Че благодарит американскую администрацию
Через четыре месяца после вторжения в заливе Кочинос Организация американских государств провела конференцию в Пунта-дель-Эсте (Уругвай). На этом мероприятии Соединенные Штаты представлял специальный советник и спичрайтер Джона Кеннеди Ричард Гудвин. С представителем Кубы Эрнесто Че Геварой у него состоялся долгий и вполне дружелюбный разговор.
«Под бородой черты его лица довольно мягкие, почти женственные, – доложил Гудвин в служебной записке Кеннеди, рассекреченной в 1999 году. – У Гевары хорошо развито чувство юмора, и во время встречи звучало много шуток. В разговоре не звучало никакой пропаганды, агитации или просто напыщенности. Он говорил спокойно, открыто, с большой долей беспристрастности и объективности. Он сказал, что весьма нам благодарен за вторжение в Залив – что это была большая политическая победа для них, которая позволила им объединиться. В конце он сказал, что никому не передаст содержания этого разговора, кроме Фиделя. Я сказал, что тоже не стану обнародовать его.
После окончания разговора я отправился делать заметки о том, что было сказано. Че остался на приеме, чтобы побеседовать с представителями Бразилии и Аргентины. Аргентинец Ларретта позвонил мне на следующее утро и сказал, что Гевара нашел разговор весьма плодотворным и что, по его словам, с представителем «нового поколения» разговаривать гораздо проще».
В недавно рассекреченных документах Гудвин не выказывает никакого смущения или скептицизма в отношении каких-либо заявлений Че. Ни малейшего опровержения слов Гевары там тоже нет. Очевидно, шутки, звучавшие во время беседы, имели куда большее значение. Че действительно имел веские основания быть благодарным администрации Кеннеди. Кастро неоднократно повторял в течение 1960 года, что будет надеяться на победу Кеннеди на выборах – ибо если победит Никсон, то революция долго не протянет.
Гудвин, выпускник Гарвардской юридической школы, отличался типичным снисходительным отношением многих новых, молодых «левых» американцев к братьям Кастро. «Я считаю, что этот разговор с Геварой – в сочетании с другими доказательствами, которые удалось собрать в течение довольно продолжительного времени, – означает, что Советский Союз не готов приложить больших усилий, необходимых, чтобы помочь Кубе встать на ноги, – пишет Гудвин. – Я полагаю, что Куба желает взаимопонимания с США. Они проведут свободные выборы – но только после того, как институционализация революции будет завершена. Они могли бы согласиться не заключать никаких политических союзов с Востоком. Че сказал, что они не намерены строить «железный занавес» вокруг Кубы. США должны искать какие-то пути продолжения кулуарного диалога, который начал Гевара. Таким образом можно дать понять Кубе, что мы хотим помочь ей – и поможем, если она разорвет отношения с коммунистами и начнет демократизацию».
Конечно, Гудвина попросту перехитрили. В то время, когда проходила встреча, сам Че Гевара был главным сторонником союза кубинского режима с СССР. «Отпрыск Советского Союза» – так окрестил Гевару его биограф Хорхе Кастанеда, имея в виду то, что Че поддерживал «жизненно важную» связь с Советами. Александр Алексеев, советский посол на Кубе в то время, говорил, что при планировании тайного размещения ядерных ракет на Кубе Че был «самым активным» и неизменно полным энтузиазма.
Карибский кризис
14 октября 1962 года в воскресном шоу «Вопросы и ответы» Макджордж Банди, советник Джона Кеннеди по национальной безопасности, пренебрежительно сказал на всю страну, что на Кубе нет никаких советских ракет. «Слухи от беженцев» – так он назвал сообщения от кубинских эмигрантов-очевидцев о тех ракетах – сообщения, которыми они забрасывали Государственный департамент и ЦРУ уже в течение нескольких месяцев и которые были получены с риском для жизни.
«Ничто на Кубе не представляет угрозы для Соединенных Штатов, – продолжал Банди, едва скрывая презрение. – Вероятности того, что Советы или кубинцы будут пытаться установить наступательное вооружение на Кубе, не существует». В конце концов в Пунта-дель-Эсте Че Гевара сам сообщил эту ценную информацию коллеге Банди Ричарду Гудвину. А выбирая между несносными кубинскими беженцами и «открытым» Че Геварой, американская администрация решила поверить последнему.
Президент Кеннеди сам возмущался на следующий день: «В этой стране пятьдесят с лишним тысяч кубинских беженцев, и они только и делают, что ждут того дня, когда мы пойдем на Кубу войной. Вот они и распространяют подобную чушь».
Ровно два дня спустя на столе Кеннеди лежали фотографии этих «слухов от беженцев», сделанные самолетом-шпионом U-2. Он зафиксировал ядерные ракеты, направленные на американские города. Ответ Кеннеди и его команды на Карибский кризис стал легендой о победе проницательности и балансирования на грани войны, рассказанной и пересказанной в кино. На самом же деле решением администрации было объединиться с Советами и предоставить кубинскому коммунистическому режиму взаимно гарантированную защиту.
Сам Кастро утверждал, что со стороны американцев было сделано много уступок, о которых не было сказано ни слова. Возможно, в один прекрасный день они будут обнародованы, предположил он.
«Мы ничего не можем сказать общественности об этом соглашении, – сказал Роберт Ф. Кеннеди советскому послу Анатолию Добрынину после завершения сделки, которой закончился так называемый кризис. – Это поставило бы нас в слишком затруднительное положение». В этой сделке с Хрущевым администрация Кеннеди тайно согласилась не выступать против правительства Кастро на Кубе.
28 октября 1962 года, когда известие о том, что частью решения Карибского кризиса было удаление ракет с Кубы, тысячи кубинских солдат внезапно окружили ракетные площадки. Советский министр иностранных дел Анастас Микоян, переполошившись, бросился в Гавану, где встретился с Кастро. В Кремле больше всего боялись, что неадекватные офицеры из кубинских военных сами могут напасть, завладеть ракетами и развязать третью мировую войну.
Микояну как-то удалось разрядить ситуацию во время встречи с Кастро – без сомнения, объяснив, что уж его-то режим получил от сделки сплошные выгоды и вообще легко отделался. «Взаимно гарантированная защита» обеспечивала Кастро и Че покровительство как Советов, так и Соединенных Штатов. Верные своему слову, США сразу же начали облавы на кубинских эмигрантов, которые планировали диверсионные рейды против Кастро из Южной Флориды.
Администрация Кеннеди включилась в эту работу с энтузиазмом, дав береговой охране США шесть новых самолетов и двенадцать новых катеров и увеличив личный состав на двадцать процентов. Кеннеди сообщил премьер-министру Великобритании Гарольду Макмиллану, что некоторые из этих сумасшедших кубинцев перенесли место проведения своих операций из Южной Флориды на Багамы. Флот Ее Величества был только рад помочь. Таким образом, тех самые кубинских эмигрантов, которых за пару недель до этого ЦРУ обучило и вооружило, чтобы начать рейды на Кубу, теперь арестовывали американские и британские военные.
А как же вера Гудвина в то, что в речах Че не было «пропаганды и напыщенности»? Месяцем позже, давая интервью корреспонденту «Лондон дейли уоркер» и думая, что диктофон уже выключен, Че Гевара пояснил: «Если бы ракеты остались, мы бы направили их в самое сердце Соединенных Штатов, включая Нью-Йорк. О мирном сосуществовании не может идти и речи. Мы должны шагать тропой победы, даже если это будет стоить миллионов ядерных жертв!»
Сам Че Гевара, конечно, не хотел бы стать одной из жертв обмена ядерными ударами, о котором он так страстно мечтал. У него и Фиделя были зарезервированы места в советском бомбоубежище за пределами Гаваны. Советский посол Александр Алексеев утверждает, что предусмотрительные братья Кастро, Че Гевара и остальная коммунистическая верхушка позаботились об этом заранее.
Еще в 1955 году Эрнесто Гевара писал своей заботливой матери, что борьба против Соединенных Штатов была его «истинным предназначением».
«Мы должны научиться испытывать абсолютное отвращение к империалистам. Против этого класса гиен нет лучшего средства, чем истребление!» В октябре 1962 года Гевара всего в одном шаге от этого заманчивого средства.
Ричард Никсон дал самую точную характеристику разрешению Карибского кризиса: «Сперва мы провалили вторжение, а теперь мы позволяем Советам хозяйничать на нашем заднем дворе!»
Охраняемая американскими политиками левого толка и поддерживаемая советским оружием, кубинская коммунистическая революция имела надежное основание для начала партизанских войн в Андах, этой «Сьерре континента» – в погоне за мечтой «освобождения Латинской Америки». На это у коммунистов были все шансы. С мало-мальски компетентным партизанским лидером во главе «Отдела Освобождения» им это, может быть, и удалось бы. Однако вместо этого у них был Эрнесто Че Гевара.
Че – носитель традиционных убеждений
Для новоиспеченного коммуниста Че Гевара придерживался слишком уж многих традиционных предубеждений, свойственных аргентинцам. Все, что касалось «янки», было априори омерзительным. Даже сегодня по результатам опросов две трети аргентинцев придерживаются негативного мнения об американцах, и в Аргентине американцы имеют самый низкий рейтинг популярности среди всего Западного полушария.
По отношению к Америке Аргентина всегда была южноамериканской Францией – весьма критично настроенным государством.
У Че были и другие предрассудки. Так, многие аргентинцы мнят себя европейцами на континенте индейцев и метисов. Снобизм аргентинской элиты по отношению к американцам носит скорее культурный, чем расовый характер и очень напоминает французский снобизм (точно так же, как и снобизм городской «элиты» относительно «деревенщины» из провинции). Результаты опроса общественного мнения показывают, что чем выше уровень образованности латиноамериканцев, тем ярче выражено их антиамериканское настроение. Так, в Буэнос-Айресе преподавание гуманитарных наук прочнее, чем где бы то ни было, основано на антиамериканизме.