— Отлично, дядя, с твоего и тетушкиного благословения завтра с утра я пускаюсь на поиски сокровищ. Я уверен в том, что они должны принадлежать Франции, — легко поднялся с дивана стройный молодой человек. — Пусть в этом благородном деле мне сопутствует везение.
— Не хотелось бы тебя огорчать, дорогой мой племянник, но моя супруга, а твоя тетушка как раз против твоей поездки, скажем прямо, в неизвестность. Она до сих пор не может забыть русских солдат, бешено скакавших на диких лошадях по улицам нашего городка.
— Я понимаю ее, дядя. Она всегда была впечатлительной, — с грустью развел руками Буало. — Но решение принято, утром вы меня здесь уже не застанете.
— Мы будем за тебя молиться.
Глава третья
Ровно через неделю после гибели казаков в схватке с абреками в станице Стодеревской произошел случай, снова основательно встряхнувший всех ее жителей. В воскресенье к лавке армянина подъехали два мирных чеченца, которые от не мирных отличались лишь тем, что старались не красить ни ногтей, ни усов с бородами, хотя оружия навешивали на себя не меньше. По внешнему виду приезжие походили на обыкновенных горцев, не имевших возможности купить новые бешметы и поменять обтерханные кушаки. Но по орлиному взгляду и гордой посадке голов можно было предположить, что родословная их выглядит куда весомее. Впрочем, чеченцы с правого берега Терека как на подбор имели вид непокорных воинов-джигитов.
Накупив продуктов, соли и серников, они подошли к казакам, потягивавшим на небольшой площади перед лавкой татарскую бузу и чихирь, и завели с ними ничего не значащий разговор. Свободные от службы станичники расселись на скамейках и обсуждали насущные проблемы, в основном сводившиеся к одному — когда русские власти доберутся до имама Шамиля и прищемят ему хвост. Из разговора выходило, что царю это не выгодно, иначе верховного муллу давно бы вздернули на первой раине, а собранное им войско включили бы в состав русской армии и послали бы на турка вместе с другими частями.
— Почему не выгодно? — не соглашался казак со шрамом через все лицо. — Если бы Шамиля словили, то на правом берегу Терека давно бы наступила тишь, гладь, да Божья благодать. Как у нас за спиной — от черкесской Пятигорской аж до самого адыгейского Армавира даже степная мышь пищит по приказу терского с кубанским атаманов.
— Ты не путай ишачий хрен со своим. Равнинные черкесы с кабардинцами — те же татарцы с черемисами, их придушили, они и лапки кверху, лишь бы кусок был посытнее, — пытался втолковать ему истину его товарищ, тоже основательно посеченный клинками. — А чеченцы с дагестанцами как бирюки, их прикармливают, а они все равно в горы смотрят. Выходит, когда они объединенные, то их видно и они менее опасны, а если лишить головы, то они гадюками расползутся по всему Кавказу. А кому интересно, чтобы из каждой сакли ему в спину стреляли. Потому и надо приручить их, как тех черкесов, чтобы к царским ногам подползали сами.
— Эти никогда не подползут, истинные бирюки.
— То-то и оно, что людьми их назвать трудно.
Заметив подходивших чеченцев, казаки переглянулись и замолчали. Хотя мирные горцы и считались союзниками в Кавказской войне, веры им не было никакой.
— Здорово дневали, станичники, — на казачий лад поздоровались джигиты.
— Слава Богу, — откликнулись те, с мимолетного взгляда определяя, что из себя представляли подошедшие горцы.
— Слыхали, турецкий Трабзон уж пал, паша отвел свои войска за Гюмюшхане?
— Гюмю… это… хане-хренане, — сплюнул под ноги седоусый станичник. — Воины они и впрямь великие, эти башибузуки в просторных штанах. Били мы их и будем лупить! Ходят в тех шалварах, будто они туда наложили,
— Таскают между ногами лишнюю материю, как те овцы овечьи курдюки. Тьфу, срамная нация, — поддержал его сосед. — Переиначили греческую землю на турецкий лад и думают, что стали правителями всего мира.
— Если бы тот паша освободил путь сразу до Средиземного моря, тогда и ему было бы лучше, и нам приятней, — под общий хохот покривил щеку в подобии улыбки казак со шрамом. — Ихний султан как тот шелудивый пес — то за пятку схватит, то за лодыжку, а пора бы подумать о своей голове.
— Твоя правда, уважаемый, — с натугой засмеялся один из мирных, джигит с черными завитками волос, торчащих из-под заломленной на затылок папахи. — Что толку сопротивляться, когда русские все равно дойдут до последнего моря.
— До Индии, — небрежно уточнил похожий на разбойника казак с серебряной серьгой в правом ухе. — Говорят, москали там уже побывали. У тех индийцев много слов встречается, одинаковых с москальскими.
— Где их только нету, этих сип-сиповичей, — со скрытым раздражением согласился черноволосый. — Наверное, и вам успели надоесть.
— Нам-то как раз без разницы, лишь бы жалование платили вовремя.
— Ну да, у вас же с ними договор, — покосился на удальца джигит и, меняя тему разговора, кивнул на усадьбу Даргана. — Расширяется ваш станичник, видно, что хорошо живет, еще одну конюшню пристроил.
— Чего не жить, когда все семейство работящее, на подворье упираются с утра до ночи.
— С замыслом казак, двоих сыновей в столицы отослал, чтобы образованными стали, — добавил кто-то из сидящих.
— Я и говорю, что казачий эмир, — обнажил белые зубы чеченец. — Усадьба просторная, табуны со стадами не считанные, сыновья в столицах пристроенные. На все на это деньги надо немалые.
— Не зря ходит слух, что с войны Дарган привез несметные сокровища, — подхватил слова своего товарища по поводу сотника второй джигит, невысокий и мускулистый, в рваном бешмете, из-под которого проглядывала синяя шелковая рубаха. — На одних лошадях он бы так не разжился.
— Мы чужое считать не привыкли, — казак со шрамом пристроил шашку в ножнах между ног и неодобрительно покосился на собеседников. — Нам своего за глаза хватает.
— Отож, со своим бы справиться, — перекинул ногу за ногу его товарищ и как бы ненароком коснулся пальцами рукоятки кинжала. — А с чего это вы заинтересовались?
Черноволосый потоптался на месте, кинул быстрый взгляд на своего дружка, тот поправил висевшее на спине ружье.
— Были мы на правом берегу Терека. Байка там гуляет, будто в сундуках у Даргана лежат целые горы золотых украшений с драгоценными каменьями, — неторопливо взялся пересказывать первый джигит. — Говорят, что эти сокровища он не только награбил на войне, но и получил в приданое от родителей своей жены. Вроде она не из простолюдинок, а из знатного семейства, приближенного к французскому королю.
— Все может быть, — не стали спорить казаки. — Вид у нашей Софьюшки царственный. Если бы еще гонору было побольше, как у русских барынь, которые приезжают в Пятигорскую на лечение, то как раз сошла бы за придворную фрейлину, или как их там…
— А еще в правобережных аулах сказывают о том, что среди драгоценностей у Даргана имеется бриллиант из короны самого французского короля и алмазное ожерелье работы известного мастера, — не унимался первый джигит. — Эти два сокровища вообще цены не имеют, на них можно купить весь мир.
А кто он такой, этот французский король, что он из себя представляет??n — лениво потянулся сидящий в стороне казак и глотнул чихиря из восьмистаканной чапуры. — Ежели он поглавнее русских генералов, тогда Даргашка не прогадал, а ежели так себе, то не стоит и разговора заводить.
— Это точно! Русские генералы французов от всей души лупили. Вместе с Суворовым аж к итальянцам ходили, — поддакнул станичнику его сосед.
— Не скажи, уважаемый, слух идет, что бриллиант большой, один из самых крупных, — чеченец продолжал пытливо заглядывать в глаза воинам, он словно старался заострить внимание на оглашенной им информации. — Этот камень в единственном числе, он встречается очень редко. И алмазному ожерелью цены никто не дал. Разве вам не хочется стать богатыми казаками? — , Мы и без чужих бриллиантов едва не половиной мира овладели, — небрежно пожал плечами казак со шрамом. — Это для кавказцев и для азиатов что ни золотинка, то радости полные штаны.
— А мне интересно, — подал вдруг голос малолетка, недавно призванный служить на кордоне, и развернулся к чеченцу. — И все это богатство у дядюки Даргана в сундуках запрятано?
— Слух идет, что так, — чеченец отставил ногу в сморщенной для форсу ноговице. — Жалко, что без дела лежит, если бы в хорошие руки попало, в султанском дворце можно было бы жить.
— Тогда чего же наш сотник не мычит, не телится?! Давно бы уже отхватил себе добра, — завелся и дружок малолетки, молодец лет под девятнадцать. Видно было, как загорелись его черные зрачки. — Накупил бы кацапских вотчин, стал бы помещиком, и пущай крепостные на него спины бы гнули.
— А ты бы к нему управляющим пристроился, — недобро покосился на малолетку меченый казак и пристукнул ножнами по земле. — Ты лучше спроси у джигитов, кто эти слухи распускает и откуда они прознали про бриллианты в Даргановых сундуках. Старым казакам, воевавшим вместе с ним с французами, ничего об этом не известно, а на правом берегу все разглядеть изловчились.
— Охочие они, вишь ты, до чужого добра, расплодились вроде той саранчи. За бандами абреков, лезущими с той стороны Терека, уследить не успеваешь…
Последнее замечание джигиты пропустили мимо ушей, они перескакивали пристальными взглядами с одного казака на другого, словно ждали, какую реакцию произведут их откровения, особенно на молодых станичников. Старые воины насторожились, уловив в слащавых наворотах незнакомцев скрытый подвох, но молодежь потревоженными зверьками вытянула шеи по направлению к рассказчикам. Первый джигит положил правую ладонь на рукоять кинжала, давая понять, что за свои слова он готов ответить, его товарищ тоже внутренне подобрался.
— Мы здесь ни при чем, а что слух идет — это точно, — небрежно бросил черноволосый чеченец. — На правом берегу он гуляет который год.