в себя.
– Ты вроде как отрубился, – удивленно сказал Матвей. – Я сначала не понял, потом будить тебя начал… А ты драться.
– Извини, – повторил Сергей и силой потер ладонями лицо. – Это бывает со мной. В последнее время.
– Засыпаешь на ходу?
– Нет…
Матвей захлопнул дверцу и снова завозился, устраиваясь в кресле поудобней. Его возмущение прошло, и теперь он поглядывал на художника с сочувствием и каким-то странным пониманием.
– Это бывает, – сказал он. – Это ничего. Мы все слегка психи.
И тогда, неожиданно для самого, себя Сергей набрал в грудь воздуха и выложил галеристу все и о галлюцинациях, и о бесполезных походах по врачам, и даже о нелепом визите к знахарке с лицензией.
– Ты извини, но, по-моему, у тебя неправильный подход, – сказал Матвей, когда художник замолк.
– А что, здесь может быть правильный? – мрачно спросил Сергей.
– Если тебя глючит на тему всяких индейцев и прочей латиноамериканщины, то и разбираться надо через них. Послушай, я знаю одного чувака, который проводит индейские обряды, вроде как исцеляет. Не знаю, как оно для здоровья, но мозги, говорят, здорово прочищает.
– Говорят? – насторожился Сергей. – Ты сам-то…
– Ну, я сам не пробовал, только с ребятами общался… Но тебе-то что терять? А если тебя в следующий раз за рулем скрутит?
– Н-да…
– Ну что, познакомить?
Сергей пожал плечами.
– Ну, дай координаты, – вяло согласился он.
– У меня нет координат. Он, сам понимаешь, старается не светиться.
– Да что за обряды такие?
– Церемония аяваски. Это трава такая, – пояснил Матвей в ответ на недоуменный взгляд. – Вернее, лиана. Такая, в общем, выход в астрал обеспечен.
– То есть ты предлагаешь мне полечиться от глюков галлюциногенной травой?
– Это не глюки, а видения, – строго поправил его Матвей. – Что тебе не нравится? Клин клином. Этот парень кучу времени проторчал в Перу, от шаманов не вылезал. Прошел несколько церемоний, а там ему посвящение дали… Посадил куст у себя дома, вырастил чуть ли не с нуля, из черешка, зато теперь всегда запас под рукой. Варит, правда, по сокращенной программе, с вытяжкой соляной кислотой, но по полной там, говорят, полгода возиться надо. Сам он, конечно, тип сомнительный, но аяваска у него натуральная. Великая вещь!
– Знаешь, я уж лучше к психиатру.
– Ну и будешь в дурке слюни пускать. Морок нейролептиками не снимешь!
– Да с чего ты взял, что это морок?
– Потому что это – морок, самый настоящий, – убежденно сказал Матвей. – Что я, психов не видел? Да я в дурдоме полгода пролежал, насмотрелся! – заметив выпученные глаза Сергея, он осекся. – У меня духовная жизнь напряженная была, – пробормотал он, отводя глаза.
Сергей обхватил голову и тихо застонал.