[95]. Единственную поблажку он разрешил себе после ранения: лег в гамак днем и стал читать.
Он терпеть не мог трусости, эгоизма. Бойцам Че всегда повторял, что партизан никогда не должен бросать раненого товарища, так как в стане врага партизана всегда ждет смерть. Он был противником бравады, показной храбрости. Об этом можно судить по такому случаю.
Довольно бахвалистый младший командир Лало Сардиньяс, требуя от бойца дисциплины, в споре стал угрожать товарищу пистолетом и случайным выстрелом убил его. Многие в отряде были настроены против нагловатого Лало и требовали приговорить его к расстрелу, тем более что он частенько применял физическое насилие к новичкам («дедовщина», как сказали бы мы сегодня). Че не только резко осудил Сардиньяса сам, но и пригласил на обсуждение в отряд Фиделя. Последний заявил, что отвратительный сам по себе поступок Лало был совершен в конечном счете в интересах укрепления дисциплины и что это тоже надо учитывать. И хотя Че запишет в дневнике, что в ту ночь «еще раз подтвердилась огромная способность Фиделя убеждать людей, но не всех убедила его темпераментная речь»[96]. Вопрос был поставлен на голосование: немедленная казнь через расстрел или разжалование в рядовые. Из 146 присутствовавших 76 человек высказались против вынесения смертного приговора, 70 — за. На следующий день группа бойцов из голосовавших «за» решила уйти из отряда. Не защищая Сардиньяса, Гевара отмечает в своем дневнике противодействие «ряда элементов, которые примкнули к нашей борьбе в поисках приключений, а скорее, ради своих узкокорыстных целей»[97]. После победы революции такой вывод «подтвердят», например, ушедшие тогда братья Канисарес. Они окажутся на службе у контрреволюционеров и высадятся как предатели на Плайя-Хирон[98], чтобы бороться против своего народа.
Че никогда не рисковал напрасно жизнью товарищей и «не стеснялся», если того требовала обстановка, уходить или отступать, не ввязываясь в бой. Правда, и здесь его не покидал природный юмор.
Однажды он пил кофе в брошенной крестьянской хижине, ему доложили о приближении большого воинского подразделения. Гевара приказал товарищам быстро уходить в ближайший лес, а сам не преминул оставить записку около недопитого кофе: «Скоро вернусь и допью. Че».
И, конечно, больше всего он ценил в людях убежденность, преданность идеям освобождения страны. О таком подходе при оценке качеств партизан он писал:
«В нашей Повстанческой армии мы не придавали особого значения ни возрасту, ни происхождению, ни прошлой политической деятельности, ни религии, ни идеологии, которой боец придерживался ранее, нам было важно нынешнее его поведение и важна его самоотдача революционному делу»[99].
Вместе с тем он был более чем кто-либо абсолютно «земным» человеком.
Эрнесто признавался, например, что всегда любил хорошо поесть, аппетит был хороший и съесть мог довольно много. В одном из отрядов его колонны, куда он приехал, прижимистый кашевар отказал бойцу в добавке под предлогом сбережения еды на завтра. Командир поддержал бойца, сказав, что лучше умереть с полным желудком, чем с пустым. Не отказался поесть и сам, приговаривая улыбаясь: «Завтра? Ничего подобного. Завтра уже будет другой день. Завтра и обсудим, что будем есть...»[100]. В первые дни после высадки, когда с продовольствием было туго, он пару раз составлял компанию своему другу Камило Сьенфуэгосу, который приноровился стрелять диких кошек и готовить из их мяса жаркое. Вместе с тем Че подчеркивал, что, если в отряде остался голодным хоть один человек, им должен быть командир, и никто другой, вернувшись откуда-либо, обязательно спрашивал, все ли поели, и только получив утвердительный ответ, ел сам. Если у него оказывалась пара леденцов, он разбивал их камнем на крошечные кусочки и делил между товарищами. Когда кто-либо пытался угостить его одного чем-нибудь необычным, Эрнесто, дружески похлопывая по плечу угощавшего, замечал: «Ты становишься, старина, слегка подхалимом»[101].
Как-то у завхоза отряда после раздачи сухого пайка остались три банки сгущенки. «Это что? — поинтересовался Че и услышал ответ «старательного» каптенармуса: «Запасец для командования». Командир в сердцах дал ему коленкой под зад и строго приказал разделить оставшееся молоко между бойцами, «пусть даже по одной ложке!»[102] ...Другой случай: заглянул на кухню и узнал от повара, что для бойцов варится суп из куриной требухи, а для командиров — жаркое из курицы. Попросил при нем переложить жаркое в кастрюлю с супом и разделить это «блюдо» между всеми...
Высокая человечность Че, его товарищеское отношение к бойцам, к местным крестьянам не исключали его суровых решений, если того требовали интересы борьбы. И не только по отношению к людям. Вот рассказанный самим Геварой случай, когда его отряд должен был, не выдавая себя, тихо окружить большое подразделение батистовских войск:
«Наша колонна с трудом передвигалась по склонам, в то время как по дну ущелья шел враг.
Все было бы прекрасно, если бы не новый наш спутник — охотничий щенок. Хотя Феликс неоднократно отгонял его в сторону нашей базы — хижины, где остались повара, щенок продолжал следовать за нами. В этом месте Сьерра-Маэстры очень трудно передвигаться по склонам из-за отсутствия тропинок. Мы проходили место, в котором старые мертвые деревья были переплетены свежими зарослями, и каждый шаг нам давался с большим трудом... Маленькая колонна передвигалась, соблюдая тишину. И только иногда звук сломанной ветки врывался в естественный для этих горных мест шум. Внезапно раздался отчаянный, нервный лай щенка. Собачонка застряла в зарослях и звала своих хозяев на помощь. Кто-то помог выбраться щенку, и все вновь пустились в путь. Но когда мы отдыхали у горного ручья, а один из нас следил с высоты за движением вражеских солдат, собака вновь истерически завыла. Она уже не звала к себе, а лаяла со страху, что ее могут покинуть на произвол судьбы.
Помню, что я резко приказал Феликсу: «Заткни этой собаке глотку... Лай должен прекратиться!» Феликс посмотрел меня невидящим взглядом. Его и собаку окружили усталые бойцы. Он медленно вытащил из кармана веревку, окрутил ею шею щенка и стал его душить... Не знаю, сколько времени все это длилось, но нам всем оно показалось нескончаемо долгим... Мы оставили щенка лежащим на ветках...
К ночи мы дошли до пустой хижины. Там остановились на отдых. Быстро зарезали поросенка и сварили его. Один из бойцов нашел в хижине гитару. Кто-то запел песню.
Может быть, от того, что песня была сентиментальной или потому, что стояла ночь и мы все до смерти устали, но произошло вот что. Феликс, евший сидя на земле, выбросил кость. Ее ухватила и стала есть крутившаяся подле него кроткая хозяйская собачка. Феликс погладил ее по голове. Собака удивленно посмотрела на него, а он на меня. Мы оба почувствовали себя виноватыми. Все умолкли. Незаметно всех нас охватило волнение. На нас смотрел кроткими глазами другой собаки, глазами, в которых можно было прочитать упрек, убитый щенок...»[103].
К концу 1957 года военное положение повстанцев упрочилось. Они не только стали накапливать силы для сражений за пределами района Сьерра-Маэстры, но и укрепляли свой «тыл». И здесь снова проявились инициатива, смекалка и личный пример Гевары.
Вместе с Фиделем они организуют в горном местечке Минас-дель-Фрио военную школу для подготовки младших командиров во главе с армейским лейтенантом Лаферте, перешедшим на сторону повстанцев.
С помощью двух гаванских студентов Че начал составлять проект небольшой гидроэлектростанции и готовиться к изданию партизанской газеты на привезенном из города стареньком мимеографе. Вскоре были напечатаны первые номера уже упоминавшейся газеты «Эль Кубано либре». В заброшенной крестьянской хижине, дабы не служила мишенью для вражеской авиации, была сооружена небольшая хлебопекарня.
Для обеспечения потребностей повстанцев в патронных ящиках, вещевых мешках, одежде и обуви организовали мастерскую, где кустарным способом изготовлялись все эти вещи. Что касается вооружения, то получать его в равнинной части страны было особенно трудно из-за проблем доставки в географически изолированный район расположения партизан. А также, по словам Гевары, это объяснялось «ростом потребностей в нем со стороны городских революционных организаций, а также их нежеланием делиться с нами»[104].
Поэтому вдвойне важным событием для повстанцев стало открытие небольшой кузницы и оружейной мастерской. Сообщая об этом в своем дневнике, Че как всегда исключительно скромен:
«Хотя первые мастерские подобного типа были организованы в нашей колонне, фактически инициатива в этом деле исходила от Фиделя; позже в своей новой оперативной зоне (на равнине. — Ю.Г.) Рауль создает мастерские гораздо крупнее тех, которые имелись у нас...»[105].
Была налажена даже работа маленькой табачной фабрики, хотя производившиеся на ней сигареты, по признанию Гевары, «были очень низкого качества»[106]. Мясо партизаны доставали путем конфискации скота у предателей и крупных скотопромышленников; часть конфискованного скота безвозмездно отдавали неимущим крестьянам. Остальное продовольствие закупалось в местных лавках горных селений. В этом случае бойцам приходилось тащить груз на спине. «Единственным продуктом, почти всегда имевшимся у нас, — вспоминает Гевара, — был кофе (еще бы: кубинец говорит, если у него есть пять сентаво на чашечку кофе, то он уже решил проблему завтрака. —