— Иван Денисович мне сказал, что у тебя есть проблема, связанная с ведением расследования.
— Даже двух расследований — убийства и… в общем, к моему дяде явно э-э-э… вломились… осуществили проникновение… Ну, в общем, если можно, я вам всё по порядку расскажу…
На подоконнике янтарно-медовым светом сияет трёхлитровая банка с чайным грибом. На солнце его вроде нельзя держать… Я киваю и начинаю говорить. Все молчат и внимательно слушают. Жужжит и бьётся в окно муха, а я рассказываю то же самое, что уже говорил Хаблюку и точно так же, по возможности, заменяю Чебурашку иконой.
— Погоди. Но икона была у твоего дяди дома, когда там всё перевернули?
— Нет-нет, икона была уже у нас дома, — вру я. — Дядя мне её за некоторое время до этого передал.
Блин, доведёт меня это враньё до цугундера быстрее кабаков и баб.
— Хм, то есть он, возможно, опасался, что за иконой могут прийти. Он был верующим?
— Не особо. Просто семейная реликвия. Редкая крестьянская икона.
— Хорошо, давай дальше.
Я рассказываю и о звонке Сантехника, и о том, что завтра должен ехать на СТО, а там получать инструкции.
— Странно, — задумывается прокурор. — Почему станция техобслуживания?
— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Возможно, конечный пункт находится где-то поблизости.
— М-да… — трёт он шею. — Времени очень мало. Почему раньше не пришёл?
— Ну, я надеялся на капитана Шерстнёва, а сегодня увидел его с главным подозреваемым. Так я сразу оттуда и рванул к Иван Денисовичу. Просто… Я Шерстнёву доверял, мы в одном дворе живём. А тут такое…
— Шерстнёва, Андреич, не так легко подцепить, — качает головой Хаблюк.
Любопытная мимика у него. Он даже когда просит и то кажется, что крайне недоволен.
— Почему это? — удивляется прокурор.
— Так, говорят, он с Печёнкиным вась-вась…
— А я слышал что Печёнкин ваш последние денёчки работает, вроде как новый начальник ОблУВД скоро будет.
— Это знаешь, сколько раз на моём веку говорили? Его же типа при Брежневе сюда в ссылку отправили. Вот он сейчас на коне, как пострадавший от произвола Щёлокова. Думаю, если его и уберут, то только на повышение. У него в Москве лапа волосатая.
— Ну, и шут с ним. Нам это неважно. Мы будем исключительно в рамках закона действовать. Хорошо. Значит, времени у нас нет… Ладно, есть у меня соображения кое-какие…
Хаблюк выбрасывает меня у «Кристалла», а сам едет сдавать машину. Проходя мимо дома своей англичанки, я останавливаюсь и пытаюсь вычислить её окна. Вспоминаю нашу последнюю встречу, и у меня возникает порыв подняться к ней, вот так, без звонка, внезапно и… Но я вовремя притормаживаю и иду мимо.
Времени уже много, а проблема с «запорожцем» остаётся нерешённой. Захожу в телефонную будку и набираю номер Наташки Лутковой.
Трубку снимает отец, судя по всему.
— Здравствуйте, — говорю я. — Это Артём Костров, я учусь в параллельном классе с Наташей. Вы не могли бы её к телефону пригласить?
Думаю, эта фраза вместо стандартной «здрасьте, а Наташу можно?» произведёт благоприятное впечатление. На том конце провода повисает пауза.
— Да, Артём Костров, — наконец, обретает дар речи её родитель, — одну минуточку.
— Алло? — раздаётся удивлённый голос Наташки.
— Привет, это Артём.
— Да, Артём, здравствуй, — говорит она и судя по тому, насколько скованно звучит её голос, она, вероятно, находится под прицелом родительских глаз.
Это не слишком здорово.
— Наташ, ещё же не поздно, что такое? Тебе, что парни вообще не звонят что ли?
— Ну, почему? — старается говорить она более непринуждённо.
— Потому что, похоже, тебя сейчас отец гипнотизирует.
— Да, — соглашается она. — Это довольно необычная ситуация, но именно так это и выглядит.
— Ну, хорошо, расслабься, не веди себя так будто у нас с тобой любовь, причём далеко не платоническая.
— Что⁈
— Сделай вид, что я из комитета комсомола и звоню по поводу мероприятия, посвящённого первому сентября. Агитбригада, во, точно! Скажи, что не можешь, потому что у тебя день рождения.
— Костров, ты с ума сошёл? — тут же врубается она. — У меня же первого числа день рождения. А во сколько эта твоя агитбригада? Почему сразу первого-то? Ещё и поучиться не успеем и сразу агитация.
— Успокоился родитель?
— Ну… вроде бы, — отвечает Наташка. — Не совсем пока.
— Хорошо. А теперь думай, как мне тебя увидеть. Мне нужно с тобой срочно встретиться. Не про агитбригаду, но тоже по делу.
— Ну, что за дела?
— Молодец, — усмехаюсь я. — Актриса. Мастер эзопова языка. Можно к тебе прийти? Я могу быть минут через пятнадцать. Или даже через десять. Или тебе удобнее выйти во двор?
— Ну… — задумывается она. — Если погода будет хорошей, то лучше, конечно на свежем воздухе.
— Думаю, через десять минут погода всё ещё будет хорошей.
— Но для репетиции время неподходящее.
— Это правда. Но ты можешь сбегать к какой-нибудь соседке. Например, я через пару минут перезвоню, а ты пока покрутись у телефона. Снимешь трубку и скажешь, что пойдёшь на минутку к какой-нибудь Таньке или ещё кому-нибудь.
Так мы и поступаем. Я перезваниваю и бегу к ней во двор. Она живёт в доме рядом с драмтеатром. Только в котором именно? Блин. Тут вокруг несколько больших домов. Можно, конечно, позвонить Вике и уточнить, но это будет означать смертный приговор. Вика как собака на сене. Ладно, вроде в том, где галерея…
С домом я угадываю.
— Ты чего⁈ — таращит глаза Луткова. — Прям Штирлиц настоящий, отца моего переполошил.
— Да как? Я очень вежливо с ним говорил.
— Он сказал, чтобы я обязательно его с тобой познакомила. Он ещё ни разу не разговаривал с юношей, обладающей такими манерами.
— Ой, да ладно, откуда он знает про мои манеры? Может, я в носу ковыряюсь?
— Серьёзно? — хмыкает она. — Это не очень приятно, но если поработаешь над собой, то сможешь отучиться. А папа у меня культуру речи преподаёт в «культуре». Еслив чё.
Мы смеёмся.
— Ладно. Наташ, слушай. У твоего деда, говорят есть «запорожец». Какого цвета?
— Есть, да. Такой… жёлтенький. Вернее, скорее, горчичный. А зачем тебе?
— Он мне нужен.
— Не дед, надеюсь?
— Нет тачило его.
— Какое точило?
— Тачка, ёлки. Ты со своей культурой речи народный язык перестала понимать.
— Так не говорят. Можно сказать «тачка», но…
— Наташ, мне нужен автомобиль твоего деда. Завтра с одиннадцати до четырнадцати, может и до пятнадцати. Как это организовать?
— Ничего не понимаю… Зачем?
— Поверь, нужда крайняя, вопрос жизни и смерти. Страшный секрет, полицейская операция.
— Милицейская, — поправляет она.
— Вот именно.
— По-моему, это невозможно…
— Думай, Наташ. Я что хочешь, для тебя сделаю.
— Прям, что хочу? — она задумывается.
— Блин, о том, что именно ты хочешь, подумай потом, пожалуйста, ладно? А сейчас про дедушку!
— А ты сам что ли за рулём поедешь? Ты умеешь?
— Я умею. Но я могу арендовать вашу машину с водителем и без, понимаешь? Если меня свозят на Тухачевского, а потом рядом там ещё в одно место, я готов заплатить за это… м-м-м… десять рублей. Но мне надо именно на «запорожце». И вообще, идеально, что он жёлтый. Сможешь организовать? Но, прежде, чем ответить, знай, если сможешь, я буду твоим должником и тоже сделаю для тебя что-нибудь невозможное. Звезду там с небес достану или ещё чего. А вот если не сможешь, то всё, мне конец. Говорю же, вопрос жизни и смерти.
Она погружается в размышления. Думает, кусая губы и глядя сквозь меня…
— Ладно, я попробую попросить дядю Олега. Он с дедом живёт. Ему десять рублей не помешают. Но, если получится, а я не обещаю, но если получится, ты, во-первых, объяснишь мне что всё это значит, а, во-вторых… Во-вторых, сделаешь всё, что я скажу!
— Ладно, Наташ, вот ещё что, пожалуйста, об этой моей просьбе — вообще никому, ладно? Ни Вике, ни кому на свете. Это наша маленькая тайна. Хорошо?
— Ну, знаешь… тогда желаний будет два. Не одно, а два, понял?
— Понял, — усмехаюсь я. — Ты не забывай только, куда заводят неуёмные фантазии и необузданные желания.
— Ты про что это? — хмурится она.
— Про сказку о золотой рыбке.
— Ох, смотри мне, Костров, — прищуривается она и качает головой.
Хорошенькая ведь, паразитка. Впрочем, молоденькие они все хорошенькие.
— Я утром пойду к дедушке и потом тебе позвоню.
— Слушай, позвони дядьке сейчас. А то он утром умотает куда-нибудь и накроются твои желания. Пошли, из автомата наберёшь, на углу.
— У меня двушки нет.
— Я тебе дам.
Дядька соглашается, правда, почуяв, что является моей единственной надеждой, требует не чирик, а четвертной. Я соглашаюсь и в половине двенадцатого он подъезжает к драмтеатру.
Но подъезжает не один. Блин, я этого опасался, но… Вместе с ним сидит и Луткова. На заднем сиденье. Ещё и не выкуришь её оттуда.
— Я с вами поеду, — говорит она. — Это одно из тех желаний, которые ты мне обещал.
Этого только не хватало! Нет. И ещё раз нет.
— Наташ, это невозможно, извини. Нам нужно будет кое-что перевезти, поэтому тебе места нет.
— Про перевезти разговора не было! — говорит дядя Олег.
— Да там лёгкое, просто объёмное. Матрасы поролоновые.
— Костров! Ну, что ты врёшь! Для того, чтобы перевезти матрасы тебе нужен именно жёлтый «Запорожец»? Ты из меня дурочку-то не делай, эстет. Или садись, или иди ищи другой транспорт.
— Нет. С тобой не поеду.
Ну, что за дичь! С этими подростками всегда так!
— Точно? — спрашивает она.
— Точно!
— Ну, ладно, поехали, дядя Олег.
Ага, ему четвертной нужен, никуда он не уедет. Но, твою мать! Он трогается и едет. Ну, что за хрень! Проехав метров тридцать, он останавливается. Сука. Я тоскливо смотрю на остановку такси, где нет ни одной машины и на жёлтый «запорик», где сидят два посторонних человека. И ещё смотрю на часы. Блин, надо уже ехать! Выругавшись, как сапожник и сплюнув в сердцах, я иду и сажусь на переднее сиденье, рядом с водителем.