Все бы ничего, если бы через год армянину не прострелили череп, прямо на улице, средь бела дня. Началось следствие, к Ларисе в дом пришли с обыском, подняли линолеум на кухне и обнаружили в полу тайник с тремя пакетами героина.
Лара вспомнила, как три месяца назад армянин, сидя вечером у нее на кухне, поддел носком ботинка разодранный линолеум и сказал:
– Плохо живешь, Лариса, надо ремонт на кухне сделать. Я пришлю ребят.
Буквально на следующий день явились два парня, балагуря и насвистывая, перестелили на кухне линолеум, поклеили моющиеся обои, побелили потолок и ушли, не взяв ни копеечки, сообщив, что за все заплачено – и за материалы, и за работу. Лариса и ее мама нарадоваться не могли на зеленый, как молодая травка, кухонный пол, на обои в светлых ландышах. Только братишка ходил мрачный и говорил: «Влипнешь ты, Лариска, со своим армянином, ох влипнешь!»
Братишка оказался прав. Влипла Лариса – всего через три месяца после бесплатного ремонта. Без конца ее вызывали в городскую прокуратуру, подписку о невыезде взяли. Она рассказывала молодому следователю все честно, как на духу. Уже на третьем допросе появился в уголке кабинета человек в штатском, который даже не представился, сидел, слушал, покуривал. А потом уж подступил к Ларисе с разговором: «Вы, Лариса Вячеславовна, человек наблюдательный...» – и так далее.
Собственно, она ничего против предложений человека в штатском не имела. Все подписала, что он просил. В самом деле, кому ж охота за чужие грехи в зону? А ей дали понять: или-или. Или вся будущая жизнь псу под хвост, или работа в том же чистеньком ресторане, где никто про историю с героином знать не будет.
В «Парадизе» собирались не самые крупные авторитеты местных мафий, но и не «шестерки».
Среднее звено, так сказать, то есть действующие единицы. Из их разговоров можно узнать много нового и интересного. И Лариса с чистой душой выкладывала все это новое и интересное людям в штатском, в письменной или устной форме.
Между тем она успела выйти замуж за доброго красивого парня, машиниста электровоза, родить сына, проводить братишку в армию. Жизнь шла своим чередом. Лариса работала все там же, в «Парадизе», ничем не отличалась от коллег-официантов – разве что везло ей чуть больше: братишка после армии легко поступил в Московский автодорожный институт, о котором мечтал, маму удавалось раз в году возить в Москву, показывать лучшим профессорам и лечить в лучших клиниках, квартира появилась кооперативная, трехкомнатная, «жигуленок-шестерочка». Ларисин муж искренне верил, что официантки хоть и зарабатывают мало, но имеют очень хорошие чаевые.
Люди в штатском давно уже считали Ларису своей, история с армянином и героином забылась. Ей платили хорошие деньги за информацию, она стала настоящим профессиональным агентом, почитала кое-какие книжки по психологии, в общем, это стало для нее чем-то вроде сверхурочной работы, привычной и будничной.
Сейчас, поболтав с полковником Константиновым из ГРУ о докторе Ревенко и его девочке, Лариса подкинула только первую половину информации, посплетничала на правах старой знакомой, у которой язык без костей.
Убирая тарелки из-под горячего и подавая кофе с мороженым, она продолжала болтать:
– Глеб Евгеньевич, вот вы – военный человек. Скажите, вас когда-нибудь из ресторана вытаскивали по служебным делам?
– Ну и болтушка ты, Ларочка! – улыбнулся Константинов.
– Нет, я хочу сказать, можно ведь людям поужинать и отдохнуть за собственные деньги? Вчера того старого холостяка, который пришел с пацанкой, прямо из-за стола выдернули. Представляете? Он, конечно, доктор, понятное дело, но ведь не «скорая помощь»! Я даже форель нашу фирменную не успела им подать, а ему уже звонят. По нашему телефону. Как будто нарочно за ним следили. Голос такой противный, с кавказским акцентом. – Она скорчила смешную рожицу и произнесла басом: – Докытара Рывенку пазавы! И ни спасибо, ни пожалуйста. Удивительное хамство. У какого-то важного больного шов закровил! Человек покушать пришел, да еще с дамой, а у двери уже «газик» стоит.
– И что, форель так и не ели? – сочувственно спросила Елизавета Максимовна.
– Нет. Форель я все-таки подала. Они покушали, а потом уж поехали.
– А девушку с балетной осанкой он с собой взял к больному? – со смехом спросил полковник.
– Нет. Он ее домой отвез. К себе домой. Она у него живет.
– И все-то вы, Ларочка, знаете, – покачала головой Елизавета Максимовна, – интересная у вас работа.
Константинов весело смеялся.
– Не понимаю, что тут смешного? – презрительно пожал плечами Арсюша.
Расплачиваясь с Ларисой, полковник немного задержался.
– Подождите меня на улице, – попросил он Лизу и Арсюшу.
Когда они ушли, полковник подмигнул официантке.
– Рыбалка – не женское дело, верно, Ларочка? – тихо спросил он. – Но ты отличный рыболов. Высокий класс! И наживку используешь исключительно натуральную, качественную.
– Не понимаю, о чем вы, Глеб Евгеньевич? – растерянно улыбнулась Лариса. В ее голубых глазах застыло искреннее удивление.
На самом деле она его прекрасно поняла. Ее только удивило, что он пошел на такой прямой разговор. Она получила указание подкинуть ему реальную информацию и проследить за реакцией. Если бы вчера доктор Ревенко не посетил «Парадиз» со своей «пацанкой», ей, Ларисе, пришлось бы придумывать для Константинова нечто в таком роде. Ей надо было сообщить, что у доктора появилась девушка, которая живет в его доме, и он постоянно находится под чьим-то пристальным вниманием. Под чьим именно, Ларисе не сказали. Для ее части информации это значения не имело. Впрочем, она догадывалась, кто выдернул вчера Ревенко из-за стола. Она радовалась, что сочинять ничего не пришлось, все получилось как на заказ: доктор пришел со своей пацанкой, вызвали его по телефону. Так что наживка и правда была самая что ни на есть натуральная. И полковник на нее клюнул – но так ловко, что вместе с наживкой и удочку, и рыболова проглотил.
– Ты, Ларочка, передай тому, кто у тебя рыбку эту живую-свежую покупает, большой привет от меня лично, – продолжал полковник совсем тихо, приблизившись к самому уху Ларисы, – доложу тебе по секрету, что твой покупатель, любитель рыбки, мой старый друг, однокашник. И мне надо срочно с ним встретиться. Соскучился я по нему, так и скажи.
Лариса едва заметно кивнула и весело рассмеялась.
– Обожаю неприличные анекдоты! – громко сказала она.
Поздним вечером полковник стоял на балконе своего номера, курил и смотрел в темноту санаторного сада. Лиза сидела тут же, на балконе, и вязала Арсюше свитер.
Из темной аллеи послышался слабый мелодичный свист. Кто-то вышел подышать ночным воздухом и насвистывал мелодию старинного русского романса «Калитка». Полковник улыбнулся. Только его однокашник по Военной академии Генерального штаба, старый приятель, соперник-смежник Юра Лазарев мог так элегантно шутить: «И войди в тихий сад ты, как тень...» – очень актуально!
Константинов просвистел в ответ несколько тактов другого романса: «Он говорил мне, будь ты моею...»
Таким образом они обменялись условными сигналами. Полковник представил, как невысокий худощавый Юрка стоит сейчас на аллее, расставив ноги и заложив руки в карманы, стоит и усмехается. Он действительно соскучился по старому приятелю, с которым связано столько общих воспоминаний.
– Ты немного врешь, а он – нет, – заметила Лиза, не поднимая головы от вязания, и точненько просвистела несколько тактов.
Глеб издалека заметил белевшую в темноте рубашку Юры Лазарева. Они поздоровались за руку.
Юрий Николаевич Лазарев, Юраш, как называли его однокашники по академии, с юных лет был любимцем публики и дамским угодником. «Врун, болтун и хохотун», он жить не мог без шумных компаний, долгих застолий и разговоров ни о чем. Любую, самую банальную историю он мог изложить так, что у слушателей челюсти сводило от смеха. А об его «practical jokes» – практических шутках по академии ходили легенды.
Однажды ему удалось убедить трех первокурсников, что при диспансеризации необходимо сдавать не только анализ мочи, но и анализ спермы, причем не в лабораторию приносить баночки, а отдавать непосредственно в руки врачу-урологу, шестидесятилетней старой деве.
Через два дня на столе перед урологом стояли три баночки из-под майонеза, на каждой аккуратно наклеена бумажка с фамилией и именем.
– Что это? – спросила пожилая строгая дама, разглядывая на свет содержимое одной из баночек, но тут же догадалась и после длинной мучительной паузы задала следующий вопрос: – Каким способом вы это получили?
Трое первокурсников густо покраснели, долго молчали, наконец один, худенький очкарик из Тулы, ответил еле слышно:
– Подростковым, товарищ доктор.
Чем старше становился Юраш, чем выше поднимался по служебной лестнице, тем тоньше и разнообразней становились его «practical jokes». Умение убедить кого угодно в чем угодно, завоевать полное доверие, рассмешить до слез весьма помогало полковнику ФСБ Юрию Николаевичу Лазареву в его деликатной работе.
Два полковника сели на лавочку перед пляжем.
– Как Лиза? Как Арсений? – спросил Лазарев.
– Спасибо, нормально. А твои?
Образ дамского угодника и гуляки-бабника был чем-то вроде камуфляжа. На самом деле Юраш давно стал верным, любящим мужем и нежным отцом. У него было трое детей – девочка и два мальчика.
– Наталья девятый класс закончила, Антон – прапорщик уже, а Андрюха перешел на четвертый курс и жениться собирается. Ох, Глебушка, надает мне господин генерал по шее за это наше тайное свидание, – добавил он, не меняя интонации, будто продолжал рассказывать о своих семейных делах.
– Зачем Головню взяли? Я шел за ним тихонько, без шума, а вы угробили, – тихо произнес Константинов.
– Да кто ж его гробил? Кто знал, что у него сложное эндокринное заболевание? Криз случился на нервной почве, откачали, а ночью – вторая волна пошла. Он и помер.