Перед тем как в середине августа 1953 года отправиться в Перу, Че, не растерявший страстного увлечения археологией, уговорил Калику посетить старинные индейские храмы на озере Титикака. Храм Солнца — жемчужина древней цивилизации — находился на острове, и друзья наняли лодку с гребцом-индейцем. Неожиданно на озере поднялись сильные волны и обратно истощенный индеец грести уже не мог. Пришлось сесть за весла самим путешественникам. Они гребли без устали (волны становились все сильнее, лодка каждую минуту могла перевернуться) и пристали к берегу с кровавыми мозолями.
На перуанской границе (город Пуно) Че убедился, что попал из царства боливийской революции (во многом призрачной) в царство перуанской реакции (вполне настоящей).
В то время в Перу железной рукой правил типичный проамериканский диктатор (в Латинской Америке их прозвали «гориллами») генерал Мануэль Одриа. В Латинской Америке Одриа многие сравнивали с Пероном. Генерал давил все левые силы, но не брезговал и популизмом для привлечения симпатий со стороны наиболее обездоленных масс. Хорошая внешнеэкономическая конъюнктура[37] позволила диктатору развернуть целую систему общественных работ — строились школы, дороги и больницы (прежде всего в родном городе президента Тарма). Одриа полагал, что его социальные подачки вполне могут оправдать в глазах населения дикую коррупцию и ограничение политических прав и свобод.
На границе перуанские таможенники конфисковали у Эрнесто Гевары две «подозрительные» книги. Одна была информационной брошюрой боливийского министерства сельского хозяйства об аграрной реформе — а все, что шло из Боливии, уже само по себе было для режима Одриа очень подозрительно. Другая же книга не могла попасть в Перу просто исходя из названия — «Человек в Советском Союзе». Че начал громко протестовать, и пограничники вообще засомневались, стоит ли пускать его в страну. Да и вообще молодой человек с тяжеленным чемоданом, полным книг, вызывал подозрение. В конце концов бурная словесная перепалка привела к определенному компромиссу — таможенники обещали переслать книги в Лиму, и там их должны были вернуть хозяину.
В знак протеста Че заявил на вокзале, что хочет ехать дальше в Куско в вагоне второго класса. Клерк в билетной кассе решил, что сеньоры из Аргентины (не забудем, что Аргентина была тогда самой богатой страной Латинской Америки) чего-то не понимают в перуанской действительности. Это же опасно — ехать в одном вагоне с грязными индейцами! Тем более что и сам вагон был абсолютно таким же, как и для перевозки скота. К тому же служащие на станциях иногда забывают открывать вагон и проехавшим дальше не по своей воле пассажирам приходится возвращаться пешком обратно. Клерк продолжал настаивать (как он думал, из благих побуждений) на невозможности для уважающих себя белых людей ездить в вагоне, где путешествуют только коровы и «эти индейцы». На сторону клерка стали и некие «джентльмены», которые стояли рядом и тоже хотели приобрести билеты. Терпение Че, возмущенного таким свинским отношением к коренному населению и потомкам славных инков, иссякло и он закричал на служащего: «Черт подери, хватит! Мы хотим ехать именно так!»29 Вдруг один из стоявших рядом «доброжелателей» вытащил из кармана полицейское удостоверение. Че с Каликой сочли благоразумным больше не препираться (в Перу времен Одриа это могло плохо кончиться) и отказались от «подозрительной» поездки вторым классом. Полицейских удалось задобрить, пригласив их выпить пару стаканчиков в местном баре.
Всем своим поведением Че показывал, что ни в малейшей мере не хочет ставить себя выше обездоленного коренного населения. Был характерен следующий эпизод. К перуанской границе им с Каликой пришлось идти несколько километров пешком, и они наняли индейца-носильщика (истощенного, как и все его собратья), чтобы нести тяжелый чемодан с книгами. Индеец несколько раз ронял чемодан и с испугом посматривал на своего «работодателя». Но Че подхватывал чемодан и улыбался. Затем он начал так заразительно и искренне смеяться, что стал хохотать и носильщик. Ему было так весело, что он упал на землю и в прямом смысле покатывался со смеху. Калика вспоминал, что тогда они впервые видели веселого индейца.
Как-то, еще в Боливии, Че купил в придорожной забегаловке банку сардин. Когда ее открыли, оттуда фонтаном забило масло. Калика отказался есть такие потенциально ядовитые консервы, а Че вместе с индейцем-носильщиком с огромным аппетитом съели всю банку.
Вообще Че был в еде крайне непритязателен и ел все, что попадалось под руку. Если удавалось угоститься бесплатно, то он под смех окружающих жадно поглощал огромное количество еды «впрок». Себя в такие моменты он иронично сравнивал с верблюдом. Мол, этот «корабль пустыни» тоже напивается про запас. Если еды (или, точнее, денег) не было, Че мог несколько дней обходиться «подкожными запасами».
В Куско Че с восторгом погрузился в свои мечты времен первого путешествия с Альберто Гранадо — о восстании коренного населения и о социальной революции. Калика ко всему этому относился более чем прохладно и всякий раз ругался, наступая на улицах бывшей столицы империи инков на мусор. Че писал матери: «Вместо того чтобы смотреть на небо или на прекрасные соборы, он взирал на свои грязные ботинки. Вместо того чтобы впитывать в себя саму суть всего окружавшего нас и говорящую саму за себя драматическую историю [инков], он лишь унюхивает тухлятину и дерьмо; это вопрос философского восприятия»30.
О политических впечатлениях Че писал Тите Инфанте: «В целом мне кажется, что американское доминирование не принесло Перу даже такого фиктивного финансового благополучия, которое можно, например, заметить в Венесуэле»31.
После Куско Че посетил свой любимый затерянный Мачу-Пикчу (на Калику затерянный город столь мощного впечатления не произвел), и друзья отправились в Лиму. Там Че опять встретился со своим духовным учителем врачом-коммунистом Песче. В перуанской столице с будущим команданте произошел забавный эпизод. Аргентинцы познакомились с местным тореадором, и в день, когда тот готовился блистать на арене, Че шутки ради надел его шляпу. Тореадор закричал от ужаса и объявил, что теперь на схватку с быком не выйдет: ведь шляпа на чужой голове — плохая примета.
Из Лимы Че с Каликой (деньги у них были на исходе) двинулись на автобусе на север, в сторону Эквадора. Видимо, Че, разочаровавшийся в боливийской революции, был готов последовать совету Альберто Гранадо и начать работать в его лепрозории в Венесуэле. 2 октября 1953 года путешественники прибыли в эквадорский порт Гуаякиль, который показался им самым скучным городом на земле. Вся жизнь здесь начиналась с прибытием какого-нибудь корабля, вывозившего знаменитые эквадорские бананы. Тропический климат Гуаякиля вызвал у Че новые приступы астмы, и он мечтал как можно скорее двинуться дальше.
В Эквадоре Эрнесто с Каликой встретили своего боливийского знакомого Рикардо Рохо с тремя друзьями-аргентинцами. Вшестером они сняли дешевый пансион и проводили дни, споря и поглощая литрами любимый мате. Калика намеревался ехать в Венесуэлу, а Че под влиянием новых знакомых захотелось увидеть Гватемалу, где, как и в Боливии, разворачивалась масштабная революция. Это означало почти стопроцентную интервенцию США, и Эрнесто Гевара получал возможность скрестить шпаги с американским империализмом. 22 октября 1953 года Че написал матери (в письмах он ласково называл ее «моя старушка», как Есенин), что принял решение ехать в Гватемалу.
Очень вероятно, что помимо революции Че влекла в эту страну таинственная цивилизация майя, которая по уровню развития могла соперничать с инками. А страсть Эрнесто к древним американским цивилизациям отнюдь не угасла.
Попасть в Гватемалу легче всего было на попутном корабле, идущем в Панаму. Но для этого была нужна панамская виза, а чтобы ее получить, надо было предъявить билет на пароход. Разорвать этот заколдованный круг для Че было непросто — денег у него не осталось, и он начал продавать остатки своего некогда солидного багажа. Пришлось даже «толкнуть» костюм, подаренный по случаю получения диплома. Неприкосновенными были только книги. Эрнесто мучили приступы астмы, а долги молодых аргентинцев за проживание в пансионе постоянно росли, хотя хозяйка Мария Луиза проявляла к постояльцам поистине королевское великодушие.
К 24 октября панамскую визу все же удалось получить, а один из аргентинцев, Эндрю Эррера (Андро), вызвался остаться в пансионе в качестве заложника. Он будет работать, постепенно погасит долги и присоединится к друзьям в Гватемале. Последние же пришлют ему оттуда денег. Эрнесто на это ответил, что остаться должен он, так как он приехал в пансион последним. Но Андро стоял на своем: один из его знакомых, служащий солидного отеля, изъявил готовность погасить все долги, если тот станет на него работать.
Андро жил в Гуаякиле несколько месяцев, держась на плаву случайными заработками (например, выступая в цирке). Калика добрался до Венесуэлы, нашел там Альберто Гранадо и получил хорошее место, оставшись в этой стране почти на десять лет. Ни Андро, ни Калика больше никогда не встречались с Эрнесто Геварой.
31 октября 1953 года Эрнесто с аргентинцем Эдуардо Гарсиа (Гуало) на корабле американской банановой компании «Юнайтед фрут» отплыли из Эквадора. «Юнайтед фрут» именовали в Латинской Америке то «зеленым чудовищем» (или «спрутом), то «мамитой Юнай». Компания держала в своих руках не только Эквадор, но и почти все страны Центральной Америки, за которыми именно поэтому закрепилось обидное, но верное название «банановых республик». Если какое-нибудь правительство проявляло по отношению к «мамите» излишнюю самостоятельность, то к делу немедленно подключался Госдепартамент США. Ну а если и этого оказывалось мало (Че вскоре будет суждено убедиться в этом в Гватемале), то убеждать в неоспоримых преимуществах дружбы с «зеленым спрутом» начинала американская морская пехота.