– Если вы хотите что-то передать Вадиму Николаевичу, я передам. А нет – всего доброго.
В ответ раздались частые гудки. Маше стало не по себе. Она набрала номер ординаторской, оставленный Вадимом в записке. Приятный женский голос ответил, что Вадим Николаевич в операционной и появится часа через два, не раньше.
– Передайте ему, пожалуйста, что звонила Маша.
– Хорошо, обязательно, – пообещали ей, и в голосе невидимой собеседницы послышалось легкое удивление.
Маша решила не подходить к телефону в течение следующих двух часов, вернулась во двор снять с веревки вещи. Случайно взгляд ее упал на щель между металлическими секциями забора. Кто-то смотрел в эту щель, откровенно, нагло глазел, пуская сигаретный дым.
Маша автоматически отметила, что ворота заперты. Ключ висел там же, на крючке. Двор был отделен от улицы высоким металлическим забором с узкими просветами между квадратными секциями.
«Высота забора около двух метров, – быстро соображала Маша, – перелезть сложно, но при желании можно. Соседние участки справа и слева отгорожены таким же забором, домов не видно, только крыши торчат. Есть там кто-нибудь или нет – неизвестно. Калитка за домом!» – спохватилась она.
За дом Маша еще не заглядывала, но помнила из записки Вадима, что там есть калитка, ведущая к пляжу. Что лучше сделать сначала? Сбегать проверить, заперта ли калитка, или?..
Тот, кто глядел в просвет, загасил сигарету и продолжал наблюдать за Машей, даже не пытаясь спрятаться.
Шагнув к забору, она произнесла громко и решительно:
– Добрый день. Я могу вам чем-нибудь помочь?
Не ответив ни слова, человек исчез, скрылся за металлической секцией. Но не ушел совсем, Маша чувствовала, он здесь.
– Да вы не прячьтесь, не стесняйтесь, – продолжала она, – может, у вас проблемы какие-нибудь?
Из дома послышался телефонный звонок, но Маша подходить не собиралась, два часа еще не прошли.
– Не хотите разговаривать, не надо, – в последний раз обратилась она к человеку за забором, – уходите отсюда! Подглядывать стыдно!
Разумеется, ей ничего не ответили. А телефон в доме продолжал нудно тренькать.
Забор за домом был точно таким же высоким, металлическим. За ним, совсем близко, слышался шум моря и веселые гулкие голоса с пляжа. Калитка оказалась запертой. И ключ торчал изнутри.
Маша вернулась в дом, заперла дверь, проверила, все ли окна закрыты на задвижки. День был очень жаркий, вскоре в закупоренном доме стало нечем дышать, но Маша решила не открывать ни одной форточки и никуда не выходить. Во всяком случае, до тех пор, пока не поговорит с Вадимом.
Она нашла утюг и гладильную доску, не спеша перегладила все вещи, вымыла со стиральным порошком тряпочные китайские тапочки. Она только сейчас вспомнила, что в сарае, кроме мыла и зубной щетки, осталась валяться ее маленькая сумочка. Ладно, не жалко. Сумочка старая, совсем дешевенькая, из кожзаменителя. Что там было? Документы взял Вадим, это она помнила точно. Что еще? Щетка для волос, зеркальце, тюбик гигиенической губной помады, в общем, мелочи...
«Там мог быть мой читательский билет, из Театральной библиотеки! На билете обо мне написано практически все: фамилия, телефон, домашний адрес, серия и номер паспорта, название института, курс. Однако зачем так много знать о человеке, которого они и человеком-то не сочли, хотели изнасиловать и использовать в качестве бесплатной рабочей силы? Один из звонивших назвал меня по имени. Вряд ли Вадим успел предупредить кого-то, что здесь гостит некая Маша. И тем более вряд ли он стал бы предупреждать этого „друга“ с кавказским акцентом...»
Телефон зазвонил опять. Прошел всего час. Маша трубку не взяла, но все время, пока звучало назойливое однообразное треньканье, сидела, стараясь не дышать, будто маленький кнопочный телефон – живое, чрезвычайно злобное и опасное существо.
Когда звонки наконец затихли, ей удалось успокоиться и собраться с мыслями. «Допустим, Вадим все-таки предупредил этого „друга“, но в таком случае он должен был сказать „другу“ и о суточном дежурстве. Если „другу“ известно, что доктора сутки не будет дома, зачем он звонит сюда, а не в больницу?»
И тут послышался настойчивый автомобильный сигнал. Судя по звуку, машина стояла у самых ворот.
– Как мне это надоело! – громко вслух сказала Маша. – Чего они от меня хотят? Выманить из дома? Когда я выходила во двор, на меня просто смотрели, не трогали. Еще раз хотят посмотреть? Нервы треплют?
Она решительно отперла входную дверь. Гудки тут же прекратились. Стало очень тихо. Маша подошла к просвету в заборе, заметила сквозь узкую щель заляпанные грязью задние колеса, брезентовый верх. У ворот стоял военный «газик». Приблизив лицо к просвету, она пыталась разглядеть номер – на всякий случай. И тут же отпрянула. Прямо напротив, со стороны улицы, практически нос к носу возникла улыбающаяся физиономия с пошлыми черными усиками.
– Слюшай, пачыму такой сырдытый? – спросила физиономия.
– Что вам нужно?
– Мынэ докытар нужино!
– Его нет. Он в больнице, на дежурстве. – Ей казалось, что эту фразу она повторяет в десятый раз за сегодняшний день.
– А ты кыто? Кыто ты докытару?
– Послушайте, – тяжело вздохнула Маша, – ну почему вам это так интересно? Вы сами ему кто? Сват? Брат? Родная мать или законная жена?
– У докытара нэт жины. – Машин напор немного смутил усатого. – Слушай, нэ сэрдысь, сыкажи толко, давыно зынаишь докытар?
– Всю жизнь. С раннего детства. Устраивает?
– Так бы и сыказала сыразу! – почему-то обрадовался усатый. – Слушай, тыбэ будыт он званит?
– Обязательно.
– Мынэ дашь с ным пагаварыт?
– Ладно, – согласилась Маша, – я дам вам с ним поговорить.
«Может, я зря паникую? – размышляла она, возвращаясь в дом. – Может, эти никакого отношения к тем не имеют? Действительно, пусть Вадим сам поговорит с усатым. Может, они отстанут?»
Вадим позвонил через двадцать минут.
– Все в порядке, Машенька, – сказал он, выслушав ее рассказ об осаждающих дом кавказцах, – это связано с моей работой. Они просто не могут дозвониться в больницу, а им срочно нужна консультация по поводу одного больного.
– Откуда они знают мое имя?
– Машенька, я приеду завтра утром и все тебе объясню. Ты их не бойся и не нервничай. Хорошо?
– Хорошо, – неуверенно согласилась Маша, – усатый ждет у забора. Он просил, чтобы я дала ему с вами... с тобой поговорить.
– Отнеси ему телефон.
– Что, ворота открыть? Впустить его?
– Нет, можешь передать через забор. Дотянешься?
– Попробую.
Усатый стоял, почти втиснув лицо между секциями забора. Привстав на цыпочки, Маша передала ему трубку. Он быстро заговорил на своем языке, только иногда мелькало русское слово «температура».
Наконец усатый вернул ей телефон.
– Машенька, тебя больше никто беспокоить не будет, – услышала она голос Вадима, – можешь открыть окна, сходить на пляж. Обязательно пообедай. Я тебе позвоню вечером.
Примерно через полчаса Аслан Ахмеджанов уже знал, что девушка Маша, которую сняли с товарняка люди Ахмеда, – старая знакомая доктора, а не просто случайная бродяжка. Следовательно, доктор имел полное моральное право поступить так, как поступил. И говорить тут не о чем. Ахмед был не прав. Непонятно, конечно, как она оказалась в товарняке, но при желании можно выяснить и это, и все остальное про Кузьмину Марию Львовну, студентку актерского отделения Высшего театрального училища имени Щепкина.
А еще через десять минут позвонил сам Ревенко. Он звонил фельдшеру, и тот задал ему несколько вопросов по поводу одного из раненых.
Слушая короткие реплики фельдшера, Ахмеджанов закурил, стал по давней привычке пускать ровные колечки дыма в потолок и подумал о том, что, в конце концов, доктор тоже мужчина, в доме его очень давно не появлялось ни одной женщины. Что ж тут странного, если наконец появилась?
На тумбочке у кровати рядом с пепельницей и помятой пачкой сигарет «Кэмел» валялась маленькая синяя книжечка – читательский билет Театральной библиотеки.
Они не знали расписания его дежурств в больнице. График был скользящий, врачи иногда подменяли друг друга. По давней договоренности, в больницу с гор никогда не звонили, связывались с ним только по его сотовому телефону. Они еще полтора года назад согласились, что в ординаторскую им лучше не звонить.
С температурой у раненого он разобрался. Ехать в горы сейчас не было необходимости. И слава Богу. Он устал за эти сутки, провел не две, а три операции, одна – очень тяжелая. Но главное, ему хотелось домой. Там Машенька. Даже не верилось, что он приедет, а она там.
«Вот возьмет и скажет: я хочу в Москву, к маме с папой, – грустно подумал он, – потребует, чтобы я отправил ее домой сегодня, сейчас».
К воротам он подъехал в девять утра. В доме стояла тишина, он вошел, стараясь не шуметь, заглянул в спальню. Машенька спала, но тут же открыла глаза, села на кровати, улыбнулась и произнесла:
– Доброе утро. Я сейчас встану. Вам... тебе, наверное, надо поспать после дежурства. А на диване в гостиной неудобно.
– В любом случае я должен сначала принять душ, – улыбнулся он в ответ.
Она заметила, что он выглядит очень усталым, щеки за ночь заросли колючей щетиной. Голубые глаза смотрели ласково и растерянно.
«Нет, не стану я сейчас задавать все эти вопросы про бандитов, – решила она, – пусть отдохнет, выспится после бессонной ночи».
– Трудное было дежурство? Тяжело не спать всю ночь? – спросила она.
– Я привык. – Неожиданно он сделал шаг к ней, осторожное, но в то же время стремительное движение.
Маша внутренне сжалась: «Вот сейчас... Он подойдет, сначала сядет на кровать. Конечно, ведь я на его кровати, в его доме!»
– Может, я пока завтрак приготовлю? – предложила она тихо. – Ты примешь душ, а я приготовлю. Что ты любишь есть утром?
Несколько секунд он смотрел на нее молча. «В самом деле, зачем я так спешу? Она должна хоть капельку ко мне привыкнуть, хоть немного».