— Да, я готовлюсь во всю. Видишь, грушу повесил, луплю её постоянно.
— А зачем тебе это? Чтобы Вику впечатлить? Думаешь, для неё это имеет значение? Для меня бы точно не имело.
Во-первых, это не ради Вики. Это мои личные счёты. И пока я не поставлю в этом деле точку, какими бы прекрасными не были мои намерения, я не смогу двигаться вперёд. А, во-вторых, для Вики этот бой однозначно имеет значение. Сто процентов. Я знаю, её жжёт восторг от того, что якобы ради неё устраивается такая крутая, просто офигительная драма. Настоящий бой, да ещё и без правил. Да, для неё это важно.
— Нет, Кать, этот человек много всего сделал плохого. И ещё сделает, уж поверь. Он должен прочувствовать, что ко мне ему приближаться опасно. Пойми, я должен это сделать. А Вика тут совсем ни при чём.
Ну, не совсем, конечно, но точно она здесь не самая важная причина. Наверное… Не знаю…
— Понятно…
Катя кивает и подходит к письменному столу.
— А что это за пачки бумаг? — спрашивает она. — Это рукописи дяди Гриши?
— Ага, всё руки не доходят разобрать. Хочу разложить по папкам романы и рассказы, но там кое-что перемешалось, так что нужно потрудиться, чтобы это всё рассортировать. Надеюсь когда-нибудь издать его труды. Он бы порадовался.
— Это уж точно. Слушай, а хочешь, я займусь? Мне пока делать нечего, работать только через неделю начну, так что могла бы взять на себя это дело.
— Правда? — удивляюсь я. — Думаешь, не заскучаешь от этого чтива. Ведь совсем не факт, что тебе понравится.
— Ничего страшного. Зато сделаю доброе дело.
— Ну, ладно. Спасибо. Они тяжёлые, я тогда тебя до дома провожу. Только за неделю ты точно не разберёшься…
А драться с Цепнем я действительно буду. Физрук на меня не нарадуется. И тренер по боксу тоже. Потихонечку я начинаю вставать в пару с Михой. Но это дополнительно, вне тренировок. Он крутой боксёр, но по самбо и прочим делам не такой уж и спец. С другими парнями тоже начинаю добавлять удары из бокса. Только борца-вольника нигде не могу найти для спарринга. А это прям не очень хорошо.
— Ты пойми, Артём, — раз за разом капает мне на мозги физрук, смирившийся с тем, что поединок будет, хочет он того или нет. — Вольники они сильные и у них куча козырей. Во-первых, это проходы в ноги. С любых позиций и любых дистанций. Во-вторых, корпусная борьба, они прям отлично умеют работать в плотной борьбе. В-третьих, к ним ты хрен забежишь за спину. Они умеют с этим справляться. Ну и на спину ты их замучаешься валить, особенно конкретно ты конкретно такого быка, как Цеп.
— Вас послушать, так надо сразу сдаться и всё.
— Нет, сдаваться не надо, — качает головой физрук. — Черепанова нужно держать на дистанции, делай подхват или через голову. Это будет нормально. Если сближается — нагружаем подхват. Если забегает назад — сразу бросок через голову. Но, самое главное — болевые. Отлично заходят болевые на ноги, особенно защемление ахиллесова сухожилия. Поэтому в партере никаких удержаний, только ахилл либо колено. А ещё работа ногами, зацепы под внутреннюю, под дальнюю.
В общем, накачка идёт капитальная.
— А что, Глеб Алексеевич, вам уже самому интересно, да, кто победит самбист или вольник?
— Какой ты самбист? — отмахивается он. — Ты ещё дитя недозрелое. Работай давай, работай, не шлангуй. И массу набирай, а то тощий вон, как спирохета.
И я работаю. А ещё я работаю в гараже. И блин, я уже подкатывал к Хаблюку, чтоб он мне устроил свидание с Парусом, потому что в машине ничего нет. Ну, просто ничегошеньки такого, за что можно было бы убить человека…
Кузов покрасили в горчично-золотой цвет. Кто бы поверил, но покраску организовал Хаблюк. Он договорился у себя в гараже и там спецы намешали охрененную краску. Так что теперь идёт сборка всего, что было снято.
Помогают дядя Валя и отец. Он достал резину, а Валентин подогнал новенькие диски, ну и кучу всего прочего. Бабла на это дело уходит хренова туча. Но зато мой Чебик становится настоящим красавчиком.
Время летит и за всеми этими делами незаметно наступает зима. Заворачивают морозы, вырастают сугробы, в квартирах становится жарко от пышущих огнём батарей, а дни делаются короткими, отдавая темноте всё больше и больше прав. В воздухе появляется предчувствие Нового Года. Пока ещё смутное, но с каждым днём обретающее всё большую уверенность.
У меня всё хорошо, просто отлично. Я иду по своему плану, не отвлекаясь на разные глупости. Уверенно двигаюсь вперёд. С Викой особых подвижек нет, но у меня и времени нет, чтобы активно ей заниматься. Ничего, никуда она от меня не денется. Однозначно.
Я даже не запариваюсь на этот счёт. Если я одержу верх над Цепом… Блин, не если, а когда! Когда я одержу верх над Цепом, она уже никуда от меня не денется. Гарантирую. Я ей и не дам уже соскочить с крючка. Так что, последние вольные денёчки догуливает. Цыпочка.
Вот только с медитациями происходит какая-то хрень. И даже не какая-то, а полная хрень. Чем меньше во мне остаётся неудачника дока, тем труднее становится будить Тёмного Доктора. Чем лучше и правильнее я становлюсь, тем реже в моей голове включается красный световой меч.
И я не знаю, что с этим делать. Не уверен, что зависимость именно такая, но факт остаётся фактом. Тёмный Доктор от меня отдаляется. Ну, не в зимнюю же спячку он впадает, честное слово…
Сейчас я снова лежу на полу и пытаюсь достучаться до спящего богатыря в кольчуге и шлеме. Настоящий Илья Муромец. Просыпайся! Просыпайся, Доктор. Я собираю всю волю, всю энергию и… всё рассыпается, потому что кто-то жмёт кнопку звонка. Видение исчезает, и я с недовольным видом поднимаюсь.
Иду в прихожую и открываю дверь. В квартиру врывается Катя. Заснеженная, румяная и взволнованная.
— Катька! — смеюсь я. — Ты похожа на снеговика!
— Ой, там такая метель, — отвечает она снимая шаку и мотая головой. Волосы рассыпаются, налезают на глаза и она привычно сдувает чёлку, выпятив нижнюю губу.
— Проходи, — отступаю я, давая ей больше места.
— Артём, — серьёзно говорит она. — Кое-что случилось.
— И что же? — удивляюсь я.
— Кое-что важное.
— А именно?
Она расстёгивает спортивную сумку и достаёт из неё бумажную папку.
— Я разбирала рукописи твоего дяди…
— Да, я знаю, но это уже сто лет длится.
— Правильно, — кивает она. — Но не в этом дело. Возьми.
Я беру папку из её руки.
— Это рассказ.
— Рассказ? — поднимаю я брови. — И что, думаешь, стоит его номинировать на Ленинскую премию?
— Открой, — серьёзно говорит она.
Я задерживаю на ней взгляд и невольно улыбаюсь. Растрёпанная, румяная и взволнованная. Она стоит посреди прихожей и с её цигейковой шубки стекают капли тающего снега.
— Открой! — настойчиво повторяет она. — Там что-то очень и очень интересное.
— Ну, ты меня прямо заинтриговала.
Я открываю папку и вижу небольшую пачку из листов с отпечатанным на машинке текстом. Пожимаю плечами.
— Что? Читать что ли?
— Читай!
— Ну, ты раздевайся пока.
— Читай-читай!
— Хорошо-хорошо…
Я откашливаюсь и начинаю читать вслух:
— Боцман. Рассказ… Что?
— Боцман!
— Боцман?
— Да, Тёма, Боцман. Тот самый, ты слышишь? Это про того самого Боцмана! Про него и про жёлтый «запорожец»! Да читай ты уже!
26. Моя жизнь среди пиратов
С раннего детства Лёша грезил морем. Его пленяли истории про пиратов, приключения и таинственные клады. Ром, абордаж, морская пена, крепкий солёный ветер и необитаемые острова — вся эта романтическая чушь накрепко въелась ему в голову. И не только ему. Все мальчишки в детдоме мечтали о дальних странствиях.
Это и понятно. Жизнь маленького Лёши была не сахар. Так что желание вырваться из душного ада действительности, сладкая грёза о свободе, и независимое превосходство джентльмена удачи над всем миром стали мечтой всей его жизни. Его и Сани, его единственного друга. Лёшу прозвали Боцманом, а Саню — Парусом…
Дальше идёт рассказ о жестоком директоре детского дома, ломавшем и калечившем психику воспитанников. О нём говорили, что он бывший моряк, он носил тельняшку, а в его кабинете висел барометр и была книжная полка с «Островом сокровищ», «Наследником из Калькутты», «Капитаном Педро», «Молодым волком» и «Одиссеей капитана Блада».
Боцман и Парус по ночам пробирались в его кабинет, брали книги и читали под одеялом, подсвечивая страницы фонариком. А потом пересказывали истории остальным детям.
Всё это я пробегаю глазами, включая историю, как повзрослев, они действительно стали пиратами, хотя и сухопутными, заделавшись натуральными уголовниками. Вопрос «тварь я дрожащая или право имею» был однозначно решён ими в пользу «право имею». В общем, Боцман и Парус превратились в безжалостных преступников. Но при всей их социопатии, они продолжали хранить искреннюю и нерушимую дружбу.
Впрочем, в итоге разрушили и её, ибо начав разрушать, невозможно остановиться. Это, кстати, одна из идей рассказа. Далее в нём повествуется о том, что в криминальном сообществе произошёл конфликт, перешедший в настоящую войну, скрытую, впрочем, от глаз обывателей.
Один авторитетный вор, как истинный капитан Флинт, приватизировал общак или его часть. Тут в рассказе имеются несостыковки, требующие редактуры, но не суть. В общем, приватизировал и исчез из поля зрения со всеми несметными богатствами.
И никто не мог его разыскать, хотя желающих было, хоть пруд пруди. И все они погибали при странных обстоятельствах, не приблизившись к цели ни на шаг, поскольку золото это, по соображениям рассказчика, было проклятым. И только Боцман и Парус, тоже отправившиеся в погоню за сокровищами, смогли добиться ощутимых результатов.
Поиски привели их в сибирский городок, где, по воле судьбы располагался их детдом. Вернувшись в него, они зарезали престарелого и впавшего в маразм директора, а его коллекцию пиратских книг сожгли в знак несбывшихся юношеских надежд.